Ты понял меня?
– Д-д-д-да, но к-к-как же?..
Джо встряхнул его снова.
– Не спорь с Бэтменом! Я хочу, чтобы ты пошел в сторожку механика и вызвал копов. Тебе это ясно?
– Но вы же...
– Тебе? Это? Ясно?
Мики неохотно кивнул.
Джо повернулся и побежал к оставленному на поляне фургону, остановился и последний раз оглянулся на мальчика через плечо.
– Без тебя я бы не выбрался, Мальчик-Чудо.
Парень выдавил улыбку сквозь блестящие на щеках слезы. Потом повернулся и заспешил вверх по холму, возбужденно вопя:
– На помощь! Здесь плохие парни!
* * *
Джо даже удивился поначалу, как легко оказалось выехать на мост. Он не был рассчитан на автомобиль, тем более на громоздкую колымагу вроде фургона «понтиак-темпест» семьдесят девятого года выпуска, но до того как въехать на мост, Джо перебегал от шины к шине, выпуская из каждой остатки воздуха. Он рассчитывал, что спущенные шины дадут лучшее сцепление с отшлифованной поверхностью рельсов и уложенным елочкой кирпичом.
Джо тронул акселератор, и фургон миновал изъеденный ржавчиной знак «Въезд воспрещен. Только для механиков» и проехал через ворота, в которые едва-едва вписался. Джо держал десять миль в час, плоские шины хлопали по дороге. Взгляд Джо был прикован к подветренной стороне, где без всякого ограждения лишь пятьдесят футов вниз отделяли его от клубящихся мутных потоков.
Доехав до середины шлюза, Джо понял, почему на этой дамбе не видно было ни одной машины.
Ветер.
Детство Джо прошло в Андерсонвилле, где местные жители называли ранний весенний ветер Бритвой. Он подкрадывался к человеку внезапно, особенно в низинах, в дельтах рек и болотах, когда земля уже прогрелась до нормальной температуры, но река еще не вышла из зимней стужи. Его порывы били, как таран. Они могли в буквальном смысле сбить человека с ног. Сегодня. Бритва подкралась к Джо.
Первый шквал отбросил корму фургона, завыл в разбитых окнах, как привидение. Джо почувствовал, как машина дернулась влево, и он резко вывернул руль – с трудом – вправо. Пробитая задняя шина соскользнула с края, и весь фургон просел на двенадцать дюймов влево. Джо отреагировал инстинктивно, дав полный газ, форсируя двигатель. Оглянувшись через левое плечо и увидев обрыв, он чуть не задохнулся.
Машина висела над бурлящей, темной, непроницаемой водой.
Внезапный шквал ударил с другой стороны дамбы, и машина задергалась, как перетягиваемый канат. У Джо вырвался крик, он крутанул руль направо до отказа, вдавив педаль газа в пол. Послышался запах горелой резины от раскаленной трением о бетон задней шины, голова Джо дернулась, по спине пробежал холодок, а фургон на бесконечное мгновение застыл между краем дорожки и небытием.
Тут ветер внезапно стих, и заднее колесо встало на бетон.
Фургон дернулся вперед, корму его занесло обратно на мост. Джо надавил на тормоз, и фургон застыл посередине моста. Там он посидел неподвижно, успокаивая бьющееся у самого горла сердце и часто мигая. Ветер еще поиграл с мостом, пролет трещал, и фургон покачивался, хоть и слабо. Джо закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить бешено бьющийся пульс. И снова поехал.
– Давай, детка, не подведи, – шептал Джо про себя эти слова, как мантру.
Он полз вперед по рельсам, и сдутые шины хлопали, как медные барабаны. Джо сжал зубы, сосредоточился, держа курс на противоположный берег, к колоннам сосен, к свободе. На каждом футе мост, казалось, вот-вот сломается под напором ветра, но, может быть, это было только воображение. Каждое дрожание моста Джо воспринимал разбитыми костяшками пальцев, животом, ноющими зубами. Но он твердо держал руль, глядя через зазубрины разбитого ветрового стекла, не отводя глаз от цели – дальних ворот.
– Давай, Слаггер, давай. Ты можешь.
Оставшаяся тысяча футов заняла у него чуть больше двух минут.
