– Участвуешь в гонках? – сглотнув слюну, спросил он.
– Ага.
– А хозяин в курсе?
– Ты кого имеешь в виду?
– Альбрехта. Немца.
– Этого урода?
Ёлка засмеялась, и Сардик засмеялся вместе с ней: нет же, нет! – смех Сардика, радостный, хорошо тренированный, похожий на эфиопского марафонца, бежал впереди Ёлкиного смеха, указывая дорогу. Грушевидной фигуры Альбрехтика на дороге не наблюдалось, да и как ей возникнуть, если сама Ёлка назвала немца уродом? Значит, Альбрехтик ей не нужен, как не нужны блага, ему сопутствующие. Значит, в ее раннем уходе от Сардика был заключен совсем другой смысл.
Неопасный.
Для любви Сардика – во всяком случае.
– Я тоже подумал, что он урод.
– Ты поэтому не продал ему картину?
– Нет. Потому что хотел подарить картину тебе.
– Спасибо. Но я не очень-то разбираюсь в живописи…
Стоп-стоп, старичок, от картины остались одни воспоминания, обрывки холста, разве ты забыл?.. Еще один вариант неприготовленного какао (а попросту – вранья) исключен; отныне Сардик не собирается лгать и прикидываться кем-то другим, исключительным. Незабываемым, как Энцо. Он останется самим собой, а там посмотрим, что произойдет.
– …Да ладно, черт с ней, с картиной. Тем более что я ее уничтожил. Порвал на части.
– Творческая неудовлетворенность? – Ёлка и не думала сочувствовать, но это не покоробило Сардика.
– Я был очень расстроен, когда ты ушла с этим уродом. Вот и избавился от картины.
– И при этом хочешь подарить ее мне?
– Я напишу другую.
– Такую же?
– Я же сказал – другую…
– Нарисуй кота.
– Как скажешь.
– Своего кота.
– Я могу нарисовать твоего. И если будет желание – его и тебя вместе.
– У кого будет желание? У меня? У тебя? У кота?..
Ёлка снова принимается хохотать как безумная, а ведь вполне могла бы ограничиться легкой иронической усмешкой. Последние несколько минут она пребывает в состоянии крайнего нервного возбуждения: на щеках горит румянец, глаза влажно сверкают, черты лица обострились. Но назвать ее «сошедшей с ума» – язык не повернется; «влюбившаяся» или «влюбившаяся с первого взгляда» – так будет вернее. Она влюблена, Сардик знает об этом, – неизвестно откуда, но знает. Потому и сидит тихонько, вжавшись спиной в кресло. Смотреть на влюбившихся с первого взгляда людей еще невыносимее, чем наблюдать за спидометром, чья стрелка приближается к ста пятидесяти.
,-т– Ты не можешь ехать помедленнее? – просит Сардик, рискуя показаться жалким неженкой, слюнтяем, трусишкой. Слова, определяющие его сущность, можно множить и множить, набрасывать друг на друга, как обручи в игре серсо, – суть от этого не меняется. Ёлка никогда не будет относиться к нему хуже, чем сейчас. И лучше – тоже не будет. Она слишком занята своей новой любовью – с первого взгляда. Но Сардик здесь совершенно ни при чем.
– Помедленнее, пожалуйста.
– Извини. Сейчас…
Ёлка резко сбрасывает скорость, а потом и вовсе останавливается.
– Спасибо, милый, – говорит она, поглаживая кожаную оплетку руля.
– Это ты кому?
– Тебе. Разве здесь есть еще кто-нибудь?
Есть. Еще как есть! Сардик нутром чует присутствие третьего, присутствие соперника.
– За что же спасибо?
– За эту тачку. Если бы не ты… Не твой немец и ты… Мы с ней встретились бы еще не скоро…
Энцо, возлюбленный. Энцо, незабываемый. С самого начала, с тех пор как он увидел ангела, соскальзывающего в железные объятия Энцо, Сардик предполагал такое развитие событий. Но теперь он уничтожен окончательно. А довершает разгром поцелуй ангела. Чем-то похожий на те дружеские поцелуи, которые дарила Сардику Шурик.
– И это все? – спрашивает он.
– Мне надо подумать, – ничего нового в этом ответе, давно ставшем отговоркой, нет. – Ты потрясающий парень, и мы обязательно увидимся в самое ближайшее время… Обещаю…
– И это все?
– А чего бы ты хотел?
