А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Если у вас есть садистские наклонности, вы можете их там проявить. В общем, посмотрим. Это не я решаю.
Гоемон молчал. Глава кабинета пожал плечами.
– Я сочувствую вам, Гоемон, – сказал он, – но ничего не поделаешь. Слишком много за вами накопилось. Попытка самоубийства жены Мейера. Протесты жандармерии, вы знаете... Все это накаляет общественность. Американцы тоже это понимают. Я разговаривал по телефону с их министром иностранных дел.
Глава кабинета снова поднялся, тем самым показывая, что беседа окончена. Гоемон тоже встал. Он побагровел и еле сдерживался.
– Попытайтесь поймать последнего анархиста, – сказал он хриплым голосом. – Если он начнет говорить, то тогда действительно вам придется туго.
– До свидания, Гоемон, – сказал глава кабинета. – Вы имеете право вернуться в свой кабинет, чтобы закончить неотложные дела. Что касается комнаты, держите ее под наблюдением. Вы поняли, Гоемон?
– До свидания, – сказал Гоемон и вышел.
Ночной холодный воздух обжег его лицо, когда он направился к своей машине. Некоторое время он неподвижно сидел, положив руки на руль и устремив взгляд в пустоту. Комиссар чувствовал себя раздавленным не более минуты. Он знал, что ему делать, чтобы отомстить. Гоемон поехал в свой офис.
Когда он вошел в комнату, в которой находился Треффэ, по-прежнему соединенный наручниками с радиатором, молодой человек поднял голову и посмотрел на комиссара запавшими глазами. Гоемон достал из внутреннего кармана бычий нерв и опустил его на голову Треффэ. Молодой человек закрыл глаза, его челюсть отвисла, и он рухнул на пол.
Вслед за комиссаром вошли двое его подчиненных.
– Выволоките его через черный ход и посадите в мою машину, – приказал Гоемон. – Ждите меня перед его домом.
– Патрон, вы уверены в том, что делаете? – спросил более молодой офицер полиции. – Я имею в виду... Почему не оставить его в покое?
– Почему? – крикнул Гоемон. – Почему! – повторил он и вышел из комнаты, пожав плечами и продолжая повторять это слово.
Выйдя на улицу, он был ослеплен вспышками фотоаппаратов. Журналисты ждали его на тротуаре. Они протягивали к нему микрофоны, засыпая его вопросами. Ослепленный Гоемон прокладывал себе дорогу сквозь толпу наподобие гребца.
– Позвольте пройти. Освободите проход.
Он дошел до черного "ситроена", стоявшего у входа.
– Я хочу сказать вам одну вещь! – крикнул он. – Из меня собираются сделать козла отпущения, но я во всем этом деле только исполнял полученные приказы.
Он усмехнулся. Журналисты выкрикивали вопросы, отталкивая друг друга, чтобы подойти к нему поближе. Он наслаждался своей властью. На его большом прыщавом лбу выступили капли пота.
– И еще одна вещь! – крикнул он. – Нас предупреди ли о планируемом похищении посла Соединенных Штатов Америки еще месяц назад. У меня был информатор в группе "Нада". Он не принимал непосредственного участия в подготовке акции, но ему было известно все, кроме даты похищения.
"Пусть теперь расхлебывают", – подумал Гоемон, представив себе выражение лица главы кабинета.
– Да, да! – крикнул он журналистам. – Этот информатор жив. Да, он на свободе. Нет, я не могу назвать его имени.
"Но, – подумал он, – его может назвать Буэнвентура Диаз", – и он ликовал, открывая дверцу "ситроена" и садясь в машину. Он включил мотор.
– Нет, мне нечего больше заявить!
Он поднял стекло. "Ситроен" тронулся, оторвался от толпы и покатил по мокрому шоссе, отражавшему мерцание фонарей.
Было около одиннадцати вечера, когда комиссар добрался до узкой улицы, на которой проживал Треффэ. Прохожих не было. На маленькой дорожке стоял "рено-15". Гоемон остановил "ситроен" позади него и вышел из машины. За рулем "рено" сидел офицер полиции. Другой офицер на заднем сидении караулил Треффэ, который был без сознания.
– Помогите мне поднять его в квартиру, – сказал Гоемон.
Когда они зашли в квартиру, Гоемон уложил Треффэ на полу в холле.