Лишь подъезжая уже к воротам, Джо заметил движение среди деревьев. За воротами, в просветах между соснами и березами. Качание мелких веток, мелькание мигающего света. Красные и синие огни среди деревьев. Джо моргнул, сердце поднялось к горлу, и он вдруг понял, что там стаи машин полиции штата и полицейских спецподразделений мчатся по серпантину подъездной дороги к реке.
Мчатся за ним.
Тормоза исполинскими когтями впились в елочку кирпича, взвывая, как неприкаянные души. Фургон пошел юзом по бетонной площадке перед выездом. Джо рванул руль, фургон ушел в сторону, разворачиваясь обратно. Джо вбил акселератор в пол, и фургон влетел обратно на мост, с ревом помчавшись туда, откуда приехал.
Джо проходил обратный путь с той скоростью, которую мог выжать из старого фургона.
На полпути через мост он снова нажал на тормоза.
Фургон остановился, вздрогнув. Режущий ветер стелился над рекой, свистя в пулевых дырах кузова, некоторые из дыр дымились выхлопами предсмертных спазм двигателя, но Джо ничего этого не замечал, он видел лишь темный предмет, ждущий его на восточном конце моста, – и сверкали его огромные, совиные стеклянные глаза.
Очень вылощенный, очень черный «феррари».
Джо стиснул руль, облизал губы и почувствовал вкус крови, соленой крови, и в порыве наития он каким-то странным образом понял, что это и есть то, что просил он меньше сорока восьми часов. Та самая Смерть, выступающая теперь в виде черной спортивной машины, пришла за ним и заберет его. Но теперь Джо озарило, что у него есть выбор: можно отступить, отдать себя в железные руки закона, и, быть может, спасти свою задницу до следующего раунда, либо бросить вызов дьяволу. Уйти с достоинством.
«Феррари» поехал в его сторону.
Решение пришло легко: когда Джо вдавил акселератор в пол, показалось, что сейчас двигатель вылетит из-под капота. Это был пронзительный крик старого металла, напряженного до предела прочности. В воздух ясного утра взметнулись клубы дыма, и фургон рванулся вперед. Руль подпрыгнул и задергался в руках, и Джо изо всех сил старался удержать машину на мосту.
«Феррари» несся к фургону во весь опор.
Джо застывшими глазами смотрел на несущийся к нему радиатор, мертвые стеклянные глаза, они маячили впереди, увеличиваясь, всего три сотни ярдов, внизу серебряные струи бурлили расплавленным металлом, завывал ветер, у Джо сводило судорогой мышцы рук и ног, а «феррари» летел к нему, и радиатор его был как оскал зубов, и зрачки у Джо сузились, по коже ползли мурашки.
Двести ярдов, и двигатель фургона был Везувием, извергающим раскаленные добела жидкие молнии и раскаты грома, и мост качался на ветру, и колеса грохотали фейерверками, как Джин Крупа, и ветер жег кислотой, и глаза слепило отражение солнца на стали.
Сто ярдов, и Джо не отпускал педаль, глаза смотрели в цель, сердце колотилось уже не в горле, а во рту, металлические челюсти открывались перед ним, и грохот вулкана стал невыносим.
Пятьдесят ярдов, и Джо уже чувствовал жар, разрывающий лицо, и ветер давил сзади, как содомит, и солнечный свет заполнил вселенную, и потом... Стой!
Это откровение мелькнуло в боковом зрении в последний миг – мимолетная тень, облитая вспышкой солнца, отраженного от рельса на тот короткий миг, чтобы воспаленный мозг Джо понял: это силуэт человека в черном, стоящего за восточными воротами на ржавой башенке и наблюдающего за действием. Человек худой, красивый, с бледной кожей, очень азиатского вида. Он стоял, как зловещая ворона, стойкий наблюдатель, держа в руках знакомый прибор.
Пульт дистанционного управления!
Джо вывернул руль в последнюю долю секунды.
Фургон дернулся в сторону точно в момент столкновения.
Машины задели друг друга бортами, неимоверный, гигантский грохот потряс небеса, ударил Джо в уши и отбросил его к дверце. Казалось, мост ушел из-под колес фургона, и Джо почувствовал, как внезапная перегрузка вырвала его из кресла и грохнула об крышу, когда фургон перевалился через северный край пролета и полетел в воду.