– Всего. Ты ведь должна изменить мою жизнь, разве ты забыла?
– Мы увидимся, очень скоро. Завтра.
– Это означает, что сейчас мы должны расстаться?
– Да.
– Почему? Я никуда не спешу. У меня вагон времени. Мы можем отправиться куда-нибудь. К тебе. Ко мне. Я расскажу тебе про кота и наконец-то сварю какао…
– Не получится. Мне нужно ехать.
– Кот, вот оно что! Он тебя заждался и уже начал волноваться.
– Мне нужно побыстрее добраться до одного места… Как ты не понимаешь?..
– Я тебя провожу.
– Нет.
– Это из-за тачки? – вдруг осеняет Сардика. – Вряд ли немец, пусть он и урод… дал ее тебе просто так.
– Немец не стоит этой тачки. Она моя и только моя. Я так долго о ней мечтала… Именно о ней, ни о какой другой…
– Все равно, – продолжает тупо настаивать Сардик. – Немец ведь не дал ее тебе просто так?
– Нет.
– Значит, ты ее угнала?
Ангел слишком утомлен любовью с первого взгляда, и у него слишком мало времени, чтобы врать:
– Угнала. Да.
– А «Мазда»? Эр-Икс восемь, купе? Она ведь тоже не твоя…
– Не хотелось идти пешком на Петроградку.
– А если бы…
«…тебя тормознули менты»? – Вопрос виснет на онемевших от сакрального ужаса губах законопослушного Сардика, и ангел срывает его, как яблоко. Впивается в мякоть и морщится от неприятного, кисловатого привкуса:
– «Если бы» – не мой случай. Со мной ничего такого не происходило и не произойдет. Запомни это.
– Я запомню. Запомню.
Ко всем своим многочисленным достоинствам ангел оказался еще и угонщиком. Высший пилотаж, не снившийся никому из знакомых Сардика, включая Шурика и ее родовой тотем. Включая воздушные змеи, барражирующие рисованное небо на картинах малоизвестного и не слишком удачливого художника Сардора Муминова.
Несчастного. Мертвецки влюбленного, – …Выходи. Мне, правда, пора.
– Оставишь меня прямо здесь?
Сардик, собственноручно познакомивший ангела и Энцо, вправе рассчитывать на более достойный ландшафт, чем тот, что открывается глазу: черный морок Невы с одной стороны и бесконечная промзона с другой.
Ни одного огонька.
– Хорошо, – сдается ангел. – Доброшу тебя до цивилизации, так и быть. Но обещай, что ты сразу же выйдешь. Без лишних вопросов.
– Обещаю. «Завтра» еще в силе?
– Да-
– Ты придешь?
–Да.
– Я оставлю адрес.
– Зачем? У меня прекрасная зрительная память, и я легко ориентируюсь в пространстве.
– Угон тачек этому способствует?
– Да-
Сардик не слишком-то верит ангельским «да», кроме разве что последнего. Но и выбора у него нет: принимай происходящее как данность и не жужжи, старичок. Наслаждайся последними минутами в обществе ангела – на сегодняшний день.
«На сегодняшний день» – единственное дополнение, которое внушает оптимизм, иначе можно было бы просто взвыть от созерцания рук ангела, бесстыже сжимающих руль Энцо. Хорошо еще, что второстепенная дорога, по которой они едут, не освещена и удается разглядеть далеко не все подробности.
– …Вот черт! Попали!
Метрах в ста от них возникла темная фигура в форме со светоотражающими полосами и с жезлом в руке. За спиной гаишника маячила группа поддержки в лице джипа с потушенной мигалкой – и после этого менты еще жалуются на недостаточную оснащенность автомобильного парка?!..
– Они же никогда здесь не стоят… Проклятье! – сказала Елка. Скорее себе, чем Сардику.
– И что мы будем делать?
– Говно вопрос. Проскочим.
– Может, лучше… – по инерции произнес Сардик и тут же замолчал.
– Со мной ничего такого не происходило и не произойдет. Слышишь?!..
Не прошло и тридцати секунд, как пространство позади Энцо озарилось вспышками света и ревом сирены.
– Точно попали, – констатировал Сардик, глядя прямо перед собой.
– Хочешь выйти? Раздумал меня провожать?
– Нет.
– Тогда сиди тихо и не причитай.
