Элфред шагнул вперед:
— Миледи, если я могу...
Кэролайн обернулась:
— Разве кто-нибудь спрашивал ваше мнение, Элфред?
— Нет, миледи.
— Тогда будьте любезны держать его при себе. Томас!
Ботинки лакея быстро застучали по полу.
Тело Кэролайн стало твердым, как мрамор. Два пятна пламенели на ее белых щеках, как у человека, изнуренного продолжительной болезнью. Обвинил бы ее читатель, если она, страдая от сердечной раны, нанесла бы удар девушке, которую ненавидела? В конце концов, такова человеческая натура. Но сейчас в голове у нее мелькнула другая мысль.
— Мистер Таунсенд!
— Черт возьми, Кэролайн! — вмешался Джемми Флетчер, сорвав с головы треуголку и швырнув ее в угол. Вся трогательная история, которую он мог бы рассказывать в клубах, затрещит по швам, если Кэролайн не начнет рыдать и не сляжет с приступом мигрени! — Вы ведете себя неестественно!
— Пожалуйста, замолчите, мистер Флетчер.
— С каких это пор вы перестали называть меня Джемми?
Изобразив на лице сочувствие по поводу новостей о смерти Дика, старый раннер с Боу-стрит все время задумчиво смотрел в потолок.
— Несомненно, мистер Таунсенд, — обратилась к нему Кэролайн, — вы размышляете о том, кому лучше всего продать ваши сведения о кучере?
— В такой момент? — Таунсенд выглядел шокированным. — Что вы, миледи!
— Дик... лорд Даруэнт, — продолжала Кэролайн, — имел многие убеждения, которые я не разделяла. Ну, сейчас я разделяю их, хорошо это или плохо. Странно! — задумчиво добавила она, прижав руку к груди. — Еще сегодня утром я возражала против его намерения мстить тем, кто причинил ему зло. Тогда я не понимала. — Ее взгляд скользнул по пистолету на полу и сабле на буфете. — Но сейчас понимаю. Пока что я не могу об этом говорить. Но дайте мне несколько дней, мистер Таунсенд, чтобы прийти в себя, арестуйте этого кучера, позвольте мне увидеть его болтающимся на виселице перед Ныогейтом, и вы найдете во мне самого щедрого клиента, какой у вас когда-либо был. — Она резко повернулась. — Где же эта женщина?
— Остановитесь, миледи! Если вы хотите... — Таунсенд умолк, так как Кэролайн не слушала его.
Шурша атласом, она устремилась в холл, бросила взгляд на оставленную Джемми приоткрытой парадную дверь, за которой чернела пахнущая дождем ночь, потом повернулась налево и посмотрела вверх, на лестницу, служащую местом живой картины.
Лестницу, настолько высокую, что она казалась узкой, озаряло пламя свечей, которые не стали гасить в ожидании возвращения Кэролайн. Отблески мелькали на деревянной балюстраде, широких перилах, толстом ковре, покрывавшем ступеньки, позолоченных рамах портретов, висящих на стене справа.
Мистер и миссис Роли, стоя наверху в тени, казались всего лишь силуэтами. Тем не менее они словно излучали стыд и чувство вины.
Четырьмя ступеньками ниже, на освещенном участке, положив правую руку на перила, стояла Долли Спенсер.
Она не опускала голову, явно не считая себя виноватой. На ней было желтое, с голубыми вставками бархатное платье, скроенное согласно тогдашней моде — с узкой талией, низким вырезом на груди и плечевыми буфами, на которых покоились ее золотистые локоны.
Хотя карие глаза Долли улыбались, ее лицо казалось лицом человека, старающегося скрыть боль. Внезапно она увидела Кэролайн.
— Я не хотела ничего плохого! — начала оправдываться Долли.
Кэролайн молча смотрела на нее.
— Мистер Реймонд, — продолжала Долли, — говорил, что у меня музыкальный голос. Я никогда не видела настоящего клавесина, кроме как в театре, вот и подумала... — Она умолкла, ее глаза расширились, а рука скользнула к правому боку. — Что-то не так?
Почти ослепнув от слез, Кэролайн снова обернулась к приоткрытой двери на улицу. На фоне ночной тьмы маячили еще более темные очертания чьей-то фигуры, но Кэролайн не обратила на это внимания.
— Мой муж мертв, — отозвалась она так холодно и четко, что каждый слог звучал как падающая ледышка. — Я имею в виду человека, которого вы называли Диком Даруэнтом.
