И расплатился за убитую подругу "коксом" чересчур нарочито, фактически всучил преступницам наркоту, но! Одно веское "но"! Как известно, ежели врать с размахом, то люди непременно подумают: "Неужели ВСЕ это неправда?" И начнут головы ломать. И запутают сами себя окончательно.
Чего-чего, а путать свои следы я умею. Правда, было дело, перестарался однажды и крепко попал на крючок, однако нынче расклад принципиально иной. Вскоре я нырну в океан тайги, и у государства крючков не хватит меня вылавливать. Что же касаемо мафии, так этот пугливый и осторожный спрут, как я уже говорил, предпочтет отстраниться от участия в ловле опасного хищника. Тем паче что я лишний раз напугаю спрута мафии, оставив на полу вагона с заложниками и мертвой преступницей рваную ксиву с фото Лешего, а в руках у лесбиянок упаковки с мафиозным "коксом". Короче — что ни делается, все к лучшему. Одно плохо — в паху до сих пор свербит, давненько я не пропускал столь сильных ударов по столь нежным органам, ай, как неприятно, ай, как стыдно. За то, что я проморгал такой удар, мой милый дедушка-японец устроил бы мне такую трепку, так бы меня наказал, представить страшно...
Глава 4
Я — вор
Верно подмечено народом — прикидываться больным нельзя, симулянту аукнется. И я живой тому пример. Я столь талантливо имитировал вывих ноги, так грамотно дурил ментов, так гениально симулировал, что разрыдался бы и сам Станиславский. Я притворялся, и вот результат — реально вывихнул ногу. Причем правую, полноценную конечность. Спрыгнув с поезда, как учили, все сделал правильно — и сгруппировался, и под откос скатился мячиком, встал, сделал шаг и, представляете, поскользнулся! Стопу правую подвернул, в лодыжке прострел, я аж вскрикнул. Кое-как, на хромой левой, скачками, добрался до кустарника, что произрастал в пяти примерно метрах от железнодорожной насыпи. Скрипя зубами, стянул сапог с травмированной ноги, глянул на припухшую стопу и громко, с душой выматерился. Серьезная, блин, анатомическая неприятность приключилась, чтоб ее и так и этак! Надо срочно принимать меры.
Дернул стопу, поработал костоправом, промассировал особым образом мышцы и связки, воздействовал на кой-какие хитрые акупунктурные точки, сделал что можно и нужно, осталось наложить тугую повязку. Бинт, намотанный на руку, совсем измочалился и стал непригоден, я скинул китель, снял милицейскую рубашку, порвал ее на лоскуты, с грехом пополам наложил повязку.
Разобравшись с ногой, я облегчил рюкзак, вытащил гражданскую трофейную одежду. Оголился, милицейский маскарадный костюм закопал под кустом, там же зарыл кобуру и бинт. Переоделся в гражданское. Сунул пистолет в рюкзак, осмотрел культю придирчиво. Осмотром остался доволен, ранка на обрубке предплечья зарубцевалась. Гораздо хуже выглядит моя единственная левая пятерня, ободранная о трос. Орудуя пострадавшей рукой, еле-еле натянул сапог на пострадавшую ногу поверх тугой повязки. Портянку с травмированной ноги пришлось пихнуть в боковой кармашек рюкзака, а значит, грядет еще неприятность — еще и мозоли на пальцах правой конечности натру, вот зараза!
Встал, закинул фабричного производства вещмешок за спину, сделал шаг, другой, третий... И смех и грех! Хромой на обе ноги, я передвигаюсь, будто... Нет! Не могу найти подходящего сравнения. Фигово я передвигаюсь, одним словом. Медленно и нелепо.
Нашел под кустами палку, приноровился на нее опираться и двинул через поле со скоростью старой морской черепахи, выброшенной штормом на пустынный берег.
Кустарник тянулся вдоль железнодорожной насыпи и где-то в километре по ходу поезда сливался с довольно жиденьким лесным массивом. За кустами поле, за полем тоже деревья.
Доковылял до деревьев, поменял палку на более крепкую, иду, размахивая культей, и хмурюсь — лесок вокруг совсем-совсем редкий.
Даже двигаясь со скоростью престарелой черепахи, вышел на опушку с другой стороны лесного островка через десять минут после того, как вошел под сень деревьев. Стою, прячусь в редком подлеске, любуюсь открывшейся панорамой.
