Новизна ситуации несколько снизила напряжение, к тому же все в нем говорило о вновь обретенном внутреннем спокойствии, которое невозможно описать словами.
– Тогда давай перенесем голубой камень на свет, – мягко предложил Оуэн. – Быть может, сумеем узнать, почему он замолчал.
Камень спал; по крайней мере, Оуэн так решил. Он казался тяжелым и вялым в руке, когда Оуэн вытаскивал его из седельной сумки, точно заснувший возле камина кот, который просыпается с большой неохотой.
Прошло некоторое время, но камень так и не проснулся, и Оуэн решил, что голубой череп исчерпал свои силы. Он считал камень бессмертным и неуязвимым для людских болезней. Камень говорил в его сознании в течение нескольких десятилетий, но сейчас Оуэн ощущал оцепенение безмерной усталости, медленное возвращение в мир людей. Сейчас песня камня превратилась в одинокую ноту, доносящуюся из вечных пространств, где он нашел укрытие.
Оуэн никогда не считал себя хозяином камня, способным приказывать ему. Камень пассивно лежал между его ладоней, так что свет огня с трудом проникал сквозь него, а цвет исходившего наружу луча был скорее янтарным, чем голубым.
– Извини, – сказал Оуэн, обращаясь к едва слышной ноте, звучащей в его голове. – Здесь есть тот, кто хочет с тобой встретиться. И я должен нарушить твой отдых.
– Благодарю вас, – прозвучал голос в ответ на мысль, произнесенную лишь в сознании.
Оуэн начал поворачиваться, но был вынужден замереть из-за вспыхнувшей в голове боли.
Огонь скрывал Эдуарда Уэйнрайта. Он сидел так близко к камину, что пламя должно было поглотить его даже раньше, чем дубовые поленья. Он расположился в кресле, завернувшись в шерстяные одеяла – оживший скелет, едва цепляющийся за жизнь. Сквозь туго натянутую кожу проглядывали синие прожилки вен. Сухожилия так сильно выступали наружу, что Барнабас Тайт мог бы проводить уроки анатомии на этом едва дышащем теле, не делая ни единого рассечения. Его слезящиеся глаза были затянуты катарактой, и дочь не стала стирать слезы, чтобы не беспокоить его.
Однако он был совсем не так слаб, как казалось. Старик потянулся к запястью Оуэна, и костлявые пальцы сжали его крепко, точно змея, собравшаяся задушить свою жертву.
– Разрешите взглянуть на ваш камень?
– Конечно.
Камень не возражал и ни о чем не предупреждал Оуэна. Тогда он положил его на тощие колени, покрытые толстым желтым одеялом.
– Если хотите, можете к нему прикоснуться.
Несколько мгновений старик лишь смотрел на камень. На его лице застыло выражение благоговения, словно у ребенка, получившего желанный подарок после долгих лет разочарований.
Череп смотрел на него, пустые глазницы были устремлены к его лицу. Камень продолжал сонно поглощать идущий от огня свет и так же сонно его испускать. Медленно и осторожно руки Эдуарда Уэйнрайта сомкнулись на идеально гладких висках черепа.
В момент их встречи камень заплакал; во всяком случае, так Оуэну показалось; в мягком свете огня он ощутил, что камень погрузился в сентиментальное настроение – никогда прежде такого не случалось.
Между тем не вызвало сомнений, что плачет старик. Редкие слезы оставляли дорожки живого золота на его щеках, словно он сберегал оставшуюся в теле жидкость именно для этих мгновений.
Но взгляд его сохранял ясность, когда он вновь посмотрел на Оуэна.
– В нашей земле есть место, предназначенное для этого камня, и там он должен пребывать до скончания времен. Вам известно, где оно?
Оуэн ощутил, как его сердце остановилось, а потом вновь неровно забилось.
– Мне снилось это место каждую ночь из последних тридцати лет, но я там никогда не бывал и не знаю, где оно находится. Меня направили в Англию, чтобы я его нашел.
