.. — Она оборвала себя. — Я собиралась сказать «непростительную ошибку». Это было непрофессионально. Глупо. Неправильно.
Она раздавила окурок носком узкой туфли.
— Надо было записать этот разговор — для адвоката Клайва. — Она нахмурилась. — Да, он возбудил дело. И тетя Зои — тоже. Но мне все равно. Меня тревожат только Зоя и Дженнифер. И вы. То, что вы вынесли.
Мы свернули с тропы и двинулись к пруду. По воде пробегала рябь, у наших ног плыли листья. Малыш с матерью кидали куски хлеба толстым равнодушным уткам.
— Но вы же ни в чем не виноваты, — осторожно начала я. — Это же не вы решили. Не вы приказали скрывать от нас все.
Она смотрела на меня, но не отвечала: взяла всю вину на себя, не стала уворачиваться.
— Знаете, — продолжала я, — если подумать, вы нам не врали.
— Спасибо, Надя. Но ваши слова к делу не пришьешь. Странно, — продолжала она, — я часто говорю про необходимость распоряжаться своей жизнью, а она вышла из-под контроля. Сначала — никаких сообщений в прессе о смерти Зои, чтобы не пугать горожан, не запятнать собственный мундир, потом — следующий шаг, и еще, еще, и вскоре оказалось, что повернуть обратно уже нельзя. Мы изолгались и уже не могли защитить тех, кто нам верил. — Она грустно улыбнулась. — Но я не оправдываюсь.
— Было так страшно, — вспомнила я.
— Да.
— Я никогда по-настоящему не верила в Бога. А вы?
Она покачала головой.
— Есть две женщины, с которыми я накрепко связана, хоть никогда не видела их. И двое мужчин, с которыми я встречалась... А вы?
Она глубоко вздохнула.
— С Фредом я познакомилась на допросе после убийства Зои. Когда вы узнали, что Моррис знаком и с вами, и с Дженнифер, я встретилась и с ним.
— Грейс, мне нужна ваша помощь. Вы знаете все. Эти люди с виду совершенно нормальны. Разве подумаешь, что они способны убить человека? Что с ними такое — с тем же Фредом? За ним что-то числится?
— Теперь — да.
— Я хотела...
— Я поняла. Вы ждете подтверждения, что они не такие, как все? Хотите наклеить на них ярлыки «Опасно!»? Или просто «Псих». — Мы брели по берегу пруда, она опять закурила. — Так все и будет. Другие психологи допросят Морриса, узнают, что в детстве его били, или, наоборот, баловали, потом он увидел жестокий фильм или упал с качелей и ударился головой. Потом обнаружится человек, которого Фред зверски избил лет пять назад. И тогда вмешаются политики и прочие знатоки, поднимут крик, как это мы его проглядели.
— И что?
— А что мы должны были заметить? Чаще всего убийцей оказывается человек, близко знакомый с жертвой. Это доказано статистикой. Зоя отшила Фреда, он был оскорблен, пережил страшное унижение, а потом, к несчастью для Зои, застал ее одну в квартире. И убил. Вот и все. Обычное дело. Скорее всего Фред такой же убийца по натуре, как мы с вами, только поймали его не сразу — потому, что его жертва получала письма с угрозами от другого.
— Спасибо, утешили, — сухо сказала я.
— А вы и не просили утешения. И вряд ли попросите. Это не в ваших правилах, да? А Моррис... с Моррисом дело обстоит иначе. Его можно назвать ненормальным — как любого человека, совершающего бессмысленные преступления. Или злодеем — если это слово для вас что-нибудь значит. Ну и к чему это приведет? Вас тревожит другое: из этого ужаса и смерти нельзя извлечь урок, невозможно подобрать для них ярлык.
— Да.
— Вот именно.
Мы повернули обратно и несколько минут молчали.
— Можно задать вам вопрос, Надя?
— Конечно.
— Никак не могу понять одно... Каким образом вы увидели материалы дела?
— А, это. Я переспала с Камероном Стадлером, а потом шантажировала его.
Она пошатнулась, как от пощечины. Ее лицо комично вытянулось.
— Не спрашивайте, — предупредила я. — Вам лучше не знать.
Она расхохоталась, но невесело и нервно, я поддержала ее, и вскоре мы уже держались за руки и заливались хохотом, как девчонки. Вдруг Грейс умолкла и помрачнела.
— Рано или поздно чувство вины пройдет, — пообещала я.