Не иначе, я стою на берегу доисторического моря, высохшего в позапрошлую геологическую эпоху. Предо мной гигантская пологая впадина. Далеко-далеко, на дне впадины, километрах в десяти, словно водоросли во время отлива, переливаются изумрудом сосновые дебри. По пути к изумрудной бесконечности тайги тут и там разбросаны островки деревьев, большие и маленькие. Меж тем островком, на опушке которого стою я, и следующим, километрах в трех, притулилась деревушка. И не деревушка даже, а скорее хуторок. Раз, два... пять дворов всего. Левее, в паре километров, отгородившись от мира плебеев высокой стеной, расположилось трехэтажное поместье. Другого определения, кроме как "поместье", к сей постройке подобрать трудно. Этакое дворянское гнездо с колоннами, портиками, балкончиками, с примыкающими аккуратными хозяйственными постройками, с вишневым садиком и круглым прудиком. Новодел под старину, причуда "нового русского", пожелавшего иметь коттедж в классическом стиле славного крепостного прошлого.
Я увлекся созерцанием псевдодворянского гнездышка и, честное слово, вздрогнул, когда услышал ржание справа. Шагаю вправо, раздвигаю ветки и вижу лошадок. Три клячи со связанными передними копытами щиплют прошлогоднюю сухую траву на границе лесного острова и поля.
Если в еще вчера какой ясновидец мне сказал, мол, завтра станешь конокрадом, я бы рассмеялся надменно в лицо кудеснику. Я обрадовался чрезвычайно, сообразив, каким образом можно с комфортом добраться до далекой изумрудной тайги.
Обрадовался и воровато покосился на хутор. Прищурился, разглядел крестьян, копошившихся во двориках. Посмотрел на проезжую дорогу, которая тянулась поперек полей, через хутор и упиралась в ворота, закрывающие доступ на обустроенные гектары поместья. Кстати, на территории "новорусского" имения я не заметил автомобилей.
"Проскочу через поля, и догнать меня можно будет только на внедорожнике, — подумал я, наивный, и улыбнулся еще шире. — Есть у крестьян внедорожники? Не-а! А у "новых русских"?.. Не видать!"
Кладу палку на землю, достаю из рюкзака пачку долларов, сую в карман телогрейки, достаю пистолет, затыкаю за пояс, последним достаю из рюкзака пакетик с сахаром. Ничего, обойдется организм без глюкозы, важнее лошадку ублажить, вон ту, пегую. Пегая выглядит порезвее остальных. Домчусь на ней до таежных дебрей и отпущу, пусть домой, в родной хлев, возвращается. Взяв пакетик с сахаром в зубы, высыпаю сладкое на единственную исцарапанную ладонь. Крадусь поближе к лошадкам. Приманиваю сахаром приглянувшуюся мне клячу, глажу культей лошадиную шею, лошадиные губы слюнявят мою ладонь. Сахар съеден, кляча довольно фыркает. Сгибаю колени, распутываю узлы веревок, стреноживших животное. Развязал, теперь самое трудное — взобраться на лошадь.
Средневековые ниндзя, мои духовные предки, в верховой езде, увы, не преуспели. Дико дорогостоящим гужевым транспортом на Островах пользовались исключительно самураи, антиподы ниндзя. Посему у меня отсутствуют напрочь какие-либо специфические навыки джигитовки. Пару раз в жизни приходилось сидеть на лошади, но в седле. И один из этих пары раз чуть было не закончился моим позорным падением, когда скаковой жеребец вдруг, что называется, "понес".
Надеюсь исключительно на покладистость крестьянской лошадки и на свое обостренное чувство баланса. Отталкиваюсь хромой ногой от почвы, прыгаю на лошадиный круп, припадаю грудью к нечесаной гриве и шепчу в ухо кляче:
— Но, родная, но! Слышишь? — Тискаю коленками лошадиные бока. — Но, пошла! Слышь, поскакали, а? — Легонько бью клячу каблуками по бокам. — Скачем направо, о'кей?
Хвала Будде, поскакали. Однако не туда, куда я просил. Я собирался объехать хутор справа, а животное поскакало галопом прямо к родному хлеву.