Мир загустел, как сироп.
Река просто материализовалась внутри фургона, будто воздух стал жидким и вдруг заглушил все звуки, и Джо поглотила холодная, черная, цепенящая стужа. Он попытался вырваться в окно, пытался пробиться наружу, но чувство направления отказало ему полностью, тяжесть воды придавила к сиденью, и он с ужасом ощущал, что идет на дно, как свинцовое грузило.
Джо знал, что у него остались только мгновения. Легкие разрывались, сознание покидало его, тело начинало отказывать. Потом он увидел, что вода над ним запульсировала светом, сначала слабо, потом все сильнее перемежающимися вспышками красного и синего, и тут зеленое солнце и булькающие пузыри и приглушенные звуки машин над головой дали ему понять, где же все-таки верх.
Он пробился, протиснулся в разбитое окно, зазубренные края цепляли его рубашку, впивались в тело, хватали за ноги, но он выберется, черт возьми, выберется из этого идущего ко дну железного гроба.
Когда он разорвал головой поверхность реки и ощутил на лице ветер, мелькнула последняя сумасшедшая мысль: никогда он не был так рад видеть фараонов.
Чернота пришла откуда-то снизу и скрыла от него мир.
14
Апрельский ветер все еще был силен и плетью хлестал с Потомака, когда группа членов-учредителей Палаты не спеша шла по бульвару на запад, к Арлингтону. Их было четверо. Впереди шел Лайл, молча о чем-то размышляя, похожий на кого-нибудь из высших чинов церковной иерархии. Полы его длинного кашемирового пальто развевал ветер, сверкали солнечные очки. Остальные шли вплотную за ним, без конца что-то обсуждая. Невозмутимый профессор Окуда в плаще «Лондонский туман» и с трубкой. Майкл Уинслоу, адвокат Американского союза борьбы за гражданские свободы из Сиэтла, весь в твиде. Хеди Коэн, суровая как кремень низкорослая женщина из Детройта, с развевающимися на ветру серо-стальными волосами.
– Самое важное, джентльмены, это то, что я не могу сказать, будто мне очень нравится подобная открытость, – говорила Хеди Коэн своим патентованным размеренным тоном, ровно настолько громко, чтобы ее не заглушал ветер, но не услышал никто из посторонних. Коэн была автором «Постфеминистического манифеста» и истребителем фашистских деятелей СМИ во всем мире, и она умела говорить одновременно и беспощадно, и с материнской заботливостью. – Все эти разговоры по компьютерной связи, переговоры с Компанией... Мне это не нравится. – Она поглубже сунула руки в карманы и прищурилась на отражение яркого вечернего солнца в воде. – Как говорила тетя Джулия: «Полезешь в дымоход – запачкаешь ноги».
Уинслоу метнул на нее взгляд:
– Не строй из себя Уилла Роджерса. Мы попали в непростую ситуацию. Такое бывает. Давайте разберемся с ней и займемся своими делами.
– Для того мы и собрались здесь, – мягко заметил Окуда, затягиваясь пенковой трубкой. – Принять решение.
Через несколько шагов Коэн проворчала вполголоса:
– Я предвидела, что так и будет.
– О чем ты говоришь? – Уинслоу не скрывал раздражения, которое вызывала у него миниатюрная седая женщина. Между ними всегда было какое-то напряжение. Может быть, от чувства коллективной вины. – Нам никогда не приходилось обсуждать компетенцию нашего субконтрактора.
– Еще как приходилось, – возразила Хеди Коэн и посмотрела на Окуду. Ты помнишь, Тэд?
Профессор шагал, не отрывая глаз от реки, и попыхивал трубкой.
– Мы несколько раз обсуждали возможность выведения его из дела.
– «Выведение из дела» – какое прекрасное выражение.
Уинслоу покачал головой и улыбнулся себе под ноги.
– Этот человек стареет с годами, Майкл, – небрежно бросила Хеди Коэн.
– Совершенно верно, – согласился Окуда.
– Ну ладно, допустим, этот парень неблагонадежен. Допустим, он выжил из ума. Кто знает? Что меня интересует – это зачем нам совать руки в такую большую бочку свежего дерьма.