Рука Долли крепче прижалась к правому боку.
— Ни вы, ни я больше не увидим его живым, — продолжал холодный, бесстрастный голос. — Прошу вас покинуть мой дом как можно скорее.
Губы Долли дрогнули, словно в судороге боли. Она попыталась шагнуть вниз, упала и покатилась по лестнице.
Элфред и Томас, стоящие в дверях столовой, бросились к ней, но было слишком поздно.
Долли летела вниз, как неодушевленный предмет, не делая никаких попыток остановить падение, в стремительном вихре желтого бархата платья и желтого шелка нижней юбки, отороченной кружевом. Одна из желто-голубых балетных туфелек слетела с ноги, когда бедняжка со стуком ударилась о нижнюю ступеньку, откатилась в сторону и застыла, лежа на полу лицом вниз.
Старый Таунсенд, очерствевший душой в атмосфере насилия, где пребывал с детства, подошел к Долли, перевернул на спину, словно манекен, и прижал пальцы к ее запястью, пытаясь нащупать пульс. Потом, без лишних церемоний, разрезал ей корсаж карманным ножом и прижал ладонь к сердцу. Веки девушки дрогнули, а с губ сорвался слабый стон.
Поднявшись, толстенький старичок закрыл нож с громким щелчком.
— Она жива, — пыхтя, заявил он, — но, по-моему, проживет недолго.
Внезапно стоящий в дверях столовой Джемми Флетчер испуганно вскрикнул.
Дверь на улицу распахнулась, и Даруэнт собственной персоной — растрепанный, в рваном вечернем костюме, но живой и невредимый — шагнул в холл и захлопнул за собой дверь.
— Что здесь происходит? — резко осведомился он.
Глава 20Последняя горечь
Никто ему не ответил.
Все стояли, прямо или нагнувшись, вокруг подножия лестницы, где неподвижно лежала Долли в своем пышном наряде, с закрытыми глазами и пятном пыли на щеке.
Даруэнт не спрашивал, как она здесь оказалась. Его взгляд стал холодным и суровым, губы плотно сжались.
— Понятно! — заметил он, медленно оглядевшись вокруг. — Значит, слух о моей смерти уже достиг этого дома. — Даруэнт посмотрел на Джемми: — Полагаю, вы сообщили?
— Но ведь это правда, старина! Я имею в виду...
— Не могу вас порицать. Мне уже некоторое время приходится это опровергать.
— Да, но кто... — Джемми запнулся.
— Кто был убит? — закончил за него Даруэнт. — Неужели вы не догадываетесь, кого могли принять за меня в тусклом освещении?
— Луис! — воскликнул Джемми. Эмоциональное напряжение, очевидно, усилило его сообразительность.
— Да, Тиллотсон Луис.
Даруэнт взглянул на пустые золотые ножны из-под своей шпаги, и его щека судорожно дернулась.
— Эй, преподобный мистер Коттон! — окликнул он голосом, от которого Элфред похолодел. Хотя преподобный Хорас Коттон находился далеко отсюда, Даруэнт обращался к нему так, будто видел его в холле. — Почему достойные люди всегда умирают, а мерзавцы набивают брюхо у Ватье? Объясните мне!
Джемми Флетчер стиснул в кулак длинные пальцы, словно стараясь выжать апельсин сплетен до последней капли.
— Так что случилось в действительности, Дик?
— Не имеет значения! — Но произошедшее настолько терзало Даруэнта, что он продолжал, сам того не желая: — Я был в партере и стал карабкаться в ложу 45, принадлежащую моей жене. Это оказалось не так легко, как я думал. Некоторые деревянные выступы подгнили и крошились. Наконец я ухватился рукой за барьер ложи и пытался уцепиться правой ногой за колонну, когда Луис вошел в ложу сзади. «Даруэнт! — окликнул он. — Могу я вам помочь?» Я не мог ответить. Мой рот был прижат к деревянным лавровым листьям, а нога все еще нащупывала колонну. Не думаю, что Луис заметил меня, хотя я его видел. Моя окровавленная шпага все еще лежала на барьере. Он поднял ее и стал оглядываться по сторонам. Глядя на него сзади, вертящего головой туда-сюда, даже человек, знающий нас обоих, мог бы поклясться, что это я. Кучер проскользнул в ложу, трижды ударил Луиса ножом в спину и был таков. — Даруэнт помолчал. — Было жалко смотреть — если кому-то из вас знакома жалость, — как бедняга, зная, что умирает, пытается выглядеть, будто ничего не произошло. Когда я ухватился за барьер другой рукой, он увидел меня. «Боюсь, я не сумею вам помочь, — прошептал Луис, — и мы с вами больше не сможем беседовать о политике». Говоря, он старался ухватиться за спинку стула, чтобы сесть, но потерпел неудачу и рухнул на пол. Так умер хороший человек.
