Сердце молодого человека замерло. Куда бежать. Лодка испорчена… Между ним и лесом — ограда, да и та в руках ирокезов. Их бешеные крики звенели у него в ушах. Они еще не видели его, но скоро должны были заметить. Внезапно в окружавшей его темноте сверху раздался чей-то голос.
— Давай мне твое ружье, парень, — произнес этот голос. — Я вижу внизу у стены тень каких-то язычников.
— Это я. Это я, Амос! — крикнул де Катина. — Спускайте скорее лестницу, не то я погиб.
— Осторожнее. Это может быть хитрость, — послышался голос дю Лю.
— Нет, нет. Ручаюсь вам, — ответил Амос, и через минуту лестница была спущена. Де Катина и монах живо полезли по ней вверх и едва успели добраться до последних ступеней, как из входной двери замка выбежала толпа индейских воинов и с криком бросилась по берегу реки в их сторону. Сверху раздалось два выстрела и что-то шлепнулось в воду, словно лосось, — в следующее же мгновение оба француза были среди своих товарищей, а лестница втянутой наверх.
В последнем убежище осталась только горсточка защитников. Всего девять человек: владелец «Св. Марии», дю Лю, два американца, монах, де Катина, дворецкий Терье и два крестьянина. Израненные, измученные, почерневшие от пороха, эти люди были полны безумной отваги, ибо знали, что в случае сдачи им грозит ужасная смерть. Каменная лестница вела прямо из кухни в столовую и оканчивалась дверью, заложенной теперь до половины двумя матрацами. Хриплые перешептыванья и щелканья взводимых курков указывали, что ирокезы готовятся к нападению.
— Поставьте фонарь у двери, — посоветовал дю Лю, — так, чтобы свет падал на лестницу. Здесь мало места, стрелять можно только троим, но остальные могут заряжать и передавать ружья. Господин Грин и ты, Жан Дюваль, станьте рядом со мной. Если ранят одного из нас, пусть заменит кто-нибудь другой сзади. Ну, готовьтесь. Они идут.
Снизу раздался резкий свист, и в одно мгновение лестница заполнилась краснокожими, стремительно бегущими вверх. Паф! Паф! Паф! — грянули три ружья и затем снова: паф! паф! паф! В низкой комнате стало так темно от дыма, что с трудом можно было различить руки, нетерпеливо ожидавшие мушкеты. Ни один из ирокезов не добрался до двери, и на лестнице смолк шум их шагов. Только сердитое рычание, да по временам стон доносились снизу. Стрелки остались целы, но прекратили стрелять, ожидая, пока рассеется дым.
Когда же он рассеялся, защитники увидели, как смертоубийствен был их прицел на столь близком расстоянии. Сделано было только девять выстрелов, а на каменных ступенях лестницы валялось семь трупов. Пять из них лежали неподвижно, а двое пытались сползти вниз, к товарищам. Дю Лю и Жан Дюваль подняли мушкеты, и раненые индейцы успокоились навеки.
— Клянусь св. Анной, — произнес старый пионер, забивая в ствол новую пулю, — если они и добудут наши скальпы, то дорогою ценой. Не менее сотни скво завоют в селениях негодяев, узнав о наших сегодняшних подвигах.
— Да, они не забудут приема в «Св. Марии», — гордо прибавил старик де ла Ну. — Я снова должен выразить вам, мой дорогой де Катина, свое глубочайшее сожаление, что вам и вашей супруге пришлось подвергнуться стольким неприятностям. Ведь вы были так добры и любезны, навестив меня. Надеюсь, теперь она и прочие женщины уже в безопасности под защитой форта.
— Дай бог! О, у меня не будет ни минуты покоя до тех пор, пока я не увижу ее снова.
— Если женщины добрались благополучно, мы можем ждать подкрепления к утру; только бы продержаться до этого срока. Комендант Шамблине не таков, чтобы покинуть товарища в нужде!
