— Отчасти, — проворчал он и быстро взглянул на нее.
— Отчасти? Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что говорю, дорогая, — отчасти.
— Джон, это же не из-за Маделин Дейн, правда?
Он остановился:
— Боже правый, нет! Разумеется, нет. Не понимаю, почему ты задаешь подобные вопросы? Ты не любишь Маделин, да?
— Мне не нравятся ее глаза. Они смотрят как-то подозрительно, — ответила Молли, тут же ощутив прилив гордости или другого чувства, которое она не могла назвать. — Прости, я не должна была этого говорить, ведь тут такое происходит. Все это очень неприятно, но ведь ничего не поделаешь, правда? У этого человека, конечно же, нет доказательств?
— У него нет прав! А вот есть ли у него доказательства, я не знаю! — Он говорил резко, пристально глядя на нее.
— Но почему все окутано такой тайной? Если он обманщик, разве ты не можешь вышвырнуть его и закрыть дело?
— Барроуз говорит, это было бы неразумно. По крайней мере, до тех пор, пока мы не услышим, что он нам скажет. Потом мы сможем предпринять какие-то шаги. Решительные шаги. Кроме того…
С лица Молли Фарнли исчезло выражение робости.
— Я хочу, чтобы ты позволил мне помочь тебе, — сказала она. — Не то чтобы я могла что-нибудь сделать, но мне просто хочется узнать, что все это значит. Я знаю, что этот человек бросает тебе вызов якобы для того, чтобы доказать, что он — это настоящий Фарнли. Разумеется, все это ерунда. Я знаю тебя много лет; я узнала тебя, когда увидела после разлуки; просто удивительно, как легко я тебя узнала! Но я знаю, что ты пригласил сюда этого типа, а также Ната Барроуза и другого адвоката, и все это в обстановке ужасной таинственности. Что ты собираешься делать?
— Ты помнишь моего старого учителя, Кеннета Марри?
— С трудом припоминаю, — ответила Молли, наморщив лоб. — Довольно плотный, приятный человек с маленькой, коротко подстриженной бородкой, как у моряка или художника. Полагаю, он тогда был очень молод, но мне он казался глубоким стариком. Рассказывал удивительные истории…
— Он всегда стремился стать великим сыщиком, — прервал ее муж. — Так вот, волею судеб он вернулся с Бермуд. Он утверждает, что может безошибочно опознать настоящего Джона Фарнли. Сейчас он остановился в «Быке и мяснике».
— Погоди! — воскликнула Молли. — Там поселился человек, похожий на художника. В деревне только об этом и говорят. Это Марри?
— Это старина Марри. Я хотел встретиться с ним; но это было бы… неправильно, неспортивно, — сказал ее муж, пряча глаза. — Это выглядело бы так, будто я пытаюсь на него повлиять. Или что-нибудь в этом роде. Он придет сюда, увидит нас обоих и опознает… меня.
— Как?
— Он единственный человек на свете, который действительно хорошо меня знал. Моя семья давно умерла — тебе это известно. Старые слуги умерли одновременно с моими родителями; кроме Нэнни, а она живет в Новой Зеландии. Даже Ноулз живет здесь всего десять лет. Здесь полно людей, которых я смутно помню, но ты ведь знаешь, что я был необщительным парнем и друзей у меня не было. Бедный старый сыщик-любитель Марри — как раз тот, кто нам нужен. Он сохраняет нейтралитет и не имеет ничего общего ни с одной из сторон; но если он попытается изобразить из себя великого детектива…
Молли глубоко вздохнула. Ее здоровое, загорелое лицо и столь же здоровое тело несколько смягчали прямоту, с которой она говорила:
— Джон, я этого не понимаю! Не понимаю! Ты говоришь так, словно это какое-то пари или игра. «Это было бы неспортивно», «Он не имеет ничего общего ни с одной из сторон». Ты хоть понимаешь, что этот человек — кем бы он ни был — хладнокровно заявил, что он владелец всего, что ты имеешь? Что он Джон Фарнли? Что он наследник титула баронета и тридцати тысяч фунтов годовых? И что он намерен отобрать их у тебя?
— Конечно, понимаю.
— Но это ничего для тебя не значит?! — вскричала Молли. — Ты обращаешься с ним с такой заботой и вниманием, словно все это может быть правдой!
— Я хочу все выяснить!