— Эй, подруга! — Шлепаю левой ладошкой по лошадиной морде, поворачиваю морду в нужную мне сторону. — Эй, ты! Не шали, подруга, слышишь?
Наконец лошадка уразумела, чего я от нее добиваюсь, и поскакала куда я хотел. Но по-прежнему галопом, что весьма ощутимо сказывалось на моих ягодицах.
— Подружка, давай пожалеем мою попу. — Я ласково постучал культей по лошадиной заднице.
Сообразительная попалась лошадка, перешла на рысь. Я сел прямее, поправил лямки рюкзака на плечах. Хотел попросить подружку-лошадку перебирать копытами пошустрее, но передумал.
Новизна ощущений при езде верхом заключается в том, что совершенно не видны ноги животного, сидишь высоко, и кажется, будто бы плывешь, паришь над землей. Страшновато с непривычки и необычно.
Лошадка приближается к дороге, которая пересекает хутор, и меня, всадника-конокрада, замечает бабка, обитательница крайней хаты. Бабка открывает окошко, ложится грудями на подоконник и голосит что-то неразборчивое фальцетом. Из хаты выскакивает бодренький такой дедок, хватает длинный такой дрын и, матерясь, бежит к плетню.
Лошадка пересекает дорогу, дедок перелезает через плетень. Оглядываюсь, вижу еще несколько крестьянствующих субъектов обоего пола и разного возраста. И все бегут ловить конокрада. Основная масса крестьян бежит наперерез всаднику, дедок с дрыном наяривает сзади. И, что настораживает, скорость бегунов вполне сравнима со скоростью лошади. Но я не зря сунул в карман американские халявные деньги, я предвидел проблемы.
Вытаскиваю доллары, жестом сеятеля пускаю их по ветру, благо ветер дует в нужную сторону. Зеленоватые купюры летят, весело шелестя, навстречу прытким крестьянам.
Банальнейший из всех существующих прием ухода от наступающей на пятки погони срабатывает и в моем случае. Правда, отчасти: все, кроме старика, вооруженного дрыном, ловят уже не меня, а баксы, однако принципиальный старикашка продолжает погоню, игнорирует долларовую приманку.
— И-я-а-а-ха-а! Но!! Пшла!!! — кричу как резаный в лошадиное ухо.
Кобылка с перепуга перешла с комфортной рыси обратно на опасный для ягодиц галоп, гораздо более лихой, чем раньше. Оглянуться, глянуть на спринтера-дедушку не могу. Обнимаю лошадиную шею руками, тискаю коленями вздымающиеся бока, стараюсь, изо всех сил стараюсь усидеть на скользком хребте.
Позвоночник животного ритмично бьет меня по заднице, рюкзак бьется о мой позвоночник, моя щека трется о пахучую шкуру клячи.
— По-по-ме-ме-д-д-лен-н-е-е... — прошу душевно лошадку, лязгая зубами от тряски. — Бу-бу-дь-дь че-че-ло-ло-ве-ве-ко-ко-м-м, ско-о-ско-ти-и-на-на...
Скотину пришлось уговаривать целых десять минут. Чудо, что я не прикусил язык, умоляя ее утихомириться. Кляча сменила гнев на милость, галоп на рысь, я оглянулся и увидел принципиального дедушку далеко-далеко позади. Едва усидел на испуганной криком лошади, но нет худа без добра — ушел от погони. Сажусь прямо, еду на спине животного под горку, мимо одного из лесных островков.
Миновали маленький лес, впереди поле, еще островки леса, и уже ближе изумрудный большой лес, тайга. Главное — открытое пространство пересечь, а в тайге уж как-нибудь пройду километра два и дам травмированной ноге отдохнуть часов несколько, а потом сделаю массаж стопы, нащупаю особенно болезненные точки и осторожно их промассирую большим пальцем. К ночи смогу намотать на стопу портянку, к утру забуду о травме. Надо будет еще и поцарапанной ладошкой заняться на привале, не побрезговать и провести курс уринотерапии.
Солнышко греет затылок, лошадка споро перебирает копытами, сижу расслабленный на коньке-горбунке, планирую медицинские процедуры и вдруг слышу какие-то подозрительные звуки позади за спиной. Оглядываюсь... Едрить твою мать!..