– Значит, мой последний год прошел не зря. – На лице Уэйнрайта появилась улыбка, озарившая лицо, и он сразу помолодел. – Я ждал счастья моей дочери и вашего появления, и сегодня оба мои желания выполнены. И все же ваша задача не так проста, поскольку нам, идущим по древним прямым путям, никогда не говорят, какое из пяти охраняемых нами мест является главным. Вы можете описать мне место, которое вам снится?
Кровь потекла быстрее в жилах Оуэна, подобно потоку разлившейся реки.
– Если мне дадут перо и бумагу, я могу попытаться.
По просьбе отца Марта принесла гусиное перо, чернила и лист хорошей плотной бумаги, превосходно удерживающей чернила.
– Я использую эту бумагу для звездных карт, – сказал Эдуард Уэйнрайт. – Если я доживу до утра, то после того, как вы сообщите мне время и место вашего рождения, я сделаю такую карту для вас.
Оуэн вежливо поблагодарил, он не стал говорить, что сам делал такую карту для себя множество раз.
Он сидел у огня, положив деревянный поднос на колени. В танцующем оранжевом свете пламени, полузакрыв глаза, он набросал место, которые увидел первый раз в джунглях, более трех десятилетий назад.
Он рисовал и говорил.
– Это место окружено туманом; когда я побывал там впервые, я сумел запомнить неясные очертания буковых деревьев, растущих с одной стороны. Тем не менее, когда это место озаряет неполная луна, тени стоящих камней получаются достаточно четкими.
– Значит, там есть камни? Вы их опишете для меня?
– У меня нет полной уверенности.
Когда Оуэн начал рисовать, он обнаружил, что некоторые детали не в состоянии себе представить.
На бумаге появились неясные очертания буковых деревьев, а также начало круга камней, несущее собственную магию, однако это были не те подробности, которые требовались Эдуарду Уэйнрайту. Оуэн наклонил поднос, чтобы улучшить освещение.
– Когда я приближаюсь, то вижу ряд вертикально стоящих камней, каждый из которых выше человека, в основании камни в два раза толще, к вершине сужаются. Они окружают низкую насыпь чашеобразной формы, перед которой расположены камни пониже и более округлые. Основа насыпи каменная, но сверху она покрыта землей и дерном, скрывающими туннель. Там есть перемычки, обтесанные по краям так, чтобы соединялись вместе, подобно тому как плотник обрабатывает дерево, чтобы сделать дверной проем. – Он поскреб подбородок обратным кончиком пера. – К своему стыду, должен признаться, что не сумел сосчитать камни в круге. Я пытался, но всякий раз их число оказывалось разным.
С другой стороны камина ему ответил Эдуард Уэйнрайт:
– Тут нечего стыдиться. Еще никому не удавалось сосчитать камни в древних кругах, они созданы не для наших глаз. В своем сне вы входили внутрь могильного кургана?
Оуэн поднял голову.
– Так это могила? Мне приходила в голову такая мысль; внутри я видел кости людей и лошадей. И в каждом сне я входил в туннель. Там царила полнейшая темнота, тем не менее я все видел словно днем; так сон и голубой камень меняли мое зрение.
Он начал делать другой рисунок, теперь Оуэн пытался изобразить курган изнутри.
– Могила, как вы ее называете, длинная и узкая, если не считать два тупиковых ответвления у самого входа. Если смотреть сверху, получится крест с короткой горизонтальной перекладиной. Ниша, предназначенная для живого камня, находится в дальнем конце, внутри стены. Мне ни разу не удалось разглядеть ее как следует, но у меня создалось впечатление, что она именно такого размера и глубины, чтобы живой камень находился возле поверхности земли, оставаясь под защитой скалы.
Он закончил рисунок кургана как снаружи, так и изнутри, начертил стрелу, направленную в сторону ниши, и написал возле нее короткую фразу. Потом повернул поднос и показал рисунок Эдуарду Уэйнрайту.
– Я бы не хотел торопить вашу смерть, но если это поможет вам завершить главный труд вашей жизни, для вас это будет благом.
– Так оно и есть. – Глаза Уэйнрайта загорелись новым огнем. Он посмотрел в сторону Марты Хантли. – Для этого мы жили, ты и я. Пришло время откровения.