– Чтобы прибрать в своем доме, – ответил Окуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Д-д-д-да, но к-к-как же?..
Джо встряхнул его снова.
– Не спорь с Бэтменом! Я хочу, чтобы ты пошел в сторожку механика и вызвал копов. Тебе это ясно?
– Но вы же...
– Тебе? Это? Ясно?
Мики неохотно кивнул.
Джо повернулся и побежал к оставленному на поляне фургону, остановился и последний раз оглянулся на мальчика через плечо.
– Без тебя я бы не выбрался, Мальчик-Чудо.
Парень выдавил улыбку сквозь блестящие на щеках слезы. Потом повернулся и заспешил вверх по холму, возбужденно вопя:
– На помощь! Здесь плохие парни!
* * *
Джо даже удивился поначалу, как легко оказалось выехать на мост. Он не был рассчитан на автомобиль, тем более на громоздкую колымагу вроде фургона «понтиак-темпест» семьдесят девятого года выпуска, но до того как въехать на мост, Джо перебегал от шины к шине, выпуская из каждой остатки воздуха. Он рассчитывал, что спущенные шины дадут лучшее сцепление с отшлифованной поверхностью рельсов и уложенным елочкой кирпичом.
Джо тронул акселератор, и фургон миновал изъеденный ржавчиной знак «Въезд воспрещен. Только для механиков» и проехал через ворота, в которые едва-едва вписался. Джо держал десять миль в час, плоские шины хлопали по дороге. Взгляд Джо был прикован к подветренной стороне, где без всякого ограждения лишь пятьдесят футов вниз отделяли его от клубящихся мутных потоков.
Доехав до середины шлюза, Джо понял, почему на этой дамбе не видно было ни одной машины.
Ветер.
Детство Джо прошло в Андерсонвилле, где местные жители называли ранний весенний ветер Бритвой. Он подкрадывался к человеку внезапно, особенно в низинах, в дельтах рек и болотах, когда земля уже прогрелась до нормальной температуры, но река еще не вышла из зимней стужи. Его порывы били, как таран. Они могли в буквальном смысле сбить человека с ног. Сегодня. Бритва подкралась к Джо.
Первый шквал отбросил корму фургона, завыл в разбитых окнах, как привидение. Джо почувствовал, как машина дернулась влево, и он резко вывернул руль – с трудом – вправо. Пробитая задняя шина соскользнула с края, и весь фургон просел на двенадцать дюймов влево. Джо отреагировал инстинктивно, дав полный газ, форсируя двигатель. Оглянувшись через левое плечо и увидев обрыв, он чуть не задохнулся.
Машина висела над бурлящей, темной, непроницаемой водой.
Внезапный шквал ударил с другой стороны дамбы, и машина задергалась, как перетягиваемый канат. У Джо вырвался крик, он крутанул руль направо до отказа, вдавив педаль газа в пол. Послышался запах горелой резины от раскаленной трением о бетон задней шины, голова Джо дернулась, по спине пробежал холодок, а фургон на бесконечное мгновение застыл между краем дорожки и небытием.
Тут ветер внезапно стих, и заднее колесо встало на бетон.
Фургон дернулся вперед, корму его занесло обратно на мост. Джо надавил на тормоз, и фургон застыл посередине моста. Там он посидел неподвижно, успокаивая бьющееся у самого горла сердце и часто мигая. Ветер еще поиграл с мостом, пролет трещал, и фургон покачивался, хоть и слабо. Джо закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоить бешено бьющийся пульс. И снова поехал.
– Давай, детка, не подведи, – шептал Джо про себя эти слова, как мантру.
Он полз вперед по рельсам, и сдутые шины хлопали, как медные барабаны. Джо сжал зубы, сосредоточился, держа курс на противоположный берег, к колоннам сосен, к свободе. На каждом футе мост, казалось, вот-вот сломается под напором ветра, но, может быть, это было только воображение. Каждое дрожание моста Джо воспринимал разбитыми костяшками пальцев, животом, ноющими зубами. Но он твердо держал руль, глядя через зазубрины разбитого ветрового стекла, не отводя глаз от цели – дальних ворот.
– Давай, Слаггер, давай. Ты можешь.
Оставшаяся тысяча футов заняла у него чуть больше двух минут.