Даруэнт снова бросил взгляд на пустые ножны и стал вглядываться в холл, словно искал там преподобного Хораса Коттона.
Все это время Кэролайн молчала, отступив к правой стене холла и силясь понять, что происходит на самом деле, а что порождено ее воображением. Наконец она протянула руку:
— Дик!
Даруэнт обернулся. К ужасу Кэролайн, его лицо выражало такое же вежливое презрение, что и в ньюгейтской камере, а в голосе звучала та же насмешка.
— Да, мадам?
— В чем дело, Дик? Что с вами?
— Ничего, что мы не могли бы обсудить позже, мадам, если мы вообще должны это обсуждать.
— Нет, Дик! Объясните!..
В глазах Даруэнта светились боль, замешательство, быть может, даже желание убить Кэролайн.
— Почему вы это сделали? — спросил он.
— Сделала — что?
Даруэнт свирепым жестом указал на закрытую парадную дверь.
— Вы видели, как я поднимаюсь по ступенькам к двери, — медленно произнес он. — Вы знали, что я жив, и, тем не менее, сказали Долли, что я мертв, заставив ее упасть с лестницы. За что? Она никогда в жизни не причиняла никому вреда.
— Но я не видела вас! Да, я заметила какой-то черный силуэт, но не обратила на него внимания!
Даруэнт молча сделал еще один яростный жест.
Кэролайн испытывала еще больший ужас, чем при известии о гибели Даруэнта. Она чувствовала себя как полуодурманенная женщина, очнувшаяся в собственной темной комнате и безуспешно пытающаяся нащупать портьеру или предмет мебели, чтобы понять, в каком углу находится.
Сейчас они вновь заглядывали друг другу в душу, слыша слова, которые Кэролайн произнесла в ложе оперы, когда нелепое донкихотство Даруэнта достигло предела:
«Тогда я не уступлю вас ей. Не уступлю, чего бы мне это ни стоило! Клянусь богом!»
Кэролайн была неповинна в случившемся. Но в глубине души она понимала, что, потрясенная известием о смерти Даруэнта, могла сделать такое. Это было хуже всего.
— Дик, неужели вы думаете, что я нарочно заставила ее упасть?
Не ответив, Даруэнт повернулся к Элфреду.
— Где хирург? — спросил он. — Мистера Херфорда нет здесь?
Элфред шагнул вперед:
— Милорд, мистер Херфорд прислал записку. Он задерживается в больнице и спрашивает, не будет ли слишком поздно, если он зайдет после полуночи. Зная... э-э... обстоятельства, я ответил, что не будет. Сейчас уже, должно быть, четверть первого. Мистер Херфорд появится здесь с минуты на минуту.
— Благодарю вас.
Огастес Роли, выглядевший мрачнее обычного, в стальных очках на переносице, поспешил вниз по лестнице. Даруэнт подал ему знак остановиться и склонился к Долли, пребывающей в полуобмороке от боли, вызванной непонятным недугом.
— Бедная малютка!
Он осторожно поднял девушку на руки. Какой легкой она казалась! Повернувшись, чтобы отнести ее наверх, Даруэнт заметил старого раннера с Боу-стрит.
— Полагаю, вы Таунсенд?
— К вашим услугам, милорд! — с отвратительным весельем в голосе отозвался раннер. — Вы написали мне записку, я ответил, и вы написали снова. Поэтому я здесь.
— Пожалуйста, задержитесь. Вы можете мне понадобиться.
Даруэнт понес Долли наверх. Мистер Роли пятился задом впереди него, чтобы в случае чего подхватить девушку. Даруэнт двигался медленно и осторожно, стараясь, чтобы ноги Долли не задевали портреты.
Хотя он пытался ни о чем не думать, его мысли невольно цеплялись к мелочам, и при виде безвкусного желто-голубого одеяния Долли ему пришло в голову, что женщины наряжаются либо ради собственного тщеславия, либо чтобы вызвать зависть у других женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38