Марта молча встала и со свечой подошла к камину, где продолжали пылать огромные дубовые поленья.
Чтобы ослабить такой огонь, требовалось немалое умение, которое приходит только с практикой. Наконец, когда ей удалось отодвинуть в сторону поленья, Марта поплотнее запахнула подол юбки, опустилась возле камина на колени и устроила маленькое чудо, просунув руку вниз, в полость между камнями. Оуэн поднес свою единственную свечу поближе и в ее свете понял, что все обошлось без всякого чуда – просто у Марты была очень тонкая рука. Единственный камень внутри камина уравновешивал рычаг – стоило его убрать, и один конец рычага поднимался вверх, а другой опускался, оставляя проем, в который можно было просунуть руку.
Марта вытащила из тайника пергаментные свитки, перевязанные бечевкой из конского волоса. Она несла их так, словно у нее в руках были кости давно умершего святого, которые могли в любое мгновение рассыпаться в прах. Присев рядом с отцом, она с благоговением положила свитки ему на колени.
Он быстро их рассортировал, а потом кончиком гусиного пера поднял один и передал Оуэну.
– Вы не окажете мне честь, вскрыв этот свиток?
– А вдруг я его испорчу? Свиток выглядит ужасно древним, у меня нет опыта работы с такими вещами.
– Он создан для таких, как вы. Даже если свиток рассыплется от вашего прикосновения, он сослужит свою службу. Однако будет лучше, если вы проявите осторожность. Чтобы им смогли воспользоваться те, кто придет после вас.
Оуэн затаил дыхание, но понял это только после того, как открыл свиток. Нетвердой рукой он развязал бечевку и развернул пергамент. Тот оказался более мягким, чем Оуэн предполагал, и не ломался на сгибах, а развернулся в лист длиной с его предплечье. Перед его глазами появился начертанный углем пейзаж.
Первым все понял Фернандес де Агилар, наклонившийся над плечом Оуэна.
– Это то самое место… Седрик, это же воплощение твоего сна!
Рисунок был сделан углем и подкрашен охрой и известью, а также оксидом меди, разведенным в воде, или белке яйца, или в чем-то подобном, из-за чего краски со временем потускнели.
Это было то самое место, которое пытался изобразить Оуэн. Как и прежде, число камней сосчитать не удавалось, словно свет от камина колебался всякий раз, когда Оуэн на них смотрел. Взгляд его привлек курган, поскольку он не был пустым и тихим, каким он его увидел в первый раз, – здесь его окружала толпа, а какой-то мужчина поднял зажатый в руке посох. Оуэн наклонился поближе к огню, а потом отодвинулся назад.
– Сколько лет этим свиткам? – хрипло спросил Оуэн.
– Они находятся в моей семье немногим больше ста поколений, – сказал Эдуард Уэйнрайт. – Я мог бы назвать имена предков, но боюсь, что моя жизнь закончится прежде, чем я завершу чтение списка. Когда-нибудь, если у вас возникнет такое желание, Марта это сделает для вас.
– В нашей семье мы также можем назвать имена наших предков, владевших голубым камнем. Это было первое, что я узнал от своей бабушки. Повторение всех имен занимало полдня.
– Конечно, ведь вы хранитель, и ваша линия не прерывалась, как и наша. Мы – ходящие по тайным тропам. Нам выпало сохранять жизнь в древних местах. Так почему же вы спросили о возрасте рисунка?
Произошло маленькое чудо, и Оуэн сумел ответить.
– Мне показалось, что я узнал себя. Теперь я посмотрел более внимательно и увидел лишь человека с седыми волосами – им мог быть любой с моим ростом и сложением. Приношу свои извинения.
Он положил два рисунка рядом, свой и более древний.
– Не вызывает сомнений, что здесь изображено одно и то же место, но даже сейчас непонятно, где именно оно расположено.
Уэйнрайт изумленно взглянул на него.
– Конечно нет! Если бы вы знали, то могли бы невольно его назвать. Только в том случае, если камень и знание о месте находятся отдельно, мы остаемся в безопасности в мире, где огонь и пытки используют, чтобы добыть правду у тех, кто не желает с ней расставаться.