— Хотите поспорить?
— Не очень.
Мы дошли до развилки, она остановилась.
— Мне сюда. До свидания, Надя.
— Пока.
Она протянула мне руку, я пожала ее. Я развернулась и пошла прочь, туда, где над холмом вился огненно-красный змей.
— Надя!
Я оглянулась:
— Что?
— Вы спасли нас, — крикнула она. — Нас, себя и всех остальных. Всех-всех!
— Просто повезло, Грейс. Я везучая!
Глава 24
Наступили холода. Небо стало льдисто-голубым, тротуары покрыла корка льда. У рта клубился пар, глаза слезились, нос покраснел, подбородок утыкался в кусачий шерстяной шарф. Свистел ветер. Я быстро шагала, опустив голову.
— Надя? Надя! — послышался голос.
Я обернулась и прищурилась:
— Джош?
И вправду он. Со стайкой ровесников, мальчишек и девчонок. Все они кутались в толстые куртки, пересмеивались, толкались. Джош уже бежал через улицу ко мне.
— Не ждите! — крикнул он друзьям. За время, пока мы не виделись, он пополнел, уже не казался таким бледным и слабым. Мы неловко заулыбались друг другу.
— А я вспоминала тебя, Джош, — радостно объявила я.
— Ну, как ты?
— Жива, как видишь.
— Здорово, — откликнулся он так, словно убеждал меня. Он огляделся. — Я хотел позвонить... не мог. Я ведь дружил с Моррисом. Ну и все такое.
Пять месяцев назад он сидел у меня на диване — жалкий, костлявый. Я не знала, что сказать ему: между нами горой возвышались ужас и утрата.
— Может, выпьем кофе? — Он стащил шапку, и я увидела, что волосы у него выкрашены в ярко-оранжевый цвет, а ухо проколото.
— А твои друзья?
— Ничего с ними не сделается.
Мы зашли в итальянское кафе. Внутри было темновато, жарко и накурено, кофеварка шипела и плевалась.
— Блаженство! — Я разделась, размотала шарф.
— Я угощаю, — предупредил Джош и зазвенел мелочью в кармане.
— Ладно, раз такой богатый. Мне капуччино.
— И все? — Он был разочарован.
— И миндальный круассан.
Я села за столик в углу, наблюдая за ним. Старший сын Дженни с оранжевыми волосами, совсем мужчина, демонстрирующий мне уверенность. Ему лет пятнадцать. Да, взрослый. Еще несколько лет — и окончит школу.
Он поставил передо мной кофе и круассан. Себе он заказал горячий шоколад и пил его медленно, слизывая сладкие усы с верхней губы. Мы улыбались друг другу.
— Надо было позвонить, — повторил он.
Мы помолчали, глядя друг на друга поверх чашек.
— Я слышал, ты здорово отделала Морриса.
— Или он — или я.
— Утюгом, да?
— Точно.
— Наверное, ему было больно.
— Само собой.
— Я мог бы и позлорадствовать. Слышала про японских якудза? Они убивают своих жертв, пока те без сознания. Вытаскивают на улицу и ездят по ним на машинах, ломая кости. Говорят, боль чувствуешь даже в коме и когда умираешь.
— Да? — Я нахмурилась.
— Одно время мне хотелось убить Морриса. Он дружил со мной. И убил маму.
— По-моему, он все продумал заранее.
— И я так считаю. Или совпадение.
— Из тюрьмы он выйдет дряхлым стариком.
— С негнущимся коленом, — с усмешкой подхватил Джош.
— Надеюсь. Фред освободится раньше. Линкс рассказывал. Судить их будут в следующем году. Но удушить подружку за то, что она тебя отшила, — это пустяки, дадут лет восемь — десять.
Джош поставил чашку и провел большим пальцем по верхней губе, собирая шоколадную пенку.
— Не знаю, о чем еще тебя спросить, — с досадой признался он. — Я столько думал, а теперь растерялся. И больше об этом не хочу слышать. — Он нахмурился и уставился на меня глазами Дженни. Стал таким, как летом, когда мы познакомились.
— Ты считаешь, что я должна что-то тебе рассказать.
— Вроде того. — Он сгребал в кучку крупинки сахара на столе. Помню, примерно то же я спросила у Грейс несколько месяцев назад, в Хите. Я перевела дух.