На одном конце стола с предыдущего утра остались карты; взятки нетронутыми лежали одна на другой. Но тут же было нечто более интересное — завтрак также остался неубранным, а бойцы сражались почти сутки, едва успев перекусить. Даже лицом к лицу со смертью природа заявляет свои права, и голодные люди с жадностью набросились на хлеб, ветчину и холодную дикую утку. На буфете стояло несколько бутылок вина, с них сбили пробки, опрокинув содержимое в пересохшую гортань. Однако все время трое часовых, сменяясь по очереди, стояли у двери, чтобы вторично не быть захваченными врасплох. Снизу доносились вопли и визг дикарей, словно все волки леса собрались там, но на лестнице никто не показывался. Только по-прежнему валялись семь бездыханных тел.
— Они не полезут больше, — уверенно заявил дю Лю. — Полученный урок слишком жесток.
— Но они подожгут дом.
— Трудновато им будет проделать эту штуку, — сказал дворецкий. — Дом весь из камня — и стены, и лестница — только несколько деревянных балок. Он не то что дома крестьян.
— Тс! — крикнул Амос Грин, подымая руку. Крики прекратились; слышались тяжелые удары молота о дерево.
— Что бы это могло означать?
— Без сомнения, какая-нибудь новая чертовщина.
— К сожалению, должен констатировать, господа, — заметил старый вельможа все с той же свойственной ему придворной учтивостью, — по-моему, они взяли пример с нашего молодого друга и выбивают днища у пороховых бочек в погребе.
Но дю Лю отрицательно покачал головой.
— Краснокожий не станет терять порох попусту, — возразил он. — Это слишком драгоценная для них добыча. А? Прислушайтесь.
Завывание и визг возобновились с новой силой, в резких звуках появилось что-то еще более дикое, безумное, перемешиваясь с обрывками песен и взрывами хохота.
— Ах, они вскрыли бочки с водкой! — вскрикнул дю Лю.
Как раз в это время послышался новый взрыв воплей, прорезанный жалобной мольбой о пощаде. Оставшиеся в живых с ужасом переглянулись. Снизу поднялся тяжелый запах горящего тела, а душераздирающий голос по-прежнему взывал и молил. Потом отчаянный вопль медленно стал замирать и наконец умолк навеки.
— Кто это был? — содрогался де Катина. Кровь замерла у него в жилах.
— Я полагаю, Жан Корбейль.
— Земные страдания этого человека окончены. Хорошо бы и нам также упокоиться. Ах! Стреляйте в него. Стреляйте!
На площадку внизу лестницы внезапно вбежал какой-то человек, вытягивая руку, как будто собираясь что-то бросить. То был Фламандский Метис. Амос Грин навел на индейца дуло своего мушкета, но тот бросился назад так же стремительно, как и появился. Что-то влетело в комнату и покатилось по полу.
— Нагнитесь, нагнитесь! Это бомба! — крикнул де Катина.
Но брошенный предмет лежал у ноги дю Лю, и теперь он мог хорошо разглядеть его. Схватив со стола скатерть, де Катина прикрыл страшный подарок.
— Это не бомба, — спокойно проговорил он. — А замучен действительно Жан Корбейль.
В продолжение четырех часов из кладовой неслись звуки песен, плясок и разгула; воздух весь пропитался запахом водки. По временам дикари ссорились и дрались; казалось, они совсем забыли об осажденных; но последние скоро убедились в беспрерывной за ними слежке. Дворецкий Терье был убит наповал пулей из-за частокола, когда проходил мимо бойницы, а Амос Грин и де ла Ну едва избегли этой же участи. Тогда поспешно забаррикадировали все окна, кроме одного, выходившего на реку. С этой стороны было безопасно, а так как на востоке забрезжила заря, то у окна постоянно стоял кто-нибудь из осажденных, напряженно смотря вдоль реки в ожидании желанной помощи.
Мало-помалу становилось светлее; сначала узкая полоска жемчужного цвета порозовела, стала шире, длиннее и наконец загорелась алым светом по всему небу, окрашивая края бегущих облаков. Над лесами стлался тонкий сероватый пар, сквозь который вырисовывались верхушки больших дубов, словно острова из моря тумана. По мере того как светало, туман разрывался на маленькие клочья, становившиеся тоньше и постепенно таявшие. Наконец над лесом на востоке появилось огненное светило, и лучи его засверкали на пурпуре и позолоте увядших листьев, на яркой синеве шири реки, исчезавшей к северу. Теперь у окна дежурил де Катина. Вдруг к северу на реке ему бросилось в глаза какое-то темное пятно.
