— Похоже, вы не слишком тепло относились к его музейному проекту?
— Именно так, черт побери. Имело смысл заняться всем этим, лишь когда вам списывали за это часть налогов. Но потом он захотел увековечить себя через музей. Окончательно рехнулся. Да еще Тейнет впился в него, как пиявка.
— Списывали налоги? — удивилась Флавия.
— Через НУС, неужели не знаете?
Флавия отрицательно покачала головой, и Анна Морзби одарила ее взглядом, в котором читалось презрение к глупой иностранке.
— Налоговое управление США, — пояснила она. — Некое подобие испанской инквизиции, переделанной для потребительского общества. Эдакий эквивалент национальному спортивному увлечению — игре в бейсбол. Артур считал своим гражданским долгом исхитриться и заплатить как можно меньше налогов.
— Но при чем здесь музей?
— Все очень просто. Купите картину, повесьте ее у себя дома, и никакой налоговой поблажки вам не полагается. Но если вы повесите ее в музее, то станете благодетелем общества и тут же получите весьма существенную налоговую скидку.
— И что же дальше?
— Да у этого мерзавца случился сердечный приступ.
— У кого?
— У Артура. Он перепугался, задумался о будущем или отсутствии оного. Главная слабость Артура заключалась в одном: он хотел, чтобы о нем помнили. Это беда всех эгоцентриков, так мне, во всяком случае, говорили. Одни вдруг начинают строить богадельню, другие просят монахов молиться за них. А в Штатах они основывают музеи. Не уверена, кто из этих людей поступает глупее. Чем больше денег, тем больше эго, тем соответственно крупнее музей. Гетти, Хаммер, Мелон — вам хорошо известны эти имена. Вот и Артур решил последовать их примеру… Он старел, — после паузы продолжила Анна. — Тейнету со своими людьми становилось все легче убедить его, что маленький музей не соответствует статусу столь выдающегося человека. Они вынашивали планы создания музея размером с бейсбольное поле, и Артур попался им на крючок.
— А Тейнет знал об этой схеме снижения налогов?
— Конечно, и ничего плохого в том не было. По крайней мере мне не удалось обнаружить тут криминала, а я старалась, вы уж поверьте. Но даже если бы что-то и было, этот маленький мешок с салом наверняка сумел бы перетянуть Артура на свою сторону.
— Перед вечеринкой у нас с вами состоялась короткая беседа, и тогда вы отзывались о своем муже как об очень славном пожилом человеке, — напомнил ей Аргайл. — Теперь же впечатление создается другое.
— Да, иногда я несколько преувеличиваю, но исключительно ради выразительности. Он был подлым старым ублюдком. Пожалуйста, поймите меня правильно. Мне искренне жаль, что Артур умер. Но не могу отрицать, что моя жизнь без него складывалась бы приятнее. Это относится и ко всем тем, кто на него работал или был связан родственными узами. Не только ко мне.
— Так что же теперь будет с музеем? Если я вас правильно понимаю, ваш муж скончался до того, как успел передать большую часть денег музею. А вы являетесь наследницей всего его состояния, верно?
Ее губы искривились в усмешке. Стало совершенно очевидно, что произошло бы с музеем, если бы она могла поступать по-своему.
— Уж простите меня за смелость, но ведь вы не станете отрицать, что если бы передача денег музею состоялась, вы вряд ли остались бы без гроша, да и ваш пасынок — тоже.
На несколько секунд Анна Морзби впала в задумчивость, словно пыталась вообразить такую перспективу.
— Нет, не без гроша, разумеется, — ответила она наконец. — Скорее даже наоборот. Я бы унаследовала остатки состояния. Около пятисот миллионов долларов.
— Вполне хватит, чтобы свести концы с концами, верно?
Очевидно, ход мыслей Флавии был не совсем доступен миссис. Морзби.
— Ну да. А что?
— Так к чему вам сражаться за остальное?
