– Завтра ты летишь в Амстердам, – тоном, не терпящим возражений, сказала я.
– Это невозможно. – Влад скуксился.
– Ты что, уже взял билеты в этот свой… Китеж-град?
– Выдропужск… Нет, но… Как раз завтра собирался.
– Думаю, твоя историческая родина не провалится в тартарары, если ты посетишь ее чуть позже. Жили же они без тебя столько лет. Так что несколько дней погоды не сделают.
– И чем мне заняться в Амстердаме? – Конфликт со мной вовсе не улыбался Владу. Он хотел решить все полюбовно, сукин сын.
– Джазовый фестиваль. – Я строго придерживалась легенды. – Эрик встретит тебя в аэропорту. Потусуешься несколько дней, соберешь материал на статью – и свободен.
– Это невозможно.
– Я ведь не только твоя любовница, Влад. – Слово «любовница» далось мне с трудом, я едва пропихнула его сквозь зубы. – Я еще и твой босс. Это работа, милый, ничего личного.
– Почему бы не полететь Тимуру? Думаю, он бы не отказался смотаться в Амстердам на пару дней.
Никто бы не отказался смотаться в Амстердам, ты и сам бы не отказался всего лишь какой-то сраный месяц назад. Влад, Влад, неужели ты думаешь, что я поверю, что полумифический Выдропужск, сто выдропужсков, тысяча, стоят одного Амстердама? Просто смех. Не надо парить, как говорит Шамарина.
– Тимур бы не отказался. Но у него нет открытой шенгенской визы. У него нет, а у тебя – есть.
– У тебя тоже есть.
– И у меня есть, ты прав. Но послезавтра я еду в Москву. У меня съемки-,-™ забыл?
Все, все еще можно было исправить. Скажи Влад: «А почему бы нам не полететь в Амстердам вместе, детка?», или «А почему бы нам не поехать в Москву вместе, детка?», или «Зачем же нам разлучаться на Рождество, детка?» – скажи он это, и я упала бы его к ногам, растворилась бы в его волосах, затихла бы у него на груди. Но Влад не сказал ничего, кроме: «О'кей. Я полечу».
– Тебе плохо? – добавил он, помолчав. – Что-то болит?
Мне было не просто плохо. Я загибалась.
– Все в порядке. Так… Предчувствие раннего климакса. Не обращай внимания. Надо выспаться. Пожалуй, приму сегодня снотворное.
Снотворное. Еще одна деталь пейзажа после битвы, еще один пункт в плане. Я демонстративно выпила на ночь таблетку нитразепама, здоровый сон должен наступить через сорок пять минут и продлиться шесть-восемь часов. Пока я лежала в постели с постмодернистской сранью «Замки гнева» в руках, Влад нарезал круги по дому, время от времени заглядывая в спальню.
– Полежи со мной, – попросила я. – Мне станет легче.
– Конечно.
Теперь, когда Влад прилег рядом, ощущение склепа, в который превратилось мое тело, стало полным. Влад был скован, холоден, неподвижен, но по-другому вести себя в склепе нельзя. Не плясать же там джигу, в самом деле.
Ты меня не обманешь, сукин сын. Ты меня не проведешь.
Закрыв глаза, я размышляла о том, что предпримет Влад, когда я засну: позвонит своей девке или наберется наглости и вообще уйдет из дома.
Он позвонил.
В два часа ночи, когда я начала рубиться без всякого снотворного, Влад выскользнул из спальни. Выждав контрольные несколько минут, я отправилась следом.
Дверь в ванную была приоткрыта, все краны включены. И в шум воды вплетался его приглушенный голос: «…говорю же тебе, бэби, я узнал об этом только сегодня вечером… командировка, обыкновенная командировка… ну и что, что Амстердам?., ну откуда же я знаю, что у нее в голове?., нет, не получится… самолет утром… вдруг ей придет в голову устроить провожания… не ори на меня… ничего не отменяется, бэби… езжай туда сама… а я подъеду чуть позже… обещаю тебе… поскучаешь пару деньков, зато потом… все… я не могу долго говорить… она может проснуться… я буду на связи, бэби… да… и я… и я…»
Бэби.
Вот как Влад называет свою девку – «Бэби».
Она.
Вот как Влад называет теперь меня – «она».