— Моррис убил твою мать ради забавы. Потом выбрал меня, и, если бы не мое везение, я была бы его следующей жертвой. Никаких мотивов у него не было. На моем месте мог оказаться кто угодно. Извини, — добавила я после паузы.
— Ничего, — пробормотал он, не поднимая головы.
— Как дела в школе?
— Теперь я учусь в другой. Не захотел оставаться в прежней.
— Ясно.
— Там лучше. У меня есть друзья.
— Отлично.
— И еще кое-кто.
— Подружка?
— Нет. Не подружка. Близкий друг.
— Тоже неплохо. — Я беспомощно смотрела на него.
— А что у тебя?
— У меня?
— Чем ты занимаешься?
— Да так...
— Значит, как раньше?
— Нет, — решительно возразила я и указала на свою сумку: — Знаешь, что там?
— Что?
— Пять жонглерских мячиков.
Он ничего не понял.
— Пять, — повторила я. — Теперь ясно?
— Клево! — просиял он.
— Вообще-то я хочу сменить работу, но пока не могу.
— Покажи, — попросил он.
— Прямо здесь?
— Ага. Давай.
— Ты правда хочешь?
— Я должен увидеть.
Я огляделась. В кафе было почти пусто. Я достала мячики, взяла три в одну руку, два в другую. Встала.
— Внимательно смотришь?
— Ага.
— Сосредоточься.
— Уже сосредоточился.
И я начала. Сначала все шло хорошо, но уже через секунду мячи разбежались. Один попал в Джоша, второй — в мою пустую кофейную чашку.
— В общих чертах понятно, — заключила я и полезла под стол за мячом, ускакавшим в угол.
— И все? — Джош улыбнулся.
— Думаешь, это так просто?
— Нет, здорово. — И он вдруг расхохотался. Это был мой подарок. Прощальный. Клоунесса Надя, которая выжила, жонглирует пестрыми мячиками в маленьком темном кафе. У меня вырвался всхлип. Я сложила мячики в сумку.
— Пойду я.
— И я.
Мы поцеловались в дверях кафе и вышли на холод. Когда мы расходились в разные стороны, Джош сказал:
— Знаешь, я ношу на ее могилу цветы.
— Молодец.
— Я все помню.
— Джош, кое-что можно и забыть, — сказала я. — Это всем позволено.
* * *
Я спустилась к тропе вдоль канала и побрела домой. Нет, я ничего не забыла. И не могла забыть. Зоя и Дженни. Иногда я понимала, что их уже нет. Они не вернутся, сколько ни жди. А иногда ловила себя на мысли, что я сейчас увижу их за углом, в переполненном автобусе, и я начинала вглядываться в толпу, будто разыскивая знакомых. Иногда они приходили ко мне в ярких, как реальность, снах.
Я хорошо знала их лица — лучше, чем все другие, даже лица родителей и любимого, на которого я когда-то смотрела со страстью и надеждой. Я знала их, как свое отражение в зеркале. Смотрела на них, вглядывалась, умоляла помочь. Нос, подбородок, морщинка на щеке, блеск зубов. Я помнила, как они хмурятся, как между бровями возникает складочка. Я знала каждую веснушку, морщинку, впадинку, пятнышко и царапину.
Мы никогда не встречались, но я скучала по ним. Теперь-то я их узнала, но было уже слишком поздно. Лучше меня их не знал никто. А они — меня. Мы были разными, но оставались сестрами, их страх был моим страхом, стыд — моим стыдом. Мы ощущали одну и ту же ярость, панику и ужас, вместе замирали, понимая, что опасность уже близка, Я понимала их. Все это я пережила сама.
Остальные постепенно их забыли или позволили себе забыть. Так всегда бывает. Их близкие говорят слова любви кому-то другому. И это нормально, только так мы можем выжить. Мы сойдем с ума, если будем помнить все и цепляться за воспоминания. Они мало-помалу ускользают. Забываются изъяны и привычки, умершие превращаются в бесплотные, блеклые тени. Слишком правильные, чтобы быть людьми. Глянцевые снимки, лакированные поверхности. На могилы приходят все реже, только в годовщины. Но о них часто вспоминают — нам нравится быть причастными к значительным событиям. О них говорят почтительно и негромко: «Да, это было ужасно! Помнишь, что стало с Зоей? А с Дженни? Какая трагедия!»
Но я не могу просто забыть их. Я беру их с собой повсюду, всю жизнь я возвращаюсь к ним. Дарю им непрожитые годы, всю любовь, все утраты и все перемены, которых лишились они. Каждый день я повторяю им: «До свидания».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Она раздавила окурок носком узкой туфли.