Справиться со скоростью и сто удаляющейся, то с приближающейся сиреной можно лишь одним способом: закрыв глаза. Что Сардик в конечном счете и делает, хотя спокойствия это не прибавляет. Будь он ребенком, малышом Сардором, прятавшимся от напастей под топчаном на летней веранде, все оказалось бы проще. А теперь и закрытые глаза не спасают. «Хороший у них водила, надо же, никак с хвоста не скинуть», – говорит ангел; «Со мной ничего такого не происходило и не произойдет», – говорит ангел. Слова ангела (все до единого) забиваются под Сардиковы ресницы, топчутся на веках, отбивают чечетку на переносице, не будь поганцем, старичок, ты не можешь вот так устраниться от происходящего, открой глаза, открой, открой!..
– А эти еще откуда взялись?!..
Сирена больше не одна, их несколько: они то дробятся, то снова сливаются, да и вспышек явно прибавилось.
– Может, остановимся? – малодушно спрашивает Сардик.
– Заткнись!..
И в тот самый момент, когда он все же решается открыть глаза, Энцо налетает на что-то. Не слишком большое и не слишком защищенное, – мягкое и податливое. И все равно: из-за скорости, на которой шел Энцо, удар кажется сильным и тачку заносит на полном ходу.
– Вот дерьмо! – выдыхает ангел. – Только этого не хватало!
– Мы кого-то сбили?..
Ответ очевиден, но ангел не торопится отвечать. Сжав зубы, он выравнивает Энцо и жмет на газ: милицейские сирены, на секунду приблизившись, снова отстают.
– Мы кого-то сбили?
– Никого.
– Но ведь был удар…
– Заткнешься ты или нет?
– А если там, на дороге, остался человек? И ему нужна помощь?..
– Если там был человек… То при такой скорости помощь ему уже не понадобится.
– Ты…
– Нет – это ты! Всё из-за тебя, откуда ты только взялся!.. Со мной ничего такого не происходило, покуда не появился ты!..
– Мы должны вернуться.
– Возвращайся, если хочешь.
Ангелы не убивают людей, вертится в голове Сардика, они не делают этого по определению: ангелам ведь запрещено вмешиваться в людские судьбы. Тогда кем было существо на дороге – мягкое и податливое? Вот если бы птицей! – Сардик готов пожертвовать даже щеглом с картины «Воркующий рыцарь», но вовремя вспоминает, что уже расправился с ним, полоснув ножом по птичьему горлу. Зачем он только сделал это, зачем?..
Существо на дороге – не птица.
И не собака: удар был слишком силен. От одного воспоминания о нем у Сардика бегут мурашки по телу.
– Мы должны вернуться, – снова и снова повторяет он.
– Пошел ты к черту, слизняк!..
Вот так: не слюнтяй, не трусишка, не жалкий неженка – слизняк. Мерзкая, студенистая масса; она дурно пахнет и лишена какого бы то ни было скелета, костяка. Невыразительный обмылок вместо лица, невыразительное тело, прикрытое джинсами и футболкой с надписями «sex behaviour». Кого ты хотел обмануть, слизняк? И кто изменит твою жизнь, если ты сам, дожив почти до тридцати, так и не изменил ее, полз по обочине, оставляя после себя водянистый, пузырящийся, зловонный след?.. Но и след держится недолго: стоит упасть маленькому лучику солнца, крошечной капле дождя, участливому или безучастному человеческому взгляду, и всё – нет его.
Нет.
…Все последующее произошло так быстро, что смогло уместиться между двумя ударами сердца, если допустить, что у слизняков бывает сердце. Сардик попытался перехватить руль, дернул его – к себе, на себя. Энцо не замедлил ход, разве что движение машины стало чуть более плавным, скользящим, вкрадчивым. Но и плавность оказалась обманчивой: сразу же за ней последовал резкий визг тормозов и еще один удар, гораздо более сокрушительный, чем первый.
И на Сардика обрушилась темнота.
***
… – Что же ты наделал, дурачок?! Мы ведь оторвались от них. Оторвались…
Голос знаком Сардику, хоть и пробивается сквозь толщу – то ли воды, то ли облаков – с максимально возможными искажениями. Голос принадлежит девушке, с которой он познакомился сегодня (или это было вчера?), на Невском. Девушку зовут Ёлка, она не идет, а парит над тротуарами, у нее стриженая голова и концептуальная буддистская косичка, подпрыгивающая в такт шагам. Девушка Ёлка чудо как