Лишь подъезжая уже к воротам, Джо заметил движение среди деревьев. За воротами, в просветах между соснами и березами. Качание мелких веток, мелькание мигающего света. Красные и синие огни среди деревьев. Джо моргнул, сердце поднялось к горлу, и он вдруг понял, что там стаи машин полиции штата и полицейских спецподразделений мчатся по серпантину подъездной дороги к реке.
Мчатся за ним.
Тормоза исполинскими когтями впились в елочку кирпича, взвывая, как неприкаянные души. Фургон пошел юзом по бетонной площадке перед выездом. Джо рванул руль, фургон ушел в сторону, разворачиваясь обратно. Джо вбил акселератор в пол, и фургон влетел обратно на мост, с ревом помчавшись туда, откуда приехал.
Джо проходил обратный путь с той скоростью, которую мог выжать из старого фургона.
На полпути через мост он снова нажал на тормоза.
Фургон остановился, вздрогнув. Режущий ветер стелился над рекой, свистя в пулевых дырах кузова, некоторые из дыр дымились выхлопами предсмертных спазм двигателя, но Джо ничего этого не замечал, он видел лишь темный предмет, ждущий его на восточном конце моста, – и сверкали его огромные, совиные стеклянные глаза.
Очень вылощенный, очень черный «феррари».
Джо стиснул руль, облизал губы и почувствовал вкус крови, соленой крови, и в порыве наития он каким-то странным образом понял, что это и есть то, что просил он меньше сорока восьми часов. Та самая Смерть, выступающая теперь в виде черной спортивной машины, пришла за ним и заберет его. Но теперь Джо озарило, что у него есть выбор: можно отступить, отдать себя в железные руки закона, и, быть может, спасти свою задницу до следующего раунда, либо бросить вызов дьяволу. Уйти с достоинством.
«Феррари» поехал в его сторону.
Решение пришло легко: когда Джо вдавил акселератор в пол, показалось, что сейчас двигатель вылетит из-под капота. Это был пронзительный крик старого металла, напряженного до предела прочности. В воздух ясного утра взметнулись клубы дыма, и фургон рванулся вперед. Руль подпрыгнул и задергался в руках, и Джо изо всех сил старался удержать машину на мосту.
«Феррари» несся к фургону во весь опор.
Джо застывшими глазами смотрел на несущийся к нему радиатор, мертвые стеклянные глаза, они маячили впереди, увеличиваясь, всего три сотни ярдов, внизу серебряные струи бурлили расплавленным металлом, завывал ветер, у Джо сводило судорогой мышцы рук и ног, а «феррари» летел к нему, и радиатор его был как оскал зубов, и зрачки у Джо сузились, по коже ползли мурашки.
Двести ярдов, и двигатель фургона был Везувием, извергающим раскаленные добела жидкие молнии и раскаты грома, и мост качался на ветру, и колеса грохотали фейерверками, как Джин Крупа, и ветер жег кислотой, и глаза слепило отражение солнца на стали.
Сто ярдов, и Джо не отпускал педаль, глаза смотрели в цель, сердце колотилось уже не в горле, а во рту, металлические челюсти открывались перед ним, и грохот вулкана стал невыносим.
Пятьдесят ярдов, и Джо уже чувствовал жар, разрывающий лицо, и ветер давил сзади, как содомит, и солнечный свет заполнил вселенную, и потом... Стой!
Это откровение мелькнуло в боковом зрении в последний миг – мимолетная тень, облитая вспышкой солнца, отраженного от рельса на тот короткий миг, чтобы воспаленный мозг Джо понял: это силуэт человека в черном, стоящего за восточными воротами на ржавой башенке и наблюдающего за действием. Человек худой, красивый, с бледной кожей, очень азиатского вида. Он стоял, как зловещая ворона, стойкий наблюдатель, держа в руках знакомый прибор.
Пульт дистанционного управления!
Джо вывернул руль в последнюю долю секунды.
Фургон дернулся в сторону точно в момент столкновения.
Машины задели друг друга бортами, неимоверный, гигантский грохот потряс небеса, ударил Джо в уши и отбросил его к дверце. Казалось, мост ушел из-под колес фургона, и Джо почувствовал, как внезапная перегрузка вырвала его из кресла и грохнула об крышу, когда фургон перевалился через северный край пролета и полетел в воду.