— Надо было записать этот разговор — для адвоката Клайва. — Она нахмурилась. — Да, он возбудил дело. И тетя Зои — тоже. Но мне все равно. Меня тревожат только Зоя и Дженнифер. И вы. То, что вы вынесли.
Мы свернули с тропы и двинулись к пруду. По воде пробегала рябь, у наших ног плыли листья. Малыш с матерью кидали куски хлеба толстым равнодушным уткам.
— Но вы же ни в чем не виноваты, — осторожно начала я. — Это же не вы решили. Не вы приказали скрывать от нас все.
Она смотрела на меня, но не отвечала: взяла всю вину на себя, не стала уворачиваться.
— Знаете, — продолжала я, — если подумать, вы нам не врали.
— Спасибо, Надя. Но ваши слова к делу не пришьешь. Странно, — продолжала она, — я часто говорю про необходимость распоряжаться своей жизнью, а она вышла из-под контроля. Сначала — никаких сообщений в прессе о смерти Зои, чтобы не пугать горожан, не запятнать собственный мундир, потом — следующий шаг, и еще, еще, и вскоре оказалось, что повернуть обратно уже нельзя. Мы изолгались и уже не могли защитить тех, кто нам верил. — Она грустно улыбнулась. — Но я не оправдываюсь.
— Было так страшно, — вспомнила я.
— Да.
— Я никогда по-настоящему не верила в Бога. А вы?
Она покачала головой.
— Есть две женщины, с которыми я накрепко связана, хоть никогда не видела их. И двое мужчин, с которыми я встречалась... А вы?
Она глубоко вздохнула.
— С Фредом я познакомилась на допросе после убийства Зои. Когда вы узнали, что Моррис знаком и с вами, и с Дженнифер, я встретилась и с ним.
— Грейс, мне нужна ваша помощь. Вы знаете все. Эти люди с виду совершенно нормальны. Разве подумаешь, что они способны убить человека? Что с ними такое — с тем же Фредом? За ним что-то числится?
— Теперь — да.
— Я хотела...
— Я поняла. Вы ждете подтверждения, что они не такие, как все? Хотите наклеить на них ярлыки «Опасно!»? Или просто «Псих». — Мы брели по берегу пруда, она опять закурила. — Так все и будет. Другие психологи допросят Морриса, узнают, что в детстве его били, или, наоборот, баловали, потом он увидел жестокий фильм или упал с качелей и ударился головой. Потом обнаружится человек, которого Фред зверски избил лет пять назад. И тогда вмешаются политики и прочие знатоки, поднимут крик, как это мы его проглядели.
— И что?
— А что мы должны были заметить? Чаще всего убийцей оказывается человек, близко знакомый с жертвой. Это доказано статистикой. Зоя отшила Фреда, он был оскорблен, пережил страшное унижение, а потом, к несчастью для Зои, застал ее одну в квартире. И убил. Вот и все. Обычное дело. Скорее всего Фред такой же убийца по натуре, как мы с вами, только поймали его не сразу — потому, что его жертва получала письма с угрозами от другого.
— Спасибо, утешили, — сухо сказала я.
— А вы и не просили утешения. И вряд ли попросите. Это не в ваших правилах, да? А Моррис... с Моррисом дело обстоит иначе. Его можно назвать ненормальным — как любого человека, совершающего бессмысленные преступления. Или злодеем — если это слово для вас что-нибудь значит. Ну и к чему это приведет? Вас тревожит другое: из этого ужаса и смерти нельзя извлечь урок, невозможно подобрать для них ярлык.
— Да.
— Вот именно.
Мы повернули обратно и несколько минут молчали.
— Можно задать вам вопрос, Надя?
— Конечно.
— Никак не могу понять одно... Каким образом вы увидели материалы дела?
— А, это. Я переспала с Камероном Стадлером, а потом шантажировала его.
Она пошатнулась, как от пощечины. Ее лицо комично вытянулось.
— Не спрашивайте, — предупредила я. — Вам лучше не знать.
Она расхохоталась, но невесело и нервно, я поддержала ее, и вскоре мы уже держались за руки и заливались хохотом, как девчонки. Вдруг Грейс умолкла и помрачнела.
— Рано или поздно чувство вины пройдет, — пообещала я.
— Хотите поспорить?
— Не очень.