– Вы свободны, – сказал он полицейским. – Я обойдусь без вас.
– Патрон, разрешите мне остаться, – попросил полицейский помоложе.
– Нет, Сделайте одолжение.
Комиссар снял пиджак, протянул его своим подчиненным.
– Отгоните мою машину в сторону Берси, – сказал он, – и оставьте в том месте, где она не будет никому мешать. Положите мой пиджак на переднее сиденье, разбросайте бумаги, удостоверение и прочее.
– Но это будет видно.
– Это как раз то, что мне нужно, глупец. Это займет полицейских на некоторое время, – сказал комиссар полиции.
– О'кей.
– Постарайтесь по возможности затянуть время.
– О'кей.
– Пока, ребята, – сказал Гоемон.
– Постучим по дереву, – предложил молодой полицейский.
Глава 38
После того как по телевизору были переданы ночные новости, цитирующие заявление комиссара полиции Гоемона, Буэнвентуре, евшему паштет и пьющему коньяк перед экраном телевизора, понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что задумал полицейский.
– Мразь! – воскликнул он.
Несколько минут он оставался неподвижным, затем допил свой коньяк и спустился в гараж. Входя в дом, каталонец заметил там верстак. Он порылся в инструментах и нашел то, что ему казалось подходящим. Буэнвентура вернулся в дом и поднялся в кабинет, держа в одной руке фонарь, а в другой три пилы. Он пилил почти два часа. Не спешил. У него было мало сил, и он опасался, что из-за резких движений рана на его руке снова откроется.
Закончив пилить, он получил укороченный вариант ружья "шарлен", лишенного ствола и приклада. Карабин "эрма" был немного подлиннее и очень напоминал теперь "винчестер" из телесериала "Во имя закона".
Анархист набил карманы куртки патронами двенадцатого калибра, а магазин карабина – патронами двадцатого калибра. Он нашел в шкафу спальни просторный плащ цвета хаки с двумя внутренними карманами. Сунул оба отпиленных ружья в продырявленные карманы, утопив их в подкладке плаща, так что они повисли почти вертикально.
Буэнвентура натянул плащ поверх охотничьей куртки, во внутреннем кармане которой лежал его автоматический пистолет. Потяжелев на несколько килограммов, он спустился на первый этаж, выключил телевизор, вышел из дома через заднюю дверь и завел свой мотороллер.
– Смерть фараонам! – с яростью воскликнул он, оседлав мотороллер.
Каталонец медленно ехал по дорожкам, освещая их карманным фонарем. Добравшись до заснувшего городка, он разбил стекло одного "фиата", пересел в машину, без особого труда завел мотор и тронулся с места.
Ему удалось добраться до Парижа, не встретив ни одного заграждения, ни единого препятствия. Казалось, такова была Божья воля.
Он свернул с кольцевой дороги и въехал в Париж через ворота Плэн, доехал до улицы Лефевр и остановился, оглядываясь по сторонам и напевая песенку: "Он мне сказал: Вы хотите танцевать? "
– Дом, видимо, окружен, – пропел он на тот же мотив. Буэнвентура вышел из машины. Коньяк согрел его и возбудил. Оперевшись о "фиат", он неловко достал из правого кармана карабин "эрма". Левая рука по-прежнему причиняла боль.
В правой руке он держал укороченный карабин, спрятав в рукав, так что его почти не было видно, а в левой – свой пистолет-автомат. Экипированный таким образом, каталонец двинулся в путь извилистой неровной походкой карманника. Он полагал, что вскоре наткнется на полицейских, стоящих в оцеплении вокруг дома Треффэ. Ему ужасно хотелось перебить их всех, чтобы пробраться к своему другу. Он был очень удивлен, никого не встретив на своем пути. Должно быть, полицейские укрылись внутри дома, а также затаились на крыше, поджидая, когда он попадет в грубую западню, расставленную для него Гоемоном.
Глава 39
– Вы окончательно сошли с ума, Треффэ.
– Нет.
– Вы долго собираетесь ждать?
– Два дня. Три дня. Сколько понадобится.