Мир загустел, как сироп.
Река просто материализовалась внутри фургона, будто воздух стал жидким и вдруг заглушил все звуки, и Джо поглотила холодная, черная, цепенящая стужа. Он попытался вырваться в окно, пытался пробиться наружу, но чувство направления отказало ему полностью, тяжесть воды придавила к сиденью, и он с ужасом ощущал, что идет на дно, как свинцовое грузило.
Джо знал, что у него остались только мгновения. Легкие разрывались, сознание покидало его, тело начинало отказывать. Потом он увидел, что вода над ним запульсировала светом, сначала слабо, потом все сильнее перемежающимися вспышками красного и синего, и тут зеленое солнце и булькающие пузыри и приглушенные звуки машин над головой дали ему понять, где же все-таки верх.
Он пробился, протиснулся в разбитое окно, зазубренные края цепляли его рубашку, впивались в тело, хватали за ноги, но он выберется, черт возьми, выберется из этого идущего ко дну железного гроба.
Когда он разорвал головой поверхность реки и ощутил на лице ветер, мелькнула последняя сумасшедшая мысль: никогда он не был так рад видеть фараонов.
Чернота пришла откуда-то снизу и скрыла от него мир.
14
Апрельский ветер все еще был силен и плетью хлестал с Потомака, когда группа членов-учредителей Палаты не спеша шла по бульвару на запад, к Арлингтону. Их было четверо. Впереди шел Лайл, молча о чем-то размышляя, похожий на кого-нибудь из высших чинов церковной иерархии. Полы его длинного кашемирового пальто развевал ветер, сверкали солнечные очки. Остальные шли вплотную за ним, без конца что-то обсуждая. Невозмутимый профессор Окуда в плаще «Лондонский туман» и с трубкой. Майкл Уинслоу, адвокат Американского союза борьбы за гражданские свободы из Сиэтла, весь в твиде. Хеди Коэн, суровая как кремень низкорослая женщина из Детройта, с развевающимися на ветру серо-стальными волосами.
– Самое важное, джентльмены, это то, что я не могу сказать, будто мне очень нравится подобная открытость, – говорила Хеди Коэн своим патентованным размеренным тоном, ровно настолько громко, чтобы ее не заглушал ветер, но не услышал никто из посторонних. Коэн была автором «Постфеминистического манифеста» и истребителем фашистских деятелей СМИ во всем мире, и она умела говорить одновременно и беспощадно, и с материнской заботливостью. – Все эти разговоры по компьютерной связи, переговоры с Компанией... Мне это не нравится. – Она поглубже сунула руки в карманы и прищурилась на отражение яркого вечернего солнца в воде. – Как говорила тетя Джулия: «Полезешь в дымоход – запачкаешь ноги».
Уинслоу метнул на нее взгляд:
– Не строй из себя Уилла Роджерса. Мы попали в непростую ситуацию. Такое бывает. Давайте разберемся с ней и займемся своими делами.
– Для того мы и собрались здесь, – мягко заметил Окуда, затягиваясь пенковой трубкой. – Принять решение.
Через несколько шагов Коэн проворчала вполголоса:
– Я предвидела, что так и будет.
– О чем ты говоришь? – Уинслоу не скрывал раздражения, которое вызывала у него миниатюрная седая женщина. Между ними всегда было какое-то напряжение. Может быть, от чувства коллективной вины. – Нам никогда не приходилось обсуждать компетенцию нашего субконтрактора.
– Еще как приходилось, – возразила Хеди Коэн и посмотрела на Окуду. Ты помнишь, Тэд?
Профессор шагал, не отрывая глаз от реки, и попыхивал трубкой.
– Мы несколько раз обсуждали возможность выведения его из дела.
– «Выведение из дела» – какое прекрасное выражение.
Уинслоу покачал головой и улыбнулся себе под ноги.
– Этот человек стареет с годами, Майкл, – небрежно бросила Хеди Коэн.
– Совершенно верно, – согласился Окуда.
– Ну ладно, допустим, этот парень неблагонадежен. Допустим, он выжил из ума. Кто знает? Что меня интересует – это зачем нам совать руки в такую большую бочку свежего дерьма.
– Чтобы прибрать в своем доме, – ответил Окуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47