— Осторожнее! — лениво сказал Старыгин. — Еще краски не высохли.
Маша долго вглядывалась в картину. Старыгин нарисовал Испанскую площадь и фонтан в виде лодки. Только в круглой чаше посредине лодки свернулось каменное чудовище, амфиреус, изо рта которого била вода. Чудовище было так ужасно, что медуза Горгона на корме лодки казалась детской игрушкой по сравнению с ним.
— Называется «Римская фантазия», — смеясь, сказал Старыгин. — Думаю, что Бернини меня простит.
* * *
— Синьор, покажите, что у вас в тубусе! — потребовал усатый итальянский таможенник.
Маша побледнела, закусила губу и отступила подальше, чтобы итальянец не заметил ее волнения.
Старыгин, напротив, держался совершенно спокойно. Он вынул из тубуса холст, развернул его перед таможенником и пояснил с дружелюбной улыбкой:
— Сувенир! На память о Риме! Рим — прекрасный город! Знаете, как сказал Гете: человек, побывавший в Риме, уже никогда не будет совершенно несчастен!
— Г те? — с интересом повторил таможенник незнакомую фамилию. —Умный, наверное, человек.. Проходите, синьор, все в порядке!
Старыгин двинулся к эскалатору.
— Постой, браток! — окликнул его приземистый бритый парень с татуировкой на мощном плече. — Мы ведь с тобой и сюда на одном самолете летели, верно?
— Ну допустим, — осторожно отозвался Дмитрий Алексеевич.
— Продай картину, а? — Парень зачарованно уставился на тубус. — Хорошая картина!
— Не могу! — Старыгин пожал плечами. — Самому нравится!
— Ну продай, друг! — не сдавался парень. Я тебе хорошо заплачу! Штуку баксов хочешь?
Хорошие деньги.
— Не могу!
— Ты не понял, друг, — парень понизил голос. У меня, понимаешь, жена культурная, в художественной школе училась. Я ей подарю. Ей такая картина понравится. А то я тут, понимаешь, закрутился и никакого подарка ей не прикупил. Скандал будет, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул Старыгин, — только извини, брат, все равно не могу! Любимая женщина подарила… Только ты ей не говори, — он скосил глаза на Машу, — она очень ревнивая!
— Любимая женщина? — переспросил браток. — А это тогда кто?
— Тоже женщина, и тоже любимая.
— Что-то я не врубаюсь!
— А чего ты не врубаешься-то? — Старыгин покосился на плетущуюся вслед за братком обильно накрашенную девицу в мини-юбке и маечке со стразами. — Ты же сам говоришь, что у тебя жена есть, а это кто?
— Люська, — с готовностью ответил браток.
— Ну вот! Теперь понял?
— Теперь понял! — браток с уважением взглянул на Старыгина и подхватил свою заскучавшую спутницу.
— Ну, дорогая, — сказал повеселевший Старыгин, когда они сидели в самолете, — если нам повезет и дома, то ты сделаешь замечательный репортаж! Эксклюзивный!
— О чем ты говоришь? — Маша холодно взглянула на него через плечо. — Какой репортаж? Стану я размениваться на такие мелочи, как репортаж! Да тут столько материала, что я напишу книгу!
— Да что ты? — удивился Старыгин. — А сумеешь?
— Возьму тебя консультантом! Если ты не против, конечно…
— Я не против, — Старыгин ткнулся губами в ложбинку между плечом и шеей, — я совершенно не против…
* * *
Дежурный поднял глаза. Его смена подходила к концу, скоро должна появиться сменщица, Елена Сергеевна. Дежурство прошло спокойно. Впрочем, здесь, около служебного входа в Эрмитаж, редко случались какие-нибудь чрезвычайные происшествия. Проверить пропуска у постоянных сотрудников, записать в журнал разовых посетителей — вот и все заботы. Посетители все люди спокойные, воспитанные, не то что в ночном клубе, где он дежурил прежде. Правда, после недавних событий Евгений Иванович Легов, начальник по безопасности, стал очень строг…
Вдруг входная дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился высокий, порывистый человек лет сорока с растрепанной седеющей шевелюрой. Следом за ним еле поспевала красивая девушка, шатенка с зелеными глазами. Мужчина махнул перед лицом дежурного пропуском, указал на свою спутницу:
— Это со мной! — и промчался мимо поста.