Треффэ покачал головой. Он снова был соединен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опираясь спиной о стену своего убогого холла. Комиссар Гоемон сидел в кресле его отца, в сорочке и бронежилете, с висевшим на плече автоматом и кольтом "кобра" на коленях. Горевший на кухне свет освещал часть холла желтым прямоугольником. Треффэ и Гоемон, разделенные этим прямоугольником, смотрели друг на друга. Пленник находился в состоянии крайней усталости. Его ввалившиеся щеки покрывала трехдневная щетина. Черные глаза запали. Разорванная сорочка была грязной, брюки обвисли. Сиявший напротив него Гоемон, хотя и вспотел, казался почти элегантным.
– Через несколько часов, – сказал Треффэ, – ваше начальство остановит эту игру.
– Возможно.
– Буэнвентура Диаз не придет, – добавил Треффэ.
– Он придет, чтобы убить тебя, сволочь, – огрызнулся Гоемон. – Я знаю людей этого типа. Когда они начинают убивать, они не могут остановиться.
– Он уже в Италии, старый дурак, – проронил Треффэ.
– В Италии? Почему в Италии?
– Или в Бельгии.
– Заткнись, педераст. Ты мешаешь мне думать.
– Тем лучше. Я прочту вам одну поэму. Что вы предпочитаете? Классику или барокко?
– Заткнись! – рявкнул Гоемон. – Когда в дверь позвонят, сегодня или завтра, я сниму твои наручники, и ты откроешь дверь. Для тебя это единственный шанс остаться живым.
– Никто не позвонит в дверь, – сказал Треффэ и стал читать поэму на английском языке.
– Ты заткнешь свою пасть, кретин? – спросил Гоемон, поднявшись с кресла и пнув пленника ногой в лицо.
Глава 40
Буэнвентура вошел в соседний дом. Он поднялся на последний этаж, увидел лестницу, ведущую на крышу. Но вход на крышу был закрыт на замок. Молодой человек пошел по коридору, в который выходили двери служебных помещений. На ходу он нажимал на ручки дверей. Третья дверь открылась. Буэнвентура заглянул в комнату и увидел в глубине маленькую кровать, на которой кто-то спал. Он вошел в комнату, слабо освещенную отражением уличных огней.
Человек на кровати захрапел. Буэнвентура подошел поближе и увидел тщедушного старика, дрыхнувшего без задних ног.
Каталонец отошел от кровати, осторожно открыл окно и, взобравшись на деревянный комод, сел на подоконник. Буэнвентура освободил свои руки, сунув "эрму" и пистолет в карманы плаща. После этого он растянулся на влажном шифере, ведущем на террасу. Температура была немного выше нуля, поэтому вода не замерзла, и кровля не была скользкой. Буэнвентура сантиметр за сантиметром пробирался к террасе, всматриваясь в темноту. Вокруг были трубы и телевизионные антенны, ни одной человеческой тени. Каталонец решился поставить ногу на террасу. Под подошвами его кроссовок заскрипел случайный гравий.
Вокруг никого не было.
Это встревожило Буэнвентуру. Он ожидал встретить орду полицейских, следящих за каждым его движением. Неужели они все толпятся на лестнице в доме Треффэ? Или он ошибся, и здесь не было ни западни, ни Треффэ, ни комиссара Гоемона?
Он быстро перешагнул через стенку, отделявшую его от террасы соседнего дома, и оказался на крыше дома Треффэ.
По-прежнему никого. Вокруг только трубы и телевизионные антенны. Буэнвентуре казалось, что и они смотрят на него насмешливо. Он посмотрел на часы, которые не забыл завести в доме Вантрэ. Четыре часа утра. Пролетариат спал в пригороде, служащие – в своих квартирах на берегу Сены. Пиццерии квартала Сен-Жермен закрывали свои двери за последними посетителями. Девушки из буржуазных семей пытались выгнать алкогольные пары сексуальным наслаждением. Клошары под мостами передавали друг другу венерические болезни. Интеллигенты прощались на углу бульвара Распай, давая обещание созвониться. В типографиях принимались за работу линотиписты, набирая крупные заголовки, говорящие об утренней бойне предшествующего дня. В зависимости от направления газеты передовицы были озаглавлены: "ПОЧЕМУ? ", либо "СКОЛЬКО НУЖНО КРОВИ? ", либо "АДСКИЙ КРУГ". Буэнвентура медленно обходил каждую трубу, чтобы не получить вдруг пулю в спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17