— Конечно, ваше величество, я сделаю все, что могу. Справа у них река, по берегам ее болота, а слева — густой лес, так что наступать нам можно только в центре. Вдоль их фронта тянется густая живая изгородь, за ней я разглядел зеленые куртки лучников. Их там тьма — как осоки у берегов. Сквозь изгородь ведет лишь одна дорога, по ней в ряд проедут только четыре всадника. Она проходит через их позиции, Значит, ясно, что, если мы хотим отогнать англичан назад, нам надо преодолеть изгородь, а лошади, да еще под градом стрел, что посыплются на них сзади, наверняка спасуют. Поэтому я полагаю, что следует сражаться в пешем строю — как это сделали англичане при Креси, а то лошади нам будут сегодня скорее помехой, нежели помощницами.
— Мне это тоже приходило в голову, ваше величество, — поддержал старый маршал Арнольд д'Андреген. — При Креси даже самым отважным приходилось обращаться в бегство — что ты поделаешь с конем, взбесившимся от боли и страха? А на ногах мы сами себе господа, и спрос будет только с нас.
— Добрый совет, — заметил герцог Афинский, обратив к королю иссохшее умное лицо. — Только я добавил бы еще одно. Англичане сильны своими стрелками, и если нам удастся расстроить их ряды хотя бы на самое короткое время, мы возьмем эту изгородь. В противном случае нас будут обстреливать с такой силой, что мы потеряем половину людей, так и не дойдя до изгороди: ведь теперь-то мы отлично знаем, что с близкого расстояния их стрелы пробивают любую броню.
— Ваши речи, сеньор, справедливы и мудры, — прервал его король, — только скажите нам, пожалуйста, как именно вы намерены расстроить ряды английских лучников?
— Я, ваше величество, отобрал бы сотни три конников, самых лучших и самых дерзких во всей нашей армии. Мы проехали бы по этой узкой дороге за изгородь, развернулись вправо и влево и обрушились на стрелков уже по ту сторону. Конечно, этим тремстам пришлось бы очень худо, но что они значат для нашего многочисленного войска, если таким образом мы расчистим путь для их соратников?
— Ваше величество, — вмешался немец граф Нассауский, — позвольте и мне сказать два слова. Я прибыл сюда с моими сотоварищами, чтобы, рискуя жизнью, помочь вам в вашей распре. Однако мы желаем сражаться по своему обычаю, и сочли бы бесчестьем спешиться только потому, что побоялись английских стрел. Поэтому, с вашего соизволения, мы пойдем на прорыв, как советует герцог Афинский, и расчистим для вас путь.
— Это невозможно! — сердито возразил сеньор Клермон. — Странно было бы, если б среди французов не нашлось людей, готовых проложить дорогу для войска французского короля! Послушать вас, граф, так выходит, что вы, немцы, смелее французов? Клянусь Пресвятой Девой Рокамадурской, еще до ночи вы убедитесь, что это не так. Вести эти три сотни на столь почетное дело пристало мне самому, маршалу Франции.
— По тем же причинам на это и у меня есть право, — вмешался Арнольд д'Андреген.
Немецкий граф стукнул по столу железным кулаком.
— Поступайте, как вам угодно, — сказал он, — только вот вам мое слово: ни я, ни кто иной из немецких всадников не спешится до тех пор, пока наши кони смогут нас нести. В нашей стране в пешем строю сражается только простой люд.
Граф Клермон подался вперед. С губ его готово было сорваться резкое слово, но тут в перепалку вмешался король.
— Довольно, довольно, господа, — обратился он к спорящим, — вам надлежит высказать свое мнение, а решать, что вам делать, буду я. Граф Клермон и вы, Арнольд, отберите триста самых смелых всадников и попытайтесь прорваться через заслон стрелков. А что до вас, граф Нассауский, вы сохраните, раз этого желаете, свой конный строй и пойдете за маршалами, чтобы поддержать их атаку. Все остальное войско будет сражаться в пешем строю, тремя отрядами. Один поведете вы, Шарль, — тут король любовно похлопал по плечу сына, герцога Норманского, — другой — вы, Филипп, — и он бросил взгляд в сторону герцога Орлеанского, — а главные силы поведу я сам. Вам же, Жоффруа де Шарни, я вверяю на сегодня орифламму... А кто этот рыцарь и чего он желает?