— Вот как! А я думала, что, если кто-то придет к тебе и скажет: «Я Джон Фарнли», ты спросишь: «Правда?», — выставишь его и больше не будешь об этом думать, а то и обратишься в полицию. Я бы поступила именно так!
— Ты в этих делах ничего не понимаешь, дорогая. А Барроуз говорит…
Он медленно оглядел комнату. Казалось, он прислушивается к мерному тиканью часов, вдыхает ароматы чисто вымытых полов и свежих занавесок и тянет руки к залитым солнцем землям, которые ему принадлежат. В этот момент, как ни странно, он очень походил на пуританина; а еще он выглядел опасным.
— Было бы очень глупо, — медленно произнес он, — все это сейчас потерять.
Когда дверь открылась, он взял себя в руки, вновь надев маску спокойствия. Ноулз, старый, лысый дворецкий, впустил Натаниэля Барроуза и Брайана Пейджа.
Барроуз, как заметил по дороге Пейдж, был, что называется, «застегнут на все пуговицы»; он был похож на палтуса. Пейдж не узнавал в нем человека, который приходил к нему днем. Но Пейдж полагал, что виной всему неловкая атмосфера: положение ведь было хуже некуда. Взглянув на хозяев дома, Брайан пожалел, что пришел.
Адвокат с холодной формальностью поприветствовал хозяина и хозяйку, а Фарнли напрягся, словно ему предстояло драться на дуэли.
— Полагаю, — заметил Барроуз, — мы сможем скоро перейти к делу. Мистер Пейдж любезно согласился быть свидетелем, который нам так необходим…
— Ах, бросьте вы, — с усилием выговорил Пейдж. — Мы, знаете ли, не в осажденной цитадели. Вы один из самых богатых и уважаемых землевладельцев в Кенте. Услышать то, что мне только что сообщил Барроуз, — он посмотрел на Фарнли, словно не в силах был подобрать слово, — все равно, что услышать, что трава красная, а вода течет вверх. В глазах большинства людей это просто фарс. Неужели вам необходимо занимать оборонительную позицию?
Фарнли медленно заговорил.
— Действительно, — кивнул он. — Полагаю, я дурак.
— Ты дурак, — согласилась Молли. — Спасибо, Брайан.
— Старина Марри… — отрешенно произнес Фарнли. — Вы видели его, Барроуз?
— Только мельком, сэр Джон. Неофициально. Он нейтрален. Его позиция заключается в том, что он должен провести испытание; а пока он ничего не говорит.
— Он очень изменился?
Барроуз оживился:
— Не очень. Он стал старше, менее подвижным и более угрюмым, и борода у него поседела. Раньше…
— Раньше, — вздохнул Фарнли. — Господи, но… — Что-то мелькнуло у него в голове. — Я только вот о чем хочу вас спросить. У вас нет причин подозревать, что Марри подкуплен? Погодите! Я знаю, что это отвратительно. Старина Марри всегда был кристально честен. Но мы не виделись с ним двадцать пять лет. Это долгий срок. Я изменился. Тут не может быть нечестной игры?
— Можете быть уверены, что нет, — мрачно произнес Барроуз. — По-моему, мы уже это обсудили. Конечно, это было первым, что пришло мне в голову; но, обдумав шаги, которые мы предприняли, вы сами убедились в честных намерениях мистера Марри. Разве нет? [1]
— Да, полагаю, вы правы.
— Тогда позвольте спросить: почему вы сейчас задаете этот вопрос?
— Вы очень меня обяжете, — отрезал Фарнли, очень похоже имитируя манеру Барроуза, — если не будете смотреть на меня как на обманщика и плута! Вы все смотрите на меня именно так! Не отрицайте! Именно так вы и смотрите! Мир и покой! Я все время искал мира, и где он? Но я скажу вам, почему я спрашиваю о Марри. Если вы не считаете, что с Марри что-то нечисто, зачем вы приставили к нему частного сыщика?
В глазах Барроуза, скрытых большими очками, появилось искреннее удивление.
— Простите, сэр Джон. Я не приставлял частного сыщика ни к мистеру Марри, ни к кому-либо другому.
Фарнли взял себя в руки:
— Тогда кто же второй малый из «Быка и мясника»? Вы знаете — довольно молодой, с грубым лицом и хитрыми замечаниями и вопросами? В деревне все убеждены, что он — частный сыщик. Он говорит, что интересуется фольклором и пишет книги. Как же, фольклор! Он же присосался к Марри, как пиявка!
Оба глядели друг на друга.
— Да, — задумчиво заметил Барроуз. — Я слышал о фольклористе и его интересе к людям. Его, наверное, прислал Уэлкин.
— Уэлкин?
— Адвокат истца. Или, что весьма вероятно, он не имеет к нашему делу никакого отношения.
— Сомневаюсь, — произнес Фарнли, и его глаза, казалось, налились кровью, а лицо потемнело. — Но этот частный сыщик, насколько я осведомлен, задает вопросы о бедной Виктории Дейли?
Брайану Пейджу показалось, что все вдруг подернулось пеленой и все знакомое стало незнакомым. В разгар спора о праве на состояние в тридцать тысяч фунтов годовых Фарнли, похоже, больше занимал обыденный, хотя и трагический случай, происшедший прошлым летом. Так что же? При чем здесь Виктория Дейли, безобидная старая дева тридцати пяти лет, задушенная в собственном коттедже бродягой, промышлявшим продажей шнурков для ботинок и кнопок для воротников? Задушенная, что достаточно любопытно, шнурком для ботинка; а ее кошелек был найден у бродяги в кармане, когда его труп обнаружили на железнодорожной линии.
В полной тишине, пока Пейдж и Молли Фарнли смотрели друг на друга, дверь открылась и в комнату вошел растерянный Ноулз.
— Здесь два джентльмена хотят вас видеть, сэр, — доложил он. — Один из них мистер Уэлкин, адвокат. Второй…
— Ну? Так кто же второй?
— Второй просил доложить, что он сэр Джон Фарнли.
— Что он сэр Джон Фарнли? Вот как… Ну…
Молли быстро встала, и лицо ее окаменело.
— Передайте от имени сэра Джона Фарнли, — проинструктировала она Ноулза, — что сэр Джон приветствует его и, если гость не может назвать другого имени, он может зайти с черного хода и подождать в помещении для слуг, пока сэр Джон не найдет времени повидаться с ним!
— Нет, погодите, погодите! — заикаясь, произнес Барроуз, стараясь сдерживать волнение. — В теперешних обстоятельствах необходимо быть тактичными! Игнорируйте его сколько вам угодно, но не…
На смуглом лице Фарнли появилась тень улыбки.
— Пойдите и передайте все, что сказала леди Фарнли, Ноулз!
— Какая наглость! — задыхаясь, воскликнула Молли.
Вернувшись, Ноулз походил скорее не на курьера, а на бессмысленный теннисный мяч, отбрасываемый в разные углы корта.
— Джентльмен сказал, сэр, что он приносит искренние извинения за свое сообщение, которое было преждевременным, и надеется, что оно не произвело на вас дурного впечатления. Он сказал, что много лет скрывался под именем мистера Патрика Гора.
— Понятно, — сказал Фарнли. — Проведите мистера Гора и мистера Уэлкина в библиотеку.
Глава 3
Истец встал с кресла. Несмотря на то, что одну из стен библиотеки прорезали несколько продолговатых окон, солнечный свет проникал в комнату слабо из-за густых ветвей деревьев. Каменный пол был покрыт гладким ковром. Тяжелые книжные полки были закреплены, как ярусы в подвале, верхними досками. Зеленоватый свет, лившийся из окон, отбрасывал на пол тени сотен книжных переплетов; они почти дотягивались до человека, стоящего перед столом.
Молли потом призналась, что, когда дверь открылась, душа у нее ушла в пятки и она спросила себя, не появится ли сейчас, как в зеркале, живой двойник ее мужа. Однако большого сходства между этими мужчинами не наблюдалось.
Человек в библиотеке был не плотнее, чем Фарнли, но не такой гибкий. Его темные тонкие волосы не тронула седина, но они немного поредели на макушке. На смуглом, чисто выбритом лице почти не было морщин, а складочки на лбу и в уголках глаз говорили скорее о привычке удивляться, нежели об упрямстве. На лице истца, с его темно-серыми глазами и чуть вздернутыми бровями, читались непринужденность, ирония и удивление. Он был одет в хорошую городскую одежду, как бы в противовес старому твидовому костюму Фарнли.
— Я прошу у вас прощения, — произнес он.
Даже его голос оказался баритоном, по контрасту с резким, скрипучим тенором Фарнли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35