– Да. Но... В Бронцах было сто человек. Один к ста – этот счет меня не устраивает. Былев пожал плечами:
– Мне поручено доставить объект. То же самое написано в приказе министра обороны, который я вам передал. Давайте не будем останавливаться на частностях.
– Нет, я хочу именно остановиться. – Севастьянов повысил голос. – Я хочу, чтобы все присутствующие знали, что моя точка зрения по этому вопросу именно такова, и менять я ее не собираюсь. Будь моя воля – я бы его уничтожил. Взорвал бы к чертовой матери, чтобы даже следа от него не осталось.

* * *
– Вы позволите, Лев Сергеевич... Я хочу прежде высказать свое частное мнение...
– Вы можете изложить его в рапорте, – отрезал Былев. Мягко, но решительно. Ему удалось и соблюсти субординацию, и дать понять старику, что его мнение никого особенно не интересует.
Севастьянов приподнялся и выглянул в окошко.
«Урал» подъехал задним ходом к бензовозу, солдаты прицепили трос к фаркопу. Грузовик заревел, и цистерна стала медленно отползать.
– Пока еще есть время, я прошу меня выслушать. Я хочу, чтобы это было не только в моем, но и в вашем рапорте. Былев развел руками – как вам будет угодно.
– Я считаю, – генерал говорил четко и кратко, – что этот объект никуда перемещать нельзя. Мы должны уничтожить его на месте. Объект опасен – вы не можете этого отрицать. Он заставляет людей творить немыслимые вещи. У меня есть достоверные сведения, что никого из жителей деревни Бронцы в живых не осталось. Они перерезали друг друга, словно взбесились. То же самое было и с патрульной машиной Ферзиковского РОВД. Вы должны это знать из сводки происшествий.
– От кого вы получили сведения про Бронцы? – немного бесцеремонно спросил Былев.
– От кого? – Генерал опешил. – От одного человека, которому я доверяю. Он, кстати, будет у нас проводником. Это мой бывший офицер, боевой офицер, и...
– Значит, он был там и остался в живых? – уточнил Былев. Это получилось само собой, непроизвольно.
Некрасов и Ластычев, стоявшие перед палаткой, коротко дернули головами, будто хотели переглянуться, но оба тут же вернули головы на место, причем каждый заметил движение другого. И каждый немного напрягся.
– Да. Именно так я бы и поступил. Потому что... Эта штука нам не нужна.
– Объект нуждается во всестороннем изучении, – начал Былев.
– После чего он окажется на вооружении, – закончил за него Севастьянов. – Вы не думаете, что это именно то, чего от нас хотят? А? Чтобы мы сами уничтожили друг друга с помощью этой штуки? Потому что это будет экономнее, чем вступать с нами в контакт?
– Я думаю, что мне следует исполнять приказ. И еще я думаю... Прошу меня извинить, товарищ генерал... но я считаю, что и вам тоже – следует исполнять приказ. – Былев покосился на лист бумаги, лежавший на краю стола.
– Отлично. – Генерал рывком поднялся. – Значит, переубедить вас мне не удастся? Былев тоже встал.
– Это не наше частное дело. Мы с вами не уполномочены решать такие вопросы.
– Хорошо, майор. Спасибо, что выслушали. И вам, Залина Александровна, – Севастьянов повернулся к Плиевой, – спасибо. Я надеюсь, что вы сможете четко отразить мою точку зрения в своем рапорте.
Плиева кивнула, Былев с усмешкой посмотрел на нее, как на сообщницу.
– Ладно. Не будем тянуть время. Я принял решение. Я поеду вперед – проводник покажет мне дорогу, а вы, майор, со своей техникой будете следовать за мной. Если дорога окажется в хорошем состоянии...
– Товарищ генерал! – перебил его Былев. – Я считаю, вам следует остаться здесь. Это – мое личное мнение. Можете отразить его в своем рапорте.
– По-моему, вы забываетесь, майор, – начал Севастьянов.
– У меня в машине – аппарат прямой связи с министром обороны. Давайте включим его и уточним все нюансы. Заодно можете высказать министру ваши соображения.
В палатке повисло молчание. Ситуация была патовой.
– Прекрасный сегодня денек... – раздалось с улицы. Дальнейшее произошло мгновенно.
– Прекрасный сегодня денек... – сказал Ластычев.
Эту фразу они повторяли часто, мужчины без женщин, мужчины, воевавшие там, где было мало воды.
Каждое утро они просыпались и, потягиваясь, повторяли эту фразу, пущенную в обиход с легкой руки подполковника Севастьянова.
– Прекрасный сегодня денек, – нарочито бодро говорили они, независимо от того, какая была погода. – Отличный денек для того, чтобы умереть...
Они говорили это, не задумываясь, повторяли, чтобы поднять себе настроение. И – странное дело! – это срабатывало. Если с самого утра даешь себе такую установку, то все кажется мелким и пустым по сравнению с одной целью – дожить до вечера. Чтобы назавтра начать все сначала. Правда, не всегда и не всем это удавалось – дожить до вечера. присел, хватая его за подколенные сгибы, и потянул на себя. Капитан упал. Ботинки капитана торчали из подмышек Ластычева. Он поднял ногу и резко опустил ее на грудь Некрасову. И быстро побежал к уазику, придерживая сваливающиеся штаны.
Бойцы Некрасова среагировали мгновенно. Они бросились ему наперерез, и на какое-то мгновение Ластычеву показалось, что он не успеет. Он одним прыжком вскочил на капот и вторым – словно каскадер в голливудском фильме – оказался на водительском сиденье, успев развернуться в воздухе на сто восемьдесят градусов. Ключи торчали в замке.
Он увидел, что Некрасов приподнялся и закричал:
– Не стрелять! Не стрелять!
«Спасибо, парень!» – мысленно сказал Ластычев, заводя двигатель.
В конце концов, они оба были спецназовцы и поняли друг друга без слов, на языке грубых мужских жестов.
Ластычев должен был ударить капитана лбом прямо в переносицу или чуть ниже – такой удар отключает противника, лишая возможности сопротивляться, – но он ударил в лоб. Он должен был резко потянуть Некрасова за подколенные сгибы, чтобы капитан ударился об асфальт затылком, – но он потянул помягче, чуть-чуть затормозил движение, чтобы парень успел сгруппироваться и прийти на спину, убрать голову. И, наконец, в завершающей фазе полагалось убить противника – наступить ему ногой на кадык, – но Ластычев ткнул его пяткой в грудь.
Он не хотел его убивать. И даже не нанес ощутимого вреда.
И Некрасов это отлично понял. Поэтому и крикнул: «Не стрелять!» Да и сигарет ему было не жалко.
Ластычев мчался по шоссе, выискивая глазами поворот на лесную дорогу. Он не удержался – на ходу повернул к себе чемоданчик и щелкнул замками. Чемоданчик был до отказа набит аккуратными кирпичиками пластита. Тогда он успокоился и понял, что все делает правильно.
Во всяком случае, Севастьянов его одобрил бы.
– Прекрасный сегодня денек! – сказал Ластычев. Он выбросил руки вперед и, схватив Некрасова за отвороты куртки, ударил его головой в лицо, тут же, не останавливаясь,
– Это ваш проводник? – шипел Былев на генерала. – Человек, которому вы доверяете? Бывший боевой офицер, да?
– Да. Боевой офицер, – повторил Севастьянов. Повторил только то, что счел нужным повторить. Слово «бывший» оказалось лишним.
Он знал, что времени у него не так уж и много.
Ластычев бросился с чемоданчиком к ЭТОЙ ШТУКОВИНЕ. Теперь она не жужжала.
Это напоминало две тарелки, сложенные вместе донышками кверху. ШТУКОВИНА казалась сделанной из цельного куска какого-то переливающегося металла. Ластычев посмотрел на нее и снова поразился, что она выглядит так, будто сделана из цельного куска. Нигде ни шва, ни заклепки, ни даже маленького зазора.
Но едва он подошел к ней, в ШТУКОВИНЕ бесшумно открылся люк и опустился какой-то пандус, словно приглашая его войти.
Ластычев опасливо осмотрелся. Внутри мерцали какие-то разноцветные лампочки, расположенные по кругу, но ничего похожего на кресла или стулья не было. И вообще – внутри никого и ничего не было, только мерцание лампочек.
Он зашел и принялся выкладывать взрывчатку на пол.
– «Этот День Побе-э-эды... Порохом пропах...» Вот привязалась чертова песня...-бормотал он, пытаясь вспомнить слова, и никак не мог. Тогда он начинал заново.
Наконец пластит лежал аккуратными кучками на полу.
– Ого! А где же...
На дне чемоданчика он увидел две гранаты.
– А вы, Николай Михайлович, однако, ковбой... Без де тонаторов... Лихо! Денек-то и впрямь прекрасный, теперь уж это бесспорно.
Время поджимало. Он должен был торопиться.
– Ну что же? Вас приветствует командир корабля подполковник Ластычев. Пристегните ремни, взлетаем! – Он поставил пустой чемоданчик на попа, сел сверху и положил гранату под ногу.
– Кажется, я все успел сегодня сделать. – Он немного подумал, вспоминая, потом нагнулся и выдернул чеку. Для верности – чтобы не передумать – выбросил ее наружу. Теперь достаточно было приподнять ногу...
– Ах да, подполковник Севастьянов – вы позволите мне вас так называть? – я же не успел составить подробную карту с указанием грибных мест. Лисички здесь... Ох! – Он зажмурился. – Ну ладно. Кстати, пока не загорелась надпись «Не курить!»
Он достал сигареты, положил пачку перед собой, одну сигарету вставил в рот... И вспомнил, что у него нет ни спичек, ни зажигалки.
– Эх, капитан Ластычев! – укоризненно сказал он. Теперь он снова был капитаном. Как тогда, там... «где было мало воды...» – Поспешишь – людей насмешишь! Впрочем, это – вредная привычка. Будем считать, что я проявил силу воли и бросил.
Сигарета полетела следом за чекой.
Ну а теперь настала очередь самого главного. Теперь он мог это сделать.
– А что, может, человек рождается для того, чтобы работать обходчиком на занюханном переезде, жить, как вошь, и постоянно трескать горючую гадость? – Он сказал это громко, вслух, больше не опасаясь, что у него не найдется достойного ответа. – Вот уж нет, ребята... Вот уж нет. Кто угодно – но только не я.
На этом следовало поставить точку. Это была хорошая точка. Не стоило больше ерничать и шутить над тем, над чем шутить нельзя.
Он убрал ногу.
ЭПИЛОГ
Залина положила лист на стол. Руки у нее дрожали, и она подумала, что не сможет удержать бумагу в руках.
Впервые она почувствовала себя незащищенной, хотя здесь, на Лубянке, это выглядело смешно. И все же...
Мыслями она не раз возвращалась к событиям того лета, к тому, что случилось три года назад.
Она снова и снова анализировала все, досконально, по пунктам, и приходила к заключению, что все сделала правильно. Она не сомневалась, что ее вывод был верным и Сева стьянов поступил верно...
Точнее, хотел поступить, но за него это сделал другой. Борис Ластычев, обходчик с железнодорожного переезда. Пусть так. Но цель все же была достигнута.
Генерала так и выпроводили на пенсию без третьей звезды. Впрочем, он не сильно-то и расстраивался. Майор Былев, конечно, написал подробный рапорт, рассказал обо всем случившемся, потом было проведено служебное расследование, но никто так и не смог докопаться, откуда у Ластычева взялась взрывчатка.
Когда следователь спросил об этом ее, она честно ответила: «Не знаю. Но ведь, когда его задержали, у него был автомат, значит, и взрывчатка могла быть где-то припрятана».
Правда, эта версия продержалась недолго, по номерам удалось выяснить, что автомат числится за Ферзиковским РОВД, и именно его получил, заступая в наряд, сержант Попов, чье обезображенное тело нашли в заброшенном бункере на берегу Оки.
Вопрос со взрывчаткой снова повис в воздухе.
Конечно, сама-то она догадывалась. Она видела, как Не красов украдкой передал Севастьянову какую-то фотографию в рамке. Подозревать капитана в излишней, практически девичьей, сентиментальности было бы глупо. В самом деле, не свою же фотографию он ему дарил? Чью – Плиева не разглядела, но ей казалось, что между взрывчаткой и фотографией была какая-то связь. Хотя бы потому, что этой фотографии самое место лежать в чемоданчике Севастьянова, который исчез вместе с машиной и Ластычевым. Они все буквально испарились – настолько велика была сила взрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86