У входа в шатер стоял высокий рыжебородый молодой рыцарь в плаще с красным грифоном. По его раскрасневшемуся лицу и растрепанной одежде было видно, что он очень спешил.
— Ваше величество, — обратился он к королю, — мое имя Робер де Дюрас, я из свиты кардинала Перигорского. Вчера я доложил вам обо всем, что видел в английском лагере. Сегодня утром меня снова допустили туда, и я видел, что их обозы уходят в тыл. Они отступают в Бордо, ваше величество.
— Клянусь Господом Богом, — в ярости воскликнул герцог Орлеанский, — я так и думал! Пока мы тут болтали, они ускользнули у нас из рук. Разве я не предупреждал вас?
— Помолчите, Филипп, — сердито приказал король. — А вы, сеньор, видели все это своими глазами?
— Воочию, государь, я прискакал прямо из их лагеря. Король Иоанн грозно взглянул на него.
— Не знаю, как вяжется с вашей честью добывать сведения таким способом, — сказал он, — но мы не можем ими не воспользоваться. Не бойтесь, брат Филипп, думается мне, что еще до ночи вы насмотритесь на англичан сколько душе угодно. Выгоднее всего напасть на них, когда они будут переходить брод. Итак, славные господа, поспешайте на свои места и делайте все, как было решено. Вынесите вперед орифламму, Жоффруа, а вы, Арнольд, постройте войска в боевой порядок. И да хранит на сегодня Господь и святой Денис!
Принц Уэльский стоял на том самом невысоком холме, на котором останавливался накануне Найджел. Возле него был Чандос и высокий загорелый воин средних лет, гасконец Капталь де Бюш. Все трое внимательно разглядывали далекие французские линии, а за их спиной вереницы повозок спускались к броду через реку Мюиссон.
Неподалеку позади них сидели на конях четыре рыцаря в полном вооружении, но с поднятыми забралами и о чем-то вполголоса переговаривались. По их щитам любой солдат с первого взгляда понял бы, что все они были прославленные военачальники, побывавшие не в одном сраженье. Сейчас они ожидали приказа — каждый командовал либо частью армии, либо отдельным отрядом. Молодой человек слева, темноволосый, стройный, пылкий, был Уильям Монтегю, граф Солсбери: ему шел двадцать девятый год, а он уже был ветераном Креси и стяжал такую славу, что Принц поручил ему командовать тылами — в отступающей армии эта должность была весьма почетна. Он разговаривал с седеющим человеком средних лет, в чьих суровых чертах было что-то львиное: когда этот воин разглядывал вражеские позиции, пронзительные голубые глаза его горели огнем. Это был знаменитый Роберт де Аффорд, граф Суффолк; начиная с Кандзанда и дальше, в продолжение всех континентальных войн, он так и не выходил из боев. Третий, высокий молчаливый рыцарь с серебряной звездой, мерцавшей на его плаще, был Джон де Вер, граф Оксфорд. Он слушал Томаса Бошана, дородного, пышущего здоровьем, общительного дворянина и видавшего виды солдата. Сэр Томас сидел на коне, слегка подавшись вперед и похлопывая одетой в сталь рукой по стальному же бедру собеседника. Это были старые боевые товарищи, ровесники, люди во цвете лет, равно прославившие себя ратными делами. Такие вот доблестные английские рыцари сидели на конях позади Принца и ждали приказа.
— Хотелось бы мне, чтобы вы добрались до него, — сердито произнес Принц, продолжая разговор с Чандосом, — и все же, верно, разумнее будет сыграть с ними эту шутку — сделать вид, что мы отступаем.
— Он, конечно, уже передал донесение, — с улыбкой ответил Чандос. — Не успел обоз тронуться, как он уже во всю прыть скакал по опушке.
— Хорошо придумано, Джон, — заметил Принц. — Приятно, когда донесение вражеского лазутчика оборачивается против самого врага. Если они сегодня не выступят против нас, я просто не знаю, как нам продержаться еще хотя бы день — у нас ведь нет ни куска хлеба. А если мы уйдем отсюда, где еще нам найти такую выигрышную позицию?
— Французы обязательно клюнут на нашу приманку, ваше высочество, обязательно. Я думаю, теперь Робер де Дюрас как раз рассказывает им, что наш обоз движется к переправе, и они поспешат перехватить нас, пока мы не успели перейти брод. А кто это там так стремительно скачет? Наверное, какое-то донесение.
Всадник пришпорил коня и взлетел на холм. Соскочив на землю, он преклонил колено перед Принцем.
— Милорд Одли, — спросил Принц, — в чем дело?
— Сэр, — опустив голову, ответил коленопреклоненный рыцарь, — я хочу просить вас о милости.
— Встаньте, Джеймс, и скажите, что я могу для вас сделать.
Знаменитый странствующий рыцарь, прекраснейший образчик рыцарства во все времена, встал и обратил к своему повелителю смуглое лицо с горящими глазами.
— Ваше высочество, — начал он, — я всегда верой и правдой служил государю, вашему родителю, и вам самим и буду служить и впредь, пока жив. Я должен признаться вам, что, если мне суждено будет сражаться под вашим началом, я либо буду в бою самым первым, либо паду, едва он завяжется. Поэтому я прошу вас милостиво дозволить мне с честью выйти из строя, чтобы я мог подыскать себе такое место, что позволит мне исполнить обет.
Принц улыбнулся; ему было совершенно ясно, что, дал лорд Джеймс клятву или не дал, получит он на то согласие или не получит, все равно он будет в первом ряду.
— Идите, Джеймс, — произнес он, пожимая рыцарю руку, — и да поможет вам Господь превзойти в доблести всех других воинов. Однако послушайте, Джон, что это такое?
Чандос вскинул свой хищный нос, как орел, почуявший вдалеке кровопролитную резню.
— Я думаю, сэр, все идет так, как мы того хотели. Издалека донесся громоподобный грохот. Потом еще и еще.
— Смотрите, они двинулись! — закричал де Бюш. Целое утро англичане наблюдали, как слабо отблескивают доспехи и оружие отрядов конницы, стянутой на луг перед лагерем французов. Теперь до их ушей донеслись слабые звуки труб, а далекие полчища заколыхались, сверкая на солнце.
— Да, да, они движутся! — воскликнул и Принц.
— Они пошли! Они пошли! — пробежало по рядам англичан. И тут же лучники за изгородью разом вскочили на ноги, а рыцари за ними взмахнули оружием, и навстречу приближающемуся врагу покатился громовый воинственный радостный крик — вызов на смертный бой. И вдруг все стихло; некоторое время слышен был только топот копыт и звяканье брони, а потом тишину прорвал глухой низкий гул, подобный шуму морского прибоя. Он нарастал и ширился — подходила французская армия.
Глава XXVI
Как Найджел совершил третий подвиг
Четверо лучников лежали в кустах в десяти ярдах от густой живой изгороди, прикрывавшей их товарищей. Позади, в широко растянувшейся линии стрелков, были люди из их отряда, по большей части те, кто пришел в Бретань с Ноулзом. А в четверку, засевшую в кустарнике, вошли их командиры: старый Уот из Карлайла, рыжеволосый северянин Нед Уиддингтон, лысый мастер Бартоломью и Сэмкин Эйлвард, недавно вернувшийся после недельного отсутствия. Все жевали хлеб и яблоки: Эйлвард принес их целый мешок и тут же поделил между изголодавшимися товарищами. От нехватки пищи старый пограничник и йоркширец совсем исхудали, глаза у них провалились, а у мастера-лучника обвисла складками кожа на некогда полном, круглом лице.
Из-под нижних ветвей изгороди напряженно и безмолвно смотрели вперед суровые изможденные лица. Один только раз стрелки разразились приветственными криками — это было, когда проскакали Чандос и Найджел и, спешившись, заняли свои места за ними. Позади зеленой линии лучников виднелись стальные доспехи рыцарей и оруженосцев, придвинувшихся к переднему краю, чтобы разделить участь стрелков.
— Помнится, в Эшфорде выпустил я с одним кентским лесником полдюжины стрел... — начал мастер.
— Хватит, хватит, мы все это уже слышали, — нетерпеливо перебил Уот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59