«И я… и я…» И я люблю тебя до умопомрачения. И я умираю без тебя… И я хочу ловить с тобой рыбу, болтать ногами в прохладной воде, есть виноград, пить текилу, глазеть на прохожих, мокнуть под дождем, стрелять сигареты, кататься на колесе обозрения, читать правила поведения пассажиров в метро, стричься, пускать мыльные пузыри, собирать марки, кормить пингвинов пломбиром, быть с тобой, пока смерть не разлучит нас… Будь ты проклят, сукин сын. Будь ты проклят!
«Откуда же я знаю, что у нее в голове…» О, Влад, ты еще не знаешь, что у меня в голове!..
***
…Жегалыч встречал меня в маленьком поселке у подножия гор. Отсюда до горнолыжного курорта NN было сорок минут езды.
Витя Жегалов, или попросту Жегалыч, числился старым корешем моего бывшего мужа. Лет десять назад он, коренной петербуржец, осел в Карачаево-Черкессии и, кажется, даже женился. Чем занимается Жегалыч на самом деле, я не знала и не хотела знать, нам и без этого хватало тем для разговоров. За то время, что мы не виделись, Жегалыч заметно округлился и погрузнел, у него появилось брюшко, которое он (не слишком удачно) пытался задрапировать лыжной курткой.
– Привет, – буднично сказал Жегалыч и чмокнул меня в щеку: так, как будто мы расстались неделю назад и всю эту неделю ежедневно созванивались. – Хреново выглядишь.
– Хреново, – согласилась я.
– Болеешь?
– Смертельно.
– Что, правда?
– Правда. Я смертельно больна, Витюша.
Жегалыч дернул себя за нос и поскреб подбородок. Он поверил мне, сразу и безоговорочно.
– Беда, – только и смог выговорить он. – А у меня двойня родилась. Пацаны.
– Поздравляю, – сказала я без всякого выражения.
– Вот черт… Или дети для тебя больная тема?
– Для меня больше нет тем – ни больных, ни запретных. Ты… Ты все достал?
– Сделал, как просила.
Жегалыч никогда не задавал лишних вопросов, он вообще не задавал вопросов, за это я и любила его.
– Значится так. Номер для тебя заказан. И держи ключи от машины, она в твоем распоряжении. – Жегалыч пнул ногой по колесу устрашающего вида джипа. Не слишком нового, но добротного. – Присядем?..
Мы забрались в салон и несколько минут сидели молча.
– А остальное, Витюша?
– В бардачке.
– Господи ты боже мой… Как же тебе все удается?
– Что?
– Сплошная нелегальщина. Сплошной криминал.
– Ну дык… – Жегалыч усмехнулся и подмигнул мне левым глазом. – Это же Кавказ. И связи старого разведчика.
– Ты же в отставке!
– Бывших разведчиков не бывает, – выдал Жегалыч очаровательную банальность. – Слушай… А может, наплюешь на эту гребаную турбазу? Поедем ко мне… Я тебя с женой познакомлю, с пацанами моими… Водки треснем, поговорим по душам…Ты мне про Питер расскажешь, закрылись там рюмочные или нет. Русскому человеку на Кавказе смерть, русскому человеку всегда русского человека не хватает.
– Русскому человеку не хватает мозгов, – не согласилась я с Жегалычем. – И адекватного восприятия действительности. От Бориса ничего не слышно?
Борисом звали моего бывшего мужа. Я не вспоминала о нем тысячу лет, а теперь вот вспомнила.
– Последний раз видели в Париже, под мостом Аустерлиц, в обществе клошаров. Исполнял по просьбе японских туристов «В парке Чаир распускаются розы». А капелла.
– Да ладно тебе! – Жегалыч все-таки заставил меня улыбнуться. – Я серьезно.
– А если серьезно… Зачем тебе Бориска? У тебя молодой любовник…
– У меня больше нет любовника. Ни молодого, ни старого. Никакого.
– Эх… – Жегалыч наклонился и приобнял меня. – Люблю я русских женщин…
– Как будто нерусские по-другому устроены.
– А вот и представь себе, что по-другому… У меня ведь было много женщин, самых разных…
Сейчас Жегалыч начнет паять мне, как его ублажали дамочки из племени тутси, японские гейши, сальвадорские партизанки и как завкафедрой славистики Калифорнийского университета делала ему минет.
– Что, и вьетнамки были?
– А то… – Жегалыч раздул ноздри. – Как не быть? Были. Массаж ступней они делают потрясающе.
– Верю на слово.