— О! Да просто потому, что это мое. Плата за то, что я мирилась с существованием этого старика рядом на протяжении стольких лет, за всю его подлость и равнодушие. Да, вы правы, это гораздо больше денег, чем я смогла бы потратить. Но не в том суть. Если музей продолжит свое существование, его имя будет увековечено. Как великого любителя и ценителя искусств, великого филантропа. Великого человека во всех смыслах. Тьфу! Даже думать противно! Одна мысль обо всех этих пиявках, присосавшихся к его кошельку, приводит меня просто в бешенство. Вот уж они возрадуются! Ну нет, хрен вам всем! Подлость, предательство, обман — вот что царит в среде этих жалких людишек. Именно поэтому я хочу положить конец всей этой истории. Черт побери, я вышла замуж за Морзби, потому что я любила его, давно, в самом начале. Никто мне не верил. Ни Артур, ни его сын. Ни Тейнет, ни Лангтон. И я ненавижу их всех за это! В конце концов я сама перестала верить в свою любовь. Если им приятно думать, что я вышла за Артура из-за денег, пусть так и будет. Но только в этом случае мне нужны все деньги, все, и я, черт побери, их заполучу!
Последовала неловкая пауза. Аргайл, всегда испытывавший смущение при виде людей, открыто выражающих свои эмоции, насупился и окончательно стушевался. На Флавию этот монолог тоже произвел сильное впечатление, на время она даже забыла об избранной ей линии допроса. И она решила сменить тему.
— Ясно, — протянула Флавия. — И все же как насчет бюста? Я не совсем понимаю. Вы приехали и накричали на Тейнета, но откуда вам было известно, что бюст прибывает? И почему вы считаете, что его украли?
— О черт!.. Но тут нет никакого секрета. Просто я подслушала разговор Артура с Лангтоном об этом бюсте. Артур был страшно возбужден, размахивал руками, словом, вел себя, как капризный ребенок.
— Так это он сказал, что бюст краденый?
— Нет. Но его появление сопровождалось довольно странными обстоятельствами. И видимо, он учуял, что здесь что-то не так.
— С чего вы взяли?
— Да с того, что у Артура возникло такое выражение на лице, ну, прямо как у кота, объевшегося сметаны. Так всегда бывало, когда ему удавалось кого-нибудь надуть.
— Но кого именно? И что же произошло?
— Господи, да не знаю я! Это было месяца два назад. И я была пьяная. Я, знаете ли, частенько напиваюсь.
— А что именно они говорили?
Анна покачала головой:
— Всего я не слышала. Поняла только, что Лангтон должен получить бюст и использовать для этого какого-то человека. Того, чье тело потом нашли. Человека, приходившего в музей.
— Использовать для чего?
Она пожала плечами.
— А вам известно о трастовом фонде музея?
Анна кивнула.
— А что этот фонд становится неприкасаемым сразу же после основания?
— В мире не существует неприкасаемых фондов.
— Но если Тейнет как председатель совета директоров вдруг захочет наложить вето…
— Председателем такого совета всегда является директор музея, — поправила она. — И новый директор может смотреть на вещи иначе.
— Например, Лангтон?
— О нет. Только не он. Он в некотором смысле еще хуже Тейнета.
— Но откуда вам известны все эти подробности?
— Дэвид Барклай рассказал.
— Очень мило с его стороны, — заметила Флавия. Миссис Морзби пропустила эту ее ремарку мимо ушей.
— И когда же это было?
— Кажется, в прошлую среду. Типично для Артура: обсуждается узкосемейный бизнес, и я узнаю об этом только от адвоката.
«Этим ваши отношения не ограничиваются», — подумала Флавия и спросила:
— Вы, конечно, возражали?
— Да ничего подобного. Знала, что бесполезно. Нет, я сказала ему, что это замечательная идея, вот только не хотелось бы навредить репутации Тейнета, а заодно — и музея. И разочаровать тем самым Артура.
— Как думаете, у кого были причины убрать вашего мужа? — спросил Аргайл.
Анна Морзби снова пожала плечами с таким видом, словно убийство супруга было всего лишь незначительной деталью в общей схеме.
— Не знаю. Если вас интересует, кто ненавидел Артура до такой степени, то список имен, уверяю, просто бесконечен. На ум не приходит ни один человек, который любил бы его. А ненавидели… о, очень многие! Но ведь вас, очевидно, интересует личность, которая бы выиграла от смерти Артура. И я просто теряюсь в догадках. А этот слизняк, его сынок, он ведь, кажется, был на вечеринке?