— Минуточку! — закричал вслед ему дежурный. — Что значит со мной? А паспорт? А в журнале записаться?
Но странные посетители уже взлетели по широкой лестнице.
Дежурный приподнялся, словно собираясь броситься вдогонку, но тут же передумал. Годы уже не те… Кроме того, этот мужчина предъявил ему пропуск, значит, он — постоянный сотрудник… И фамилия какая-то знакомая…
Старыгин, что ли? Старыгин? Дежурный похолодел. Ведь это именно тот человек, о котором говорил Евгений Иванович!
Дежурный полез в карман за валидолом.
* * *
Александр Николаевич Лютостанский поднял глаза. Дверь его кабинета широко распахнулась. На пороге стоял.., неужели он? Господи, и в каком виде!
— Дмитрий Алексеевич, батенька, — забормотал старый искусствовед. — Как же так… Вы тогда так неожиданно исчезли… Евгений Иванович тут очень скандалил… Батенька, вы можете все это объяснить?
— Вот, — Старыгин шагнул к столу и бережно положил на него свернутый в трубку холст. Мимолетно он отметил, как постарел Лютостанский за несколько дней, прошедших после их последней встречи.
Постарел и сник.
— Это… — тихо проговорил Александр Николаевич, протирая очки и приподнимаясь из-за стола. — Это она?
Лицо его начало светлеть и даже молодеть, как будто кто-то всемогущий повернул для него одного время вспять.
— Да, это Мадонна Литта, — со сдержанной гордостью ответил Старыгин. — Это было непросто, и мне очень помогла, — и он повернулся, указывая глазами на скромно стоящую в дверях зеленоглазую девушку, — мне очень помогла Мария Сергеевна Магницкая…
— Что вы говорите, батенька… — проворковал Лютостанский, почти не слушая Старыгина и нежно, осторожно прикасаясь пальцами к холсту, как к руке любимого человека, — Господи, это действительно она… Какое счастье…
— Александр Николаевич, вы представляете — он имел наглость вернуться! — пророкотал в дверях деловито-раздраженный басок Легова. — Мне только что звонили с третьего поста…
Тут он увидел Старыгина, и на круглом лице Евгения Ивановича в долю секунды сменились одно за другим несколько выражений: недоумение, охотничья радость и сдержанное торжество.
— Та-ак! — протянул он, шагнув к Старыгину. — Надеюсь, вы сможете все это объяснить!
— Евгений Иванович, батенька! — прервал его Лютостанский. — Вы только посмотрите, он ее нашел!
— Нашел? — теперь на лице Легова возникло разочарование, как у кота, упустившего жирную, упитанную мышь. — Он нашел картину?
Как нашел? Где нашел? Где она?
Он заметался, то порываясь подскочить к Старыгину, то возвращаясь к столу Лютостанского. Наконец решился, протянул руку и начал медленно разворачивать скрученный в трубку холст. Показалась верхняя часть картины — полукруглые окна, тюрбан на голове Мадонны…
— Это еще вопрос, не сам ли он все это подстроил.. — бормотал Легов, раскручивая холст.
— Евгений Иванович, батенька, это не…
Но реплика Лютостанского была прервана самым неожиданным и грубым образом. Тяжелая бархатная портьера на окне его кабинета резко качнулась, откинулась, и из-за нее вышел высокий и необычайно худой человек, узкое, неприятное лицо которого напоминало профиль на стертой от времени старинной монете. Теперь это сходство еще усилилось благодаря наискось пересекавшему лицо длинному уродливому шраму. Уставившись на Легова своими разноцветными глазами — один карий, точнее — густого и глубокого янтарного оттенка, другой зеленый, как морская вода в полдень — этот удивительный человек проговорил, вернее, прохрипел со странным акцентом:
— Отдай мне картину!
— Он живой! — ахнула Маша. — Азраил выжил!
— Отдай картину! — повторил Азраил.