Он взял старый рисунок и принялся аккуратно его сворачивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Тогда давай перенесем голубой камень на свет, – мягко предложил Оуэн. – Быть может, сумеем узнать, почему он замолчал.
Камень спал; по крайней мере, Оуэн так решил. Он казался тяжелым и вялым в руке, когда Оуэн вытаскивал его из седельной сумки, точно заснувший возле камина кот, который просыпается с большой неохотой.
Прошло некоторое время, но камень так и не проснулся, и Оуэн решил, что голубой череп исчерпал свои силы. Он считал камень бессмертным и неуязвимым для людских болезней. Камень говорил в его сознании в течение нескольких десятилетий, но сейчас Оуэн ощущал оцепенение безмерной усталости, медленное возвращение в мир людей. Сейчас песня камня превратилась в одинокую ноту, доносящуюся из вечных пространств, где он нашел укрытие.
Оуэн никогда не считал себя хозяином камня, способным приказывать ему. Камень пассивно лежал между его ладоней, так что свет огня с трудом проникал сквозь него, а цвет исходившего наружу луча был скорее янтарным, чем голубым.
– Извини, – сказал Оуэн, обращаясь к едва слышной ноте, звучащей в его голове. – Здесь есть тот, кто хочет с тобой встретиться. И я должен нарушить твой отдых.
– Благодарю вас, – прозвучал голос в ответ на мысль, произнесенную лишь в сознании.
Оуэн начал поворачиваться, но был вынужден замереть из-за вспыхнувшей в голове боли.
Огонь скрывал Эдуарда Уэйнрайта. Он сидел так близко к камину, что пламя должно было поглотить его даже раньше, чем дубовые поленья. Он расположился в кресле, завернувшись в шерстяные одеяла – оживший скелет, едва цепляющийся за жизнь. Сквозь туго натянутую кожу проглядывали синие прожилки вен. Сухожилия так сильно выступали наружу, что Барнабас Тайт мог бы проводить уроки анатомии на этом едва дышащем теле, не делая ни единого рассечения. Его слезящиеся глаза были затянуты катарактой, и дочь не стала стирать слезы, чтобы не беспокоить его.
Однако он был совсем не так слаб, как казалось. Старик потянулся к запястью Оуэна, и костлявые пальцы сжали его крепко, точно змея, собравшаяся задушить свою жертву.
– Разрешите взглянуть на ваш камень?
– Конечно.
Камень не возражал и ни о чем не предупреждал Оуэна. Тогда он положил его на тощие колени, покрытые толстым желтым одеялом.
– Если хотите, можете к нему прикоснуться.
Несколько мгновений старик лишь смотрел на камень. На его лице застыло выражение благоговения, словно у ребенка, получившего желанный подарок после долгих лет разочарований.
Череп смотрел на него, пустые глазницы были устремлены к его лицу. Камень продолжал сонно поглощать идущий от огня свет и так же сонно его испускать. Медленно и осторожно руки Эдуарда Уэйнрайта сомкнулись на идеально гладких висках черепа.
В момент их встречи камень заплакал; во всяком случае, так Оуэну показалось; в мягком свете огня он ощутил, что камень погрузился в сентиментальное настроение – никогда прежде такого не случалось.
Между тем не вызвало сомнений, что плачет старик. Редкие слезы оставляли дорожки живого золота на его щеках, словно он сберегал оставшуюся в теле жидкость именно для этих мгновений.
Но взгляд его сохранял ясность, когда он вновь посмотрел на Оуэна.
– В нашей земле есть место, предназначенное для этого камня, и там он должен пребывать до скончания времен. Вам известно, где оно?
Оуэн ощутил, как его сердце остановилось, а потом вновь неровно забилось.
– Мне снилось это место каждую ночь из последних тридцати лет, но я там никогда не бывал и не знаю, где оно находится. Меня направили в Англию, чтобы я его нашел.
– Значит, мой последний год прошел не зря. – На лице Уэйнрайта появилась улыбка, озарившая лицо, и он сразу помолодел. – Я ждал счастья моей дочери и вашего появления, и сегодня оба мои желания выполнены. И все же ваша задача не так проста, поскольку нам, идущим по древним прямым путям, никогда не говорят, какое из пяти охраняемых нами мест является главным. Вы можете описать мне место, которое вам снится?