Мы дошли до развилки, она остановилась.
— Мне сюда. До свидания, Надя.
— Пока.
Она протянула мне руку, я пожала ее. Я развернулась и пошла прочь, туда, где над холмом вился огненно-красный змей.
— Надя!
Я оглянулась:
— Что?
— Вы спасли нас, — крикнула она. — Нас, себя и всех остальных. Всех-всех!
— Просто повезло, Грейс. Я везучая!
Глава 24
Наступили холода. Небо стало льдисто-голубым, тротуары покрыла корка льда. У рта клубился пар, глаза слезились, нос покраснел, подбородок утыкался в кусачий шерстяной шарф. Свистел ветер. Я быстро шагала, опустив голову.
— Надя? Надя! — послышался голос.
Я обернулась и прищурилась:
— Джош?
И вправду он. Со стайкой ровесников, мальчишек и девчонок. Все они кутались в толстые куртки, пересмеивались, толкались. Джош уже бежал через улицу ко мне.
— Не ждите! — крикнул он друзьям. За время, пока мы не виделись, он пополнел, уже не казался таким бледным и слабым. Мы неловко заулыбались друг другу.
— А я вспоминала тебя, Джош, — радостно объявила я.
— Ну, как ты?
— Жива, как видишь.
— Здорово, — откликнулся он так, словно убеждал меня. Он огляделся. — Я хотел позвонить... не мог. Я ведь дружил с Моррисом. Ну и все такое.
Пять месяцев назад он сидел у меня на диване — жалкий, костлявый. Я не знала, что сказать ему: между нами горой возвышались ужас и утрата.
— Может, выпьем кофе? — Он стащил шапку, и я увидела, что волосы у него выкрашены в ярко-оранжевый цвет, а ухо проколото.
— А твои друзья?
— Ничего с ними не сделается.
Мы зашли в итальянское кафе. Внутри было темновато, жарко и накурено, кофеварка шипела и плевалась.
— Блаженство! — Я разделась, размотала шарф.
— Я угощаю, — предупредил Джош и зазвенел мелочью в кармане.
— Ладно, раз такой богатый. Мне капуччино.
— И все? — Он был разочарован.
— И миндальный круассан.
Я села за столик в углу, наблюдая за ним. Старший сын Дженни с оранжевыми волосами, совсем мужчина, демонстрирующий мне уверенность. Ему лет пятнадцать. Да, взрослый. Еще несколько лет — и окончит школу.
Он поставил передо мной кофе и круассан. Себе он заказал горячий шоколад и пил его медленно, слизывая сладкие усы с верхней губы. Мы улыбались друг другу.
— Надо было позвонить, — повторил он.
Мы помолчали, глядя друг на друга поверх чашек.
— Я слышал, ты здорово отделала Морриса.
— Или он — или я.
— Утюгом, да?
— Точно.
— Наверное, ему было больно.
— Само собой.
— Я мог бы и позлорадствовать. Слышала про японских якудза? Они убивают своих жертв, пока те без сознания. Вытаскивают на улицу и ездят по ним на машинах, ломая кости. Говорят, боль чувствуешь даже в коме и когда умираешь.
— Да? — Я нахмурилась.
— Одно время мне хотелось убить Морриса. Он дружил со мной. И убил маму.
— По-моему, он все продумал заранее.
— И я так считаю. Или совпадение.
— Из тюрьмы он выйдет дряхлым стариком.
— С негнущимся коленом, — с усмешкой подхватил Джош.
— Надеюсь. Фред освободится раньше. Линкс рассказывал. Судить их будут в следующем году. Но удушить подружку за то, что она тебя отшила, — это пустяки, дадут лет восемь — десять.
Джош поставил чашку и провел большим пальцем по верхней губе, собирая шоколадную пенку.
— Не знаю, о чем еще тебя спросить, — с досадой признался он. — Я столько думал, а теперь растерялся. И больше об этом не хочу слышать. — Он нахмурился и уставился на меня глазами Дженни. Стал таким, как летом, когда мы познакомились.
— Ты считаешь, что я должна что-то тебе рассказать.
— Вроде того. — Он сгребал в кучку крупинки сахара на столе. Помню, примерно то же я спросила у Грейс несколько месяцев назад, в Хите. Я перевела дух.
— Моррис убил твою мать ради забавы. Потом выбрал меня, и, если бы не мое везение, я была бы его следующей жертвой. Никаких мотивов у него не было. На моем месте мог оказаться кто угодно. Извини, — добавила я после паузы.