— Сверху плывет челнок! — крикнул он.
В одно мгновение все бросились к окну; но дю Лю кинулся за ними и сердито стал толкать обратно к двери.
— Вы что? Хотите, что ли, умереть раньше предначертанного срока! — крикнул он.
— Да, да, — бормотал капитан, если не поняв слова, то разгадав жест дю Лю. — Надо оставить вахту на палубе. Амос, стань-ка рядом со мной и будем готовы на случай, если неверным взбредет в башку показаться на лестнице.
Американец и старый пионер остались у баррикады; остальные пытались разглядеть приближавшуюся лодку. Внезапно из груди оставшегося в живых крестьянина вырвался глухой стон.
— Это ирокезская пирога! — крикнул он.
— Невозможно.
— Увы, это так, ваша милость. И как раз ускользнувшая от нас вчера.
— Ах, так женщины, значит, спаслись.
— Вероятно. Но увы, месье, народу в ней что-то прибыло.
Замирая от тревоги, кучка оставшихся в живых защитников замка следила за лодкой, быстро мчавшейся вверх по реке, оставляя по обеим сторонам полосы пены, а сзади длинный раздвоенный след. Было заметно, что пирога переполнена, но осажденные припомнили о взятых в нее раненых с затонувшей лодки. Лодка продолжала лететь вперед, пока не поравнялась с усадьбой. Тут пирога сделала круг, и гребцы с пронзительным насмешливым криком подняли весла вверх. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать двух лиц — одно нежное, бледное, другое — темное, царственное. То были Адель и Онега.
Глава XXXVIII. ДВА ПЛОВЦА
Шарль де ла Ну, владелец «Св. Марии», был человек сдержанный, сильной воли, но и у него вырвался стон и проклятие, когда он увидел свою индеанку-жену в руках ее соплеменников, от которых та не могла ждать пощады. И все же даже тут старомодная вежливость не покинула его, он повернулся к де Катина высказать ему несколько слов сочувствия, как вдруг раздался грохот, что-то заслонило окно — и молодой офицер исчез из столовой. Не проронив ни слова, Амори спустил лестницу во двор и полез вниз с изумительной быстротой. Коснувшись ногами земли, он знаками показал товарищам, чтобы те втянули лестницу обратно, сам же бросился к реке и поплыл к пироге. У него не было ни оружия, ни обдуманного плана действий, одна лишь мысль, что его место рядом с женой в минуту грозящей ей опасности, заполняла все его существо. Судьба Адели должна быть его судьбою, и, рассекая воду сильными руками, он клялся разделить с ней жизнь и смерть.
Но был еще один человек, которого чувство долга влекло к опасности. Всю ночь францисканец охранял де Катина, словно скупец, стерегущий свои сокровища. Он неистово верил в то, что этот еретик представляет собой маленькое зерно, которое, разрастаясь все более и более, может заглушить вертоград избранной церкви господней. И когда он увидел, что де Катина спускается с лестницы, из души монаха исчез всякий страх, кроме страха потерять свою драгоценную добычу, — он не раздумывая бросился вслед за ускользающим врагом.
Поразительная картина предстала перед изумленными защитниками замка. Среди реки стояла пирога, на корме которой темным кольцом теснились воины и среди них две женщины. К последним, обезумев, плыл де Катина, с каждым ударом руки выбрасывая свое тело из воды до плеч, а за ним неотступно следовала тонзура францисканца. Монах был хороший пловец, но неудобная, длинная одежда мешала ему, связывая движения, — в порыве рвения он не рассчитал сил. Все медленнее и медленнее становились удары его рук, все ниже и ниже опускалась его тонзура… наконец, с громким криком: «В руки твои, господи!..» он взметнул ослабевшие руки кверху и пошел ко дну. Минуту спустя зрители, охрипшие от криков, призывавших де Катина вернуться, увидели, как его втащили на ирокезскую пирогу, которая тотчас же развернулась и продолжила свой путь по реке.
— Боже мой! — глухо выкрикнул Амос. — Они забрали его. Бедняга погиб.
— Видал я странные дела за сорок лет, но никогда не встречал ничего подобного, — протянул дю Лю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50