Меня нагоняют всадники! Пять кавалеристов растянулись в цепочку. Вьется пыль из-под копыт гнедых породистых жеребцов. В седлах молодые мужчины, одетые в нечто типа ковбойских костюмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Чего-чего, а путать свои следы я умею. Правда, было дело, перестарался однажды и крепко попал на крючок, однако нынче расклад принципиально иной. Вскоре я нырну в океан тайги, и у государства крючков не хватит меня вылавливать. Что же касаемо мафии, так этот пугливый и осторожный спрут, как я уже говорил, предпочтет отстраниться от участия в ловле опасного хищника. Тем паче что я лишний раз напугаю спрута мафии, оставив на полу вагона с заложниками и мертвой преступницей рваную ксиву с фото Лешего, а в руках у лесбиянок упаковки с мафиозным "коксом". Короче — что ни делается, все к лучшему. Одно плохо — в паху до сих пор свербит, давненько я не пропускал столь сильных ударов по столь нежным органам, ай, как неприятно, ай, как стыдно. За то, что я проморгал такой удар, мой милый дедушка-японец устроил бы мне такую трепку, так бы меня наказал, представить страшно...
Глава 4
Я — вор
Верно подмечено народом — прикидываться больным нельзя, симулянту аукнется. И я живой тому пример. Я столь талантливо имитировал вывих ноги, так грамотно дурил ментов, так гениально симулировал, что разрыдался бы и сам Станиславский. Я притворялся, и вот результат — реально вывихнул ногу. Причем правую, полноценную конечность. Спрыгнув с поезда, как учили, все сделал правильно — и сгруппировался, и под откос скатился мячиком, встал, сделал шаг и, представляете, поскользнулся! Стопу правую подвернул, в лодыжке прострел, я аж вскрикнул. Кое-как, на хромой левой, скачками, добрался до кустарника, что произрастал в пяти примерно метрах от железнодорожной насыпи. Скрипя зубами, стянул сапог с травмированной ноги, глянул на припухшую стопу и громко, с душой выматерился. Серьезная, блин, анатомическая неприятность приключилась, чтоб ее и так и этак! Надо срочно принимать меры.
Дернул стопу, поработал костоправом, промассировал особым образом мышцы и связки, воздействовал на кой-какие хитрые акупунктурные точки, сделал что можно и нужно, осталось наложить тугую повязку. Бинт, намотанный на руку, совсем измочалился и стал непригоден, я скинул китель, снял милицейскую рубашку, порвал ее на лоскуты, с грехом пополам наложил повязку.
Разобравшись с ногой, я облегчил рюкзак, вытащил гражданскую трофейную одежду. Оголился, милицейский маскарадный костюм закопал под кустом, там же зарыл кобуру и бинт. Переоделся в гражданское. Сунул пистолет в рюкзак, осмотрел культю придирчиво. Осмотром остался доволен, ранка на обрубке предплечья зарубцевалась. Гораздо хуже выглядит моя единственная левая пятерня, ободранная о трос. Орудуя пострадавшей рукой, еле-еле натянул сапог на пострадавшую ногу поверх тугой повязки. Портянку с травмированной ноги пришлось пихнуть в боковой кармашек рюкзака, а значит, грядет еще неприятность — еще и мозоли на пальцах правой конечности натру, вот зараза!
Встал, закинул фабричного производства вещмешок за спину, сделал шаг, другой, третий... И смех и грех! Хромой на обе ноги, я передвигаюсь, будто... Нет! Не могу найти подходящего сравнения. Фигово я передвигаюсь, одним словом. Медленно и нелепо.
Нашел под кустами палку, приноровился на нее опираться и двинул через поле со скоростью старой морской черепахи, выброшенной штормом на пустынный берег.
Кустарник тянулся вдоль железнодорожной насыпи и где-то в километре по ходу поезда сливался с довольно жиденьким лесным массивом. За кустами поле, за полем тоже деревья.
Доковылял до деревьев, поменял палку на более крепкую, иду, размахивая культей, и хмурюсь — лесок вокруг совсем-совсем редкий.
Даже двигаясь со скоростью престарелой черепахи, вышел на опушку с другой стороны лесного островка через десять минут после того, как вошел под сень деревьев. Стою, прячусь в редком подлеске, любуюсь открывшейся панорамой.