— Ничего, — пробормотал он, не поднимая головы.
— Как дела в школе?
— Теперь я учусь в другой. Не захотел оставаться в прежней.
— Ясно.
— Там лучше. У меня есть друзья.
— Отлично.
— И еще кое-кто.
— Подружка?
— Нет. Не подружка. Близкий друг.
— Тоже неплохо. — Я беспомощно смотрела на него.
— А что у тебя?
— У меня?
— Чем ты занимаешься?
— Да так...
— Значит, как раньше?
— Нет, — решительно возразила я и указала на свою сумку: — Знаешь, что там?
— Что?
— Пять жонглерских мячиков.
Он ничего не понял.
— Пять, — повторила я. — Теперь ясно?
— Клево! — просиял он.
— Вообще-то я хочу сменить работу, но пока не могу.
— Покажи, — попросил он.
— Прямо здесь?
— Ага. Давай.
— Ты правда хочешь?
— Я должен увидеть.
Я огляделась. В кафе было почти пусто. Я достала мячики, взяла три в одну руку, два в другую. Встала.
— Внимательно смотришь?
— Ага.
— Сосредоточься.
— Уже сосредоточился.
И я начала. Сначала все шло хорошо, но уже через секунду мячи разбежались. Один попал в Джоша, второй — в мою пустую кофейную чашку.
— В общих чертах понятно, — заключила я и полезла под стол за мячом, ускакавшим в угол.
— И все? — Джош улыбнулся.
— Думаешь, это так просто?
— Нет, здорово. — И он вдруг расхохотался. Это был мой подарок. Прощальный. Клоунесса Надя, которая выжила, жонглирует пестрыми мячиками в маленьком темном кафе. У меня вырвался всхлип. Я сложила мячики в сумку.
— Пойду я.
— И я.
Мы поцеловались в дверях кафе и вышли на холод. Когда мы расходились в разные стороны, Джош сказал:
— Знаешь, я ношу на ее могилу цветы.
— Молодец.
— Я все помню.
— Джош, кое-что можно и забыть, — сказала я. — Это всем позволено.
* * *
Я спустилась к тропе вдоль канала и побрела домой. Нет, я ничего не забыла. И не могла забыть. Зоя и Дженни. Иногда я понимала, что их уже нет. Они не вернутся, сколько ни жди. А иногда ловила себя на мысли, что я сейчас увижу их за углом, в переполненном автобусе, и я начинала вглядываться в толпу, будто разыскивая знакомых. Иногда они приходили ко мне в ярких, как реальность, снах.
Я хорошо знала их лица — лучше, чем все другие, даже лица родителей и любимого, на которого я когда-то смотрела со страстью и надеждой. Я знала их, как свое отражение в зеркале. Смотрела на них, вглядывалась, умоляла помочь. Нос, подбородок, морщинка на щеке, блеск зубов. Я помнила, как они хмурятся, как между бровями возникает складочка. Я знала каждую веснушку, морщинку, впадинку, пятнышко и царапину.
Мы никогда не встречались, но я скучала по ним. Теперь-то я их узнала, но было уже слишком поздно. Лучше меня их не знал никто. А они — меня. Мы были разными, но оставались сестрами, их страх был моим страхом, стыд — моим стыдом. Мы ощущали одну и ту же ярость, панику и ужас, вместе замирали, понимая, что опасность уже близка, Я понимала их. Все это я пережила сама.
Остальные постепенно их забыли или позволили себе забыть. Так всегда бывает. Их близкие говорят слова любви кому-то другому. И это нормально, только так мы можем выжить. Мы сойдем с ума, если будем помнить все и цепляться за воспоминания. Они мало-помалу ускользают. Забываются изъяны и привычки, умершие превращаются в бесплотные, блеклые тени. Слишком правильные, чтобы быть людьми. Глянцевые снимки, лакированные поверхности. На могилы приходят все реже, только в годовщины. Но о них часто вспоминают — нам нравится быть причастными к значительным событиям. О них говорят почтительно и негромко: «Да, это было ужасно! Помнишь, что стало с Зоей? А с Дженни? Какая трагедия!»
Но я не могу просто забыть их. Я беру их с собой повсюду, всю жизнь я возвращаюсь к ним. Дарю им непрожитые годы, всю любовь, все утраты и все перемены, которых лишились они. Каждый день я повторяю им: «До свидания».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44