Аргайл кивнул.
— Лодырь! — презрительно фыркнула она, давая понять, что столь же низкого мнения и о Морзби-младшем. — В пристрастиях прост и незатейлив. Пиво, клетчатые ковбойки, пьяные драки в барах. Ну и типичное для всех Морзби понимание ценности денег. Я бы поставила на него.
Анна догадалась, что Флавия что-то обдумывает.
— О, он не имеет ко мне никакого отношения. Он сын третьей жены Артура. Третьей из пяти жен. Звали ее Анабел. Вечно хныкающее, жалкое создание. Умерла рано, что типично для таких личностей. И сынок унаследовал худшие из качеств родителей. Надо сказать, Артур его просто не выносил.
— Счастливая семейка, — заметил Аргайл.
— Да, так уж вышло. Типично американский расклад семейной жизни.
— Скажите, а вы были счастливы в семейной жизни? — спросил Аргайл.
Она подозрительно покосилась на него.
— О чем это вы?
— Ну, просто я…
— Послушайте и зарубите себе на носу. Мне до смерти надоели люди, сующие нос в мою личную жизнь! Этот небритый придурок из полицейского управления тоже плел тут черт знает что, выдвигал самые оскорбительные предположения. Моя личная жизнь никого не касается и уж определенно не связана с фактом убийства мужа. Ясно вам?
— О да, — промямлил оробевший от такого напора Аргайл.
Миссис Морзби злобно раздавила окурок в пепельнице.
— Ладно, хватит. И так потратила на вас уйму времени. Идемте, провожу. — И она поднялась с дивана, подошла к двери и распахнула ее перед посетителями.
— Молодец, Джонатан, ничего не скажешь, — язвительно заметила Флавия, когда они оказались на улице. — Как обычно, проявил море такта.
— Извини.
— Да ладно, теперь уже не важно. Я в любом случае не рассчитывала, что мы узнаем от нее что-нибудь полезное. Кроме того, мы уже опаздываем на ленч.
ГЛАВА 11
Аргайл предпочел бы ленч в компании детектива Морелли, а не в обществе человека, похожего, например, на Тейнета. Последний непременно предложил бы что-нибудь изысканное, французское, — столик со свечами, карту дорогих вин и неизбежно сопровождающую подобное мероприятие атмосферу некой неловкости. Морелли же происходил из совсем другого круга, и у него были свои понятия о вкусной еде. Он повел Флавию и Аргайла в захудалое заведение под названием «У Лео».
Местечко немного напоминало придорожную забегаловку для дальнобойщиков, и посетители были все как на подбор крупные, как и подобает водителям грузовиков. Люди, которые отроду не слыхивали о холестерине и всю свою жизнь старались переварить как можно больше еды. И никаких свечей в поле зрения. Карта вин отличалась выразительной краткостью, официанты не представлялись, но и не хихикали, и не перешептывались в уголке, пока клиенты ели. А уж еда была выше всяких похвал, так вкусно Флавия давно не ела. Устрицы и бараньи ребрышки, и все это запивалось мартини — последнее, возможно, было самым существенным вкладом Америки в мировую цивилизацию. Видя энтузиазм, с которым Аргайл поглощал блюда, Морелли немного оттаял. Не так уж много людей пьют теперь мартини, мрачно заметил он. Эта страна катится в пропасть.
Аргайл опустил соломинку во второй бокал и счастливо улыбнулся. Флавия ела и задавала вопросы.
— Что теперь собирается делать полиция?
— Мы собираемся арестовать Барклая и Анну Морзби, — ответил Морелли.
— Но удастся ли вам предъявить им веское обвинение?
— Надеюсь. Нет, лично я предпочел бы немного выждать…
— Зачем?
— Я не убежден, что мы собрали достаточно улик. Чтобы убедить жюри присяжных, потребуется проделать еще много работы. Но начальство волнуется. Им надо что-нибудь предъявить прессе. Вам известно, что у нас в стране прессократия?
— Простите?..
— Прессократия. Все делается и организуется исключительно в интересах прессы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36