– А Бориска где-то в Латинской Америке. Ты же знаешь, он всегда был авантюристом.
– Склонным к бродяжничеству авантюристом, заметь.
– Точно. Это ведь только я у печки сидеть люблю… Слушай… У меня есть его электронный адрес. Хочешь дам?
– Нет. Не нужно.
– А анекдот хочешь? Свежатинка. Смешной до жути. Чукча во время ловли нерпы отморозил себе жопу…
– Анекдот тоже не хочу. Тем более что я его знаю…
…Я остановила машину у первого же поворота. И открыла бардачок. Умница Жегалыч не подвел меня: в бардачке лежал плотный непрозрачный пакет, перетянутый шелковым шнуром: крест-накрест. Шнур был завязан на бантик, и этот бантик вызвал у меня умиление. Если внутри окажется еще и открытка «Желаю счастья» (белые хризантемы на красном фоне), я нисколько не удивлюсь.
Кажется, я рассмеялась. А потом вытащила из рюкзака диск «Night Light Jazz» и сунула его в магнитолу.
Вот так. Хорошо.
«My funny Valentine» Бена Вебстера. Пусть будет «My funny Valentine», не век же слушать «You don't know how much you can suffer». А «Мой забавный Валентин» подойдет. Он будет в жилу. Будет в струю.
Мой собственный забавный Валентин парился сейчас в Амстердаме, в обществе фриков и порноактрис, слушал деликатный европейский саксофон и сентенции говоруна Эрика на тему «йоб твойу мат». И он даже не знал, как сильно я люблю его. Как невыносимо, как болезненно, до содранных ногтей люблю. Последний раз я видела эти горы, этот снег его глазами, в этих ущельях еще можно было услышать эхо его поцелуев. Если прислушаться.
Но прислушиваться я не стала, я дернула за конец шнура.
В пакете лежал промасленный сверток, а в свертке – пистолет. Тускло блестевший «Макаров», восемь патронов в обойме, звездочка на рукояти. Стоило мне только взять пистолет в руки, как боль, все последние недели не отпускавшая меня ни на минуту, притихла, струсила, сжалась до размеров горошины. И сконцентрировалась в правом виске.
Искушение было так велико, что я на секунду прикрыла глаза. Почему бы И нет? Почему бы не покончить все разом? Прямо сейчас. Поднести дуло к виску и выпустить пулю прямо в очаг боли. Трасса здесь довольно оживленная, так что найдут меня быстро. Тело отправят в Питер первым же грузовым рейсом, мальчики из журнала и девочки из агентства встретят его, а затем и проводят: в последний путь. Впрочем, на многочисленность похоронного десанта я не рассчитывала, да и плевать мне было на всех. Кроме одного человека. И я вовсе не была уверена, что он не предпочтет поездку сюда стылому участию в моих похоронах. А если и останется, чтобы отдать мне последний долг, рядом с ним будет его девка. Шлюха, липучка, дешевка, дрянь.
Его бэби.
Нет, мой забавный Валентин. Такого счастья ты от меня не дождешься.
…За последние несколько лет курорт NN сильно изменился. Я добралась до него уже в сумерках, так что подлинный масштаб изменений мне предстояло оценить лишь наутро. Но кое-что было заметно и сейчас: новая парковка, забитая самыми разными машинами: от джипов до малолитражек; два новых крыла, пристроенных к старому корпусу, небольшой ресторанчик на месте бывшего пункта выдачи горнолыжного инвентаря. Ресторанчик назывался «X-files». И судя по всему, был главным центром вечернего досуга.
Зарегистрировавшись и получив ключи, я отправилась в номер.
По странному, почти мистическому стечению обстоятельств, это оказался тот самый номер, который мы снимали с Владом три года назад.
Я посчитала это знаком. Пока еще была в состоянии хоть что-то считать, хоть о чем-то думать, хоть что-то чувствовать. Воспоминания навалились на меня, едва я переступила порог, сбили с ног, лишили сил. Тот же силуэт сосны в окне, та же линия горных вершин. Безумная мысль заставила меня вздрогнуть: сейчас откроется дверь ванной, и в комнату войдет Влад, вытирая полотенцем мокрые волосы. Голый (он любил ходить по номеру голым), прекрасный, как античная статуя, до краев наполненный юностью и желанием.
– Влад, – тихонько позвала я. – Влад!.. Скажи мне… Скажи мне хоть что-нибудь…
Ответа не последовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54