Кровь потекла быстрее в жилах Оуэна, подобно потоку разлившейся реки.
– Если мне дадут перо и бумагу, я могу попытаться.
По просьбе отца Марта принесла гусиное перо, чернила и лист хорошей плотной бумаги, превосходно удерживающей чернила.
– Я использую эту бумагу для звездных карт, – сказал Эдуард Уэйнрайт. – Если я доживу до утра, то после того, как вы сообщите мне время и место вашего рождения, я сделаю такую карту для вас.
Оуэн вежливо поблагодарил, он не стал говорить, что сам делал такую карту для себя множество раз.
Он сидел у огня, положив деревянный поднос на колени. В танцующем оранжевом свете пламени, полузакрыв глаза, он набросал место, которые увидел первый раз в джунглях, более трех десятилетий назад.
Он рисовал и говорил.
– Это место окружено туманом; когда я побывал там впервые, я сумел запомнить неясные очертания буковых деревьев, растущих с одной стороны. Тем не менее, когда это место озаряет неполная луна, тени стоящих камней получаются достаточно четкими.
– Значит, там есть камни? Вы их опишете для меня?
– У меня нет полной уверенности.
Когда Оуэн начал рисовать, он обнаружил, что некоторые детали не в состоянии себе представить.
На бумаге появились неясные очертания буковых деревьев, а также начало круга камней, несущее собственную магию, однако это были не те подробности, которые требовались Эдуарду Уэйнрайту. Оуэн наклонил поднос, чтобы улучшить освещение.
– Когда я приближаюсь, то вижу ряд вертикально стоящих камней, каждый из которых выше человека, в основании камни в два раза толще, к вершине сужаются. Они окружают низкую насыпь чашеобразной формы, перед которой расположены камни пониже и более округлые. Основа насыпи каменная, но сверху она покрыта землей и дерном, скрывающими туннель. Там есть перемычки, обтесанные по краям так, чтобы соединялись вместе, подобно тому как плотник обрабатывает дерево, чтобы сделать дверной проем. – Он поскреб подбородок обратным кончиком пера. – К своему стыду, должен признаться, что не сумел сосчитать камни в круге. Я пытался, но всякий раз их число оказывалось разным.
С другой стороны камина ему ответил Эдуард Уэйнрайт:
– Тут нечего стыдиться. Еще никому не удавалось сосчитать камни в древних кругах, они созданы не для наших глаз. В своем сне вы входили внутрь могильного кургана?
Оуэн поднял голову.
– Так это могила? Мне приходила в голову такая мысль; внутри я видел кости людей и лошадей. И в каждом сне я входил в туннель. Там царила полнейшая темнота, тем не менее я все видел словно днем; так сон и голубой камень меняли мое зрение.
Он начал делать другой рисунок, теперь Оуэн пытался изобразить курган изнутри.
– Могила, как вы ее называете, длинная и узкая, если не считать два тупиковых ответвления у самого входа. Если смотреть сверху, получится крест с короткой горизонтальной перекладиной. Ниша, предназначенная для живого камня, находится в дальнем конце, внутри стены. Мне ни разу не удалось разглядеть ее как следует, но у меня создалось впечатление, что она именно такого размера и глубины, чтобы живой камень находился возле поверхности земли, оставаясь под защитой скалы.
Он закончил рисунок кургана как снаружи, так и изнутри, начертил стрелу, направленную в сторону ниши, и написал возле нее короткую фразу. Потом повернул поднос и показал рисунок Эдуарду Уэйнрайту.
– Я бы не хотел торопить вашу смерть, но если это поможет вам завершить главный труд вашей жизни, для вас это будет благом.
– Так оно и есть. – Глаза Уэйнрайта загорелись новым огнем. Он посмотрел в сторону Марты Хантли. – Для этого мы жили, ты и я. Пришло время откровения.
Марта молча встала и со свечой подошла к камину, где продолжали пылать огромные дубовые поленья.