Не иначе, я стою на берегу доисторического моря, высохшего в позапрошлую геологическую эпоху. Предо мной гигантская пологая впадина. Далеко-далеко, на дне впадины, километрах в десяти, словно водоросли во время отлива, переливаются изумрудом сосновые дебри. По пути к изумрудной бесконечности тайги тут и там разбросаны островки деревьев, большие и маленькие. Меж тем островком, на опушке которого стою я, и следующим, километрах в трех, притулилась деревушка. И не деревушка даже, а скорее хуторок. Раз, два... пять дворов всего. Левее, в паре километров, отгородившись от мира плебеев высокой стеной, расположилось трехэтажное поместье. Другого определения, кроме как "поместье", к сей постройке подобрать трудно. Этакое дворянское гнездо с колоннами, портиками, балкончиками, с примыкающими аккуратными хозяйственными постройками, с вишневым садиком и круглым прудиком. Новодел под старину, причуда "нового русского", пожелавшего иметь коттедж в классическом стиле славного крепостного прошлого.
Я увлекся созерцанием псевдодворянского гнездышка и, честное слово, вздрогнул, когда услышал ржание справа. Шагаю вправо, раздвигаю ветки и вижу лошадок. Три клячи со связанными передними копытами щиплют прошлогоднюю сухую траву на границе лесного острова и поля.
Если в еще вчера какой ясновидец мне сказал, мол, завтра станешь конокрадом, я бы рассмеялся надменно в лицо кудеснику. Я обрадовался чрезвычайно, сообразив, каким образом можно с комфортом добраться до далекой изумрудной тайги.
Обрадовался и воровато покосился на хутор. Прищурился, разглядел крестьян, копошившихся во двориках. Посмотрел на проезжую дорогу, которая тянулась поперек полей, через хутор и упиралась в ворота, закрывающие доступ на обустроенные гектары поместья. Кстати, на территории "новорусского" имения я не заметил автомобилей.
"Проскочу через поля, и догнать меня можно будет только на внедорожнике, — подумал я, наивный, и улыбнулся еще шире. — Есть у крестьян внедорожники? Не-а! А у "новых русских"?.. Не видать!"
Кладу палку на землю, достаю из рюкзака пачку долларов, сую в карман телогрейки, достаю пистолет, затыкаю за пояс, последним достаю из рюкзака пакетик с сахаром. Ничего, обойдется организм без глюкозы, важнее лошадку ублажить, вон ту, пегую. Пегая выглядит порезвее остальных. Домчусь на ней до таежных дебрей и отпущу, пусть домой, в родной хлев, возвращается. Взяв пакетик с сахаром в зубы, высыпаю сладкое на единственную исцарапанную ладонь. Крадусь поближе к лошадкам. Приманиваю сахаром приглянувшуюся мне клячу, глажу культей лошадиную шею, лошадиные губы слюнявят мою ладонь. Сахар съеден, кляча довольно фыркает. Сгибаю колени, распутываю узлы веревок, стреноживших животное. Развязал, теперь самое трудное — взобраться на лошадь.
Средневековые ниндзя, мои духовные предки, в верховой езде, увы, не преуспели. Дико дорогостоящим гужевым транспортом на Островах пользовались исключительно самураи, антиподы ниндзя. Посему у меня отсутствуют напрочь какие-либо специфические навыки джигитовки. Пару раз в жизни приходилось сидеть на лошади, но в седле. И один из этих пары раз чуть было не закончился моим позорным падением, когда скаковой жеребец вдруг, что называется, "понес".
Надеюсь исключительно на покладистость крестьянской лошадки и на свое обостренное чувство баланса. Отталкиваюсь хромой ногой от почвы, прыгаю на лошадиный круп, припадаю грудью к нечесаной гриве и шепчу в ухо кляче:
— Но, родная, но! Слышишь? — Тискаю коленками лошадиные бока. — Но, пошла! Слышь, поскакали, а? — Легонько бью клячу каблуками по бокам. — Скачем направо, о'кей?
Хвала Будде, поскакали. Однако не туда, куда я просил. Я собирался объехать хутор справа, а животное поскакало галопом прямо к родному хлеву.
— Эй, подруга! — Шлепаю левой ладошкой по лошадиной морде, поворачиваю морду в нужную мне сторону. — Эй, ты! Не шали, подруга, слышишь?
Наконец лошадка уразумела, чего я от нее добиваюсь, и поскакала куда я хотел. Но по-прежнему галопом, что весьма ощутимо сказывалось на моих ягодицах.
— Подружка, давай пожалеем мою попу. — Я ласково постучал культей по лошадиной заднице.
Сообразительная попалась лошадка, перешла на рысь. Я сел прямее, поправил лямки рюкзака на плечах. Хотел попросить подружку-лошадку перебирать копытами пошустрее, но передумал.
Новизна ощущений при езде верхом заключается в том, что совершенно не видны ноги животного, сидишь высоко, и кажется, будто бы плывешь, паришь над землей. Страшновато с непривычки и необычно.
Лошадка приближается к дороге, которая пересекает хутор, и меня, всадника-конокрада, замечает бабка, обитательница крайней хаты. Бабка открывает окошко, ложится грудями на подоконник и голосит что-то неразборчивое фальцетом. Из хаты выскакивает бодренький такой дедок, хватает длинный такой дрын и, матерясь, бежит к плетню.
Лошадка пересекает дорогу, дедок перелезает через плетень. Оглядываюсь, вижу еще несколько крестьянствующих субъектов обоего пола и разного возраста. И все бегут ловить конокрада. Основная масса крестьян бежит наперерез всаднику, дедок с дрыном наяривает сзади. И, что настораживает, скорость бегунов вполне сравнима со скоростью лошади. Но я не зря сунул в карман американские халявные деньги, я предвидел проблемы.
Вытаскиваю доллары, жестом сеятеля пускаю их по ветру, благо ветер дует в нужную сторону. Зеленоватые купюры летят, весело шелестя, навстречу прытким крестьянам.
Банальнейший из всех существующих прием ухода от наступающей на пятки погони срабатывает и в моем случае. Правда, отчасти: все, кроме старика, вооруженного дрыном, ловят уже не меня, а баксы, однако принципиальный старикашка продолжает погоню, игнорирует долларовую приманку.
— И-я-а-а-ха-а! Но!! Пшла!!! — кричу как резаный в лошадиное ухо.
Кобылка с перепуга перешла с комфортной рыси обратно на опасный для ягодиц галоп, гораздо более лихой, чем раньше. Оглянуться, глянуть на спринтера-дедушку не могу. Обнимаю лошадиную шею руками, тискаю коленями вздымающиеся бока, стараюсь, изо всех сил стараюсь усидеть на скользком хребте.
Позвоночник животного ритмично бьет меня по заднице, рюкзак бьется о мой позвоночник, моя щека трется о пахучую шкуру клячи.
— По-по-ме-ме-д-д-лен-н-е-е... — прошу душевно лошадку, лязгая зубами от тряски. — Бу-бу-дь-дь че-че-ло-ло-ве-ве-ко-ко-м-м, ско-о-ско-ти-и-на-на...
Скотину пришлось уговаривать целых десять минут. Чудо, что я не прикусил язык, умоляя ее утихомириться. Кляча сменила гнев на милость, галоп на рысь, я оглянулся и увидел принципиального дедушку далеко-далеко позади. Едва усидел на испуганной криком лошади, но нет худа без добра — ушел от погони. Сажусь прямо, еду на спине животного под горку, мимо одного из лесных островков.
Миновали маленький лес, впереди поле, еще островки леса, и уже ближе изумрудный большой лес, тайга. Главное — открытое пространство пересечь, а в тайге уж как-нибудь пройду километра два и дам травмированной ноге отдохнуть часов несколько, а потом сделаю массаж стопы, нащупаю особенно болезненные точки и осторожно их промассирую большим пальцем. К ночи смогу намотать на стопу портянку, к утру забуду о травме. Надо будет еще и поцарапанной ладошкой заняться на привале, не побрезговать и провести курс уринотерапии.
Солнышко греет затылок, лошадка споро перебирает копытами, сижу расслабленный на коньке-горбунке, планирую медицинские процедуры и вдруг слышу какие-то подозрительные звуки позади за спиной. Оглядываюсь... Едрить твою мать!..
Меня нагоняют всадники! Пять кавалеристов растянулись в цепочку. Вьется пыль из-под копыт гнедых породистых жеребцов. В седлах молодые мужчины, одетые в нечто типа ковбойских костюмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59