А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Мы живём, Аугустус, в век чрезвычайно благоприятный для процветания всякого мошенничества, которое позаботится поддерживать видимость благопристойности. В этом просвещённом девятнадцатом столетии я смотрю на доктора как на одного из наших будущих деятелей.
Обращаясь теперь к более приятному предмету, чем лечебница. Я могу сообщить тебе, что мисс Нили выздоровела и, по моему смиренному мнению, ещё похорошела. Она гостит в Лондоне у одной родственницы, и мистер Армадэль подтверждает ей, что он жив (на случай, если бы она забыла об этом) аккуратно каждый день. Они будут венчаться весной, если только смерть миссис Мильрой не заставит отложить свадьбу. Доктора думают, что бедная миссис Мильрой приближается к роковому концу, это может продолжаться несколько недель или месяцев — они сказать не могут. Она очень изменилась — спокойна, кротка и чрезвычайно ласкова с мужем и дочерью. Но в её болезни эта счастливая перемена (с медицинской точки зрения) признак приближающейся кончины. Бедному старому майору трудно это растолковать. Он только видит, что она снова стала так же добра, как была, когда он женился на ней, и теперь сидит по целым часам у её постели и рассказывает ей о своих удивительных часах. Мистер Мидуинтер, о котором, как ты теперь ожидаешь, я скажу что-нибудь, быстро выздоравливает. Причинив сначала уйму беспокойства своим докторам, которые объявили, что он страдает от какого-то серьёзного нервного потрясения, вызванного обстоятельствами, о которых из-за упорного молчания их пациента им ничего неизвестно, он поправился так, как только люди с его нервным темпераментом (опять ссылаясь на докторов) могут поправляться. Он живёт в одной квартире с мистером Армадэлем. Я видел мистера Мидуинтера на прошлой неделе, когда был в Лондоне. Лицо его обнаруживает признаки усталости и печали, что грустно видеть в таком молодом человеке. Но он говорил о себе и о своём будущем с мужеством и с надеждой, которым люди вдвое старше его (если он страдал так, как я подозреваю) могли бы позавидовать. Если я что-нибудь понимаю в людях, то это человек необыкновенный, и мы услышим ещё о нём в обозримом будущем.
Ты удивишься, как я попал в Лондон. Я поехал, взяв обратный билет (от субботы до понедельника) насчёт спорного дела наших агентов. Мы крепко поспорили. Довольно странно, но мне пришёл в голову один факт, когда я встал, чтобы уйти. Я вернулся к своему креслу и тотчас же решил вопрос. Разумеется, я останавливался в нашей гостинице в Ковент-Гардене. Уильям, слуга, спрашивал о твоём здоровье с отеческой любовью, а Матильда, служанка, сказала, что ты в последний раз почти уговорил её выдернуть гнилой зуб из нижней челюсти. Я пригласил второго сына нашего агента (юношу, которого ты прозвал Мустафой, когда он заварил эту страшную кашу с турецкими фондами) обедать у меня в воскресенье. Вечером случилось одно небольшое происшествие, о котором стоит упомянуть, так как оно относится к той старухе, которой не было дома, когда ты и мистер Армадэль ездили в тот дом в Пимлико в прошлые времена.
Мустафа походил на всех вас, молодых людей теперешнего времени. Он пришёл в приподнятое настроение после обеда.
«Пойдёмте в какое-нибудь публичное увеселение, мистер Педгифт», — сказал он.
«В публичное увеселение? Да ведь сегодня воскресенье», — говорил я.
«Это не мешает, сэр, — говорит Мустафа. — В театре не разрешают представлять по воскресеньям, а на кафедре не препятствуют. Пойдёмте посмотрим на новую актрису».
Так как он не хотел более пить вино, то не оставалось ничего более, как ехать. Мы отправились на одну из улиц в Уэст-Энде и нашли её заставленную экипажами. Если бы это было не воскресенье, я подумал бы, что мы едем в оперу.
«Что я вам говорю?» — сказал Мустафа, ведя меня в открытую дверь, на которой была прибита афиша. Я только что приметил, что попал на одну из «воскресных вечерних речей о суетах мира сего, говоренных грешницей, служившей им», когда Мустафа толкнул меня и шепнул: «Полкроны — самая фешенебельная плата».
Я очутился между двумя степенными и молчаливыми джентльменами, с блюдами в руках, уже значительно наполненными фешенебельной платой. Мустафа положил на одно блюдо, а я на другое. Мы прошли через двери в длинную комнату, наполненную людьми. Там, на платформе, в дальнем конце, держала речь женщина, и эта женщина была миссис Ольдершо! Ты никогда не слышал ничего красноречивее в своей жизни. Пока я слушал её, она ни разу не остановилась, не умолкла. После этого воскресного вечера я всю свою жизнь не буду считать красноречие большим дарованием. Сущность же проповеди заключалась в рассказе о житейском опыте миссис Ольдершо, приобретённом в общении с легкомысленными женщинами, с обильными примерами самого благочестивого раскаивания. Ты спросишь, какого рода были слушатели. Большей частью женщины, Аугустус, и, кажется, все старые светские ведьмы, которых миссис Ольдершо раскрашивала в своё время, важно сидевшие на передних местах, с нарумяненными щеками, с набожным выражением, поистине изумительным! Я оставил Мустафу слушать до конца, а сам думал, выходя, о том, что Шекспир сказал где-то: «Боже, какие мы дураки!»
Не осталось ли ещё чего рассказать тебе, прежде чем закончу своё письмо? Только одно и могу припомнить.
Несчастный старик Бэшуд подтвердил мои опасения, о которых я уже сообщал тебе, когда его привезли сюда из Лондона. Нечего сомневаться, что он лишился и того остатка рассудка, какой имел. Бэшуд совершенно безвреден и абсолютно счастлив. Он жил бы очень хорошо, если бы только можно было не допускать его выходов в новой паре платьев и приглашений с улыбкой каждого встречного на свою свадьбу с красивейшей женщиной Англии. Эти выходы кончаются тем, что мальчишки кидают в него грязью, и он, весь запачканный, возвращается ко мне со слезами. Только-только вычистят ему платье, он опять начинает свою любимую игру и чванно расхаживает перед церковью, как жених, ожидающий миссис Гуильт. Нам надо пристроить куда-нибудь бедного старика на то немногое время, которое остаётся ему прожить. Кто подумал бы, что вред, принесённый красотой этой женщины, мог даже коснуться и нашего престарелого клерка?
Прощай пока, мой милый. Если ты увидишь какую-нибудь особенно красивую табакерку в Париже, вспомни, что, хотя твой отец презирает презенты, он не прочь принять подарок от своего сына.
Любящий тебя А. Педгифт-старший.
Постскриптум. Мне кажется, что известие, помещённое во французских газетах о гибельной ссоре между иностранными моряками на одном из Линарских островов и о смерти их капитана, может быть, касается тех мошенников, которые обокрали мистера Армадэля и потопили его яхту. Такие люди, к счастью для общества, не могут всегда быть благоразумными, и в их случае плуты и Возмездие, видимо, пришли в столкновение друг с другом».
Глава II
МИДУИНТЕР
Весна была в разгаре, наступил конец апреля. Накануне дня свадьбы Аллэна Мидуинтер и он проговорили в большом доме до поздней ночи, так что давно пробило полночь и свадебный день уже настал.
По большей части разговор шёл о планах и проектах жениха. Только тогда уже, когда оба друга встали, чтобы отправиться спать, Аллэн настоял, чтобы Мидуинтер поговорил о себе.
— Мы уже достаточно говорили о моём будущем, — начал он по-своему прямо и резко. — Поговорим-ка теперь, Мидуинтер, о вашем будущем. Вы обещали мне, я помню, что если вы займётесь литературой, то она не разлучит нас, и что если отправитесь путешествовать по морю, то вспомните, когда вернётесь, что мой дом — ваш дом. Но эта последняя возможность, которую мы имеем поговорить вдвоём по-старому, и, признаюсь, мне хотелось бы знать… — Голос его прервался, и глаза наполнились слезами. Он не закончил фразы.
Мидуинтер взял Аллэна за руку и помог ему, так как он часто ему помогал, договорить фразу до конца.
— Вам хотелось бы знать, Аллэн, — сказал он, — не будет ли болеть моё сердце в ваш свадебный день? Если вы мне позволите вернуться на минуту к прошлому, я думаю, что смогу исполнить ваше желание.
Они опять сели. Аллэн видел, что Мидуинтер был взволнован.
— Зачем вам огорчаться? — спросил он ласково. — Зачем возвращаться к прошлому?
— По двум причинам, Аллэн. Я должен был бы давно поблагодарить вас за то, что вы ради меня молчали при расследовании дела, которое должно было казаться вам очень странным. Вы знаете, какое имя стоит в моём брачном свидетельстве, а между тем вы не спрашивали об этом из опасения огорчить меня. Прежде чем вы начнёте вашу новую жизнь, объяснимся на эту тему в первый и последний раз. Я прошу вас как ещё один лишний знак вашей доброты ко мне принять моё уверение (как ни странно должно это показаться вам), что я невинен в этом деле, и умоляю вас верить, что причины, которые заставляют меня не объяснять этого, одобрил бы сам мистер Брок, если бы он был жив.
Произнеся эти слова, Мидуинтер сохранил тайну двух имён и оставил память о матери Аллэна такой же священной, какой она всегда была в сердце её сына.
— Ещё одно слово, — продолжал он, — одно слово, которое перенесёт нас на этот раз от прошедшего к будущему. Было сказано, и справедливо, что из зла может произойти добро. Трагедия ночи, известной вам, заставили умолкнуть сомнения, когда-то делавшие мою жизнь несчастной от неосновательной тревоги относительно вас и меня. Теперь между нами уже не будет туч, собранных моим суеверием. Я не могу сказать вам по совести, что я теперь больше готов, чем тогда, когда мы были на острове Мэн, смотреть на ваш сон с более разумной точки зрения. Хотя я знаю, какое необыкновенное стечение обстоятельств постоянно случается в жизни всех нас, я всё-таки не могу объяснить простым стечением обстоятельств исполнение видений, которые мы видели нашими собственными глазами. Я могу только искренно сказать за себя, и это, я думаю, удовлетворит вас, что научился смотреть на смысл сновидения с новой точки зрения. Я верил когда-то, что оно было послано вам для того, чтобы возбудить ваше недоверие к одинокому человеку, которого вы приняли к своему сердцу как брата. Я знаю теперь, что это сновидение явилось вам как заблаговременное предупреждение допустить его к вашему сердцу ещё ближе. Поможет ли это вам убедиться, что и я также стою с надеждой на рубеже новой жизни и что, пока мы будем живы, брат, ваша любовь и моя никогда не будут разделены?
Они молча пожали друг другу руки. Аллэн пришёл в себя первый. Он ответил несколькими словами, которые были самыми сердечными, с какими он только мог обратиться к своему другу.
— Я слышал всё, что хотел услышать о прошлом, — сказал он, — и знаю то, что я больше всего желал бы знать о будущем. Все говорят, Мидуинтер, что вам предстоит блестящая карьера, и я думаю, что они правы. Кто знает, какие события могут произойти, прежде чем мы станем старше на несколько лет.
— Кому это нужно знать? — спокойно сказал Мидуинтер. — Что бы ни случилось, Господь милосерд, Господь премудр. — Эти слова когда-то написал наш дорогой старый друг. С этой верой я могу оглядываться без ропота на прошедшие годы и могу смотреть без сомнения на годы будущие.
Он встал и подошёл К окну. Пока они разговаривали, наступило утро. Первые лучи света нового дня встретили Мидуинтера, когда он посмотрел в окно, и ласково заиграли на его лице.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70