Чтобы ослабить такой огонь, требовалось немалое умение, которое приходит только с практикой. Наконец, когда ей удалось отодвинуть в сторону поленья, Марта поплотнее запахнула подол юбки, опустилась возле камина на колени и устроила маленькое чудо, просунув руку вниз, в полость между камнями. Оуэн поднес свою единственную свечу поближе и в ее свете понял, что все обошлось без всякого чуда – просто у Марты была очень тонкая рука. Единственный камень внутри камина уравновешивал рычаг – стоило его убрать, и один конец рычага поднимался вверх, а другой опускался, оставляя проем, в который можно было просунуть руку.
Марта вытащила из тайника пергаментные свитки, перевязанные бечевкой из конского волоса. Она несла их так, словно у нее в руках были кости давно умершего святого, которые могли в любое мгновение рассыпаться в прах. Присев рядом с отцом, она с благоговением положила свитки ему на колени.
Он быстро их рассортировал, а потом кончиком гусиного пера поднял один и передал Оуэну.
– Вы не окажете мне честь, вскрыв этот свиток?
– А вдруг я его испорчу? Свиток выглядит ужасно древним, у меня нет опыта работы с такими вещами.
– Он создан для таких, как вы. Даже если свиток рассыплется от вашего прикосновения, он сослужит свою службу. Однако будет лучше, если вы проявите осторожность. Чтобы им смогли воспользоваться те, кто придет после вас.
Оуэн затаил дыхание, но понял это только после того, как открыл свиток. Нетвердой рукой он развязал бечевку и развернул пергамент. Тот оказался более мягким, чем Оуэн предполагал, и не ломался на сгибах, а развернулся в лист длиной с его предплечье. Перед его глазами появился начертанный углем пейзаж.
Первым все понял Фернандес де Агилар, наклонившийся над плечом Оуэна.
– Это то самое место… Седрик, это же воплощение твоего сна!
Рисунок был сделан углем и подкрашен охрой и известью, а также оксидом меди, разведенным в воде, или белке яйца, или в чем-то подобном, из-за чего краски со временем потускнели.
Это было то самое место, которое пытался изобразить Оуэн. Как и прежде, число камней сосчитать не удавалось, словно свет от камина колебался всякий раз, когда Оуэн на них смотрел. Взгляд его привлек курган, поскольку он не был пустым и тихим, каким он его увидел в первый раз, – здесь его окружала толпа, а какой-то мужчина поднял зажатый в руке посох. Оуэн наклонился поближе к огню, а потом отодвинулся назад.
– Сколько лет этим свиткам? – хрипло спросил Оуэн.
– Они находятся в моей семье немногим больше ста поколений, – сказал Эдуард Уэйнрайт. – Я мог бы назвать имена предков, но боюсь, что моя жизнь закончится прежде, чем я завершу чтение списка. Когда-нибудь, если у вас возникнет такое желание, Марта это сделает для вас.
– В нашей семье мы также можем назвать имена наших предков, владевших голубым камнем. Это было первое, что я узнал от своей бабушки. Повторение всех имен занимало полдня.
– Конечно, ведь вы хранитель, и ваша линия не прерывалась, как и наша. Мы – ходящие по тайным тропам. Нам выпало сохранять жизнь в древних местах. Так почему же вы спросили о возрасте рисунка?
Произошло маленькое чудо, и Оуэн сумел ответить.
– Мне показалось, что я узнал себя. Теперь я посмотрел более внимательно и увидел лишь человека с седыми волосами – им мог быть любой с моим ростом и сложением. Приношу свои извинения.
Он положил два рисунка рядом, свой и более древний.
– Не вызывает сомнений, что здесь изображено одно и то же место, но даже сейчас непонятно, где именно оно расположено.
Уэйнрайт изумленно взглянул на него.
– Конечно нет! Если бы вы знали, то могли бы невольно его назвать. Только в том случае, если камень и знание о месте находятся отдельно, мы остаемся в безопасности в мире, где огонь и пытки используют, чтобы добыть правду у тех, кто не желает с ней расставаться.
Он взял старый рисунок и принялся аккуратно его сворачивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56