— Почему, собственно.., с какой стати… — испуганно забормотал Легов, отступая к двери кабинета. — Какое вы имеете право… Как вы вообще сюда проникли… Мы в этом разберемся…
— Я сказал — отдай! — рявкнул Азраил, повелительно протягивая худую твердую руку. Его разноцветные глаза неожиданно изменились, сделавшись прозрачными, бесцветными и холодными, как талая вода.
И Евгений Иванович, жалко скривившись лицом, протянул этому страшному человеку свернутый холст.
— Мы не смогли победить, — торжественным, гулким голосом проговорил Азраил, сжимая холст в руке, — но и она не восторжествует! Пусть я отправлюсь в ад — но и картина Леонардо последует туда вместе со мной!
Затем на глазах потрясенных, окаменевших зрителей Азраил достал из кармана зажигалку, щелкнул и поднес к своей одежде бледный язычок пламени. Его одежда, видимо, заранее пропитанная горючим веществом, мгновенно вспыхнула, и Азраил запылал, как огромный живой факел. Прижав свернутую картину к груди, он принялся читать какую-то молитву, или заклинание на незнакомом языке и двинулся к окну.
— Стоять.., остановить… — бормотал Легов, но сам не сделал и шага в сторону пылающего человека.
Азраил легко вскочил на подоконник, распахнул окно и бросился в него, как бросаются в ледяную воду.
Все присутствующие подбежали к окну и уставились в него. — Внизу, на тротуаре, быстро догорала жалкая кучка плоти, которая совсем недавно внушала ужас сотням людей.
— Ну на этот-то раз, надеюсь, он не оживет! — шепнула Маша Старыгину, заглядывая через его плечо.
— Хорошо, что он ничего не поджег, — озабоченно проговорил Лютостанский, оглядывая свой кабинет. — Здесь собрано столько культурных ценностей!
— Как — не поджег? — возмущенно перебил его Легов. — А «Мадонна Литта»? Это, по-вашему, не культурная ценность? За это еще кто-то ответит! — и он угрожающе уставился на Старыгина.
— Батенька, — прервал его Лютостанский, — я же вас пытался предупредить, но вы меня не слушали! Вы перепутали картины!
— Что значит — перепутал?
— Картина, которую вы так любезно отдали этому странному господину с разными глазами, — это не «Мадонна Литта»! Это — та странная работа, которую повесили на ее место!
Ваши люди вернули ее накануне… Конечно, это некоторая редкость, она представляет безусловный интерес, но все же не Леонардо…
И вообще она не числится на балансе Эрмитажа!
— Действительно? — Легов несколько оживился. — А где же «Мадонна Литта»?
— Картина, которую принес Дмитрий Алексеевич, — рядом, вот она лежит на моем столе!
Легов схватил второй холст и поспешно развернул его.
Перед присутствующими открылась картина, изображающая Испанскую площадь в Риме. Яркий летний день, фонтан в форме каменной барки… Только в центре его, свернувшись, покоилось каменное чудовище, похожий на огромную ящерицу двухголовый монстр, из пасти которого извергалась вода.
— Что это? — пророкотал Легов. — Старыгин, вы снова пытаетесь ввести нас в заблуждение?
Имейте в виду, это не сойдет вам с рук!
— В самом деле, Дмитрий Алексеевич, батенька, объясните, — жалобно пробормотал Лютостанский. — В чем дело? Впрочем, я ведь чувствую, что это — та самая картина.., я узнал ее…
— Все очень просто! — Старыгин торопливо сдвинул со стола бумаги и разложил на нем холст. Затем он достал ватный тампон, смочил его в растворителе и провел по картине.
Сквозь яркие, торопливые мазки начала проступать великолепная живопись Леонардо. Полукруглые арки окон, голубое итальянское небо с пробегающими по нему облаками, чистый высокий лоб Мадонны, озаренный мягким неярким светом, ее глаза, нежно опущенные к лицу младенца… В этих глазах светятся и счастье материнства, и светлая грусть в преддверии неизбежного расставания… Вот проступили его кудрявые золотые волосы, его живой, ласковый взгляд, обращенный к каждому из нас, обещая понимание и прощенье.
«Я с вами, — словно говорил этот взгляд, я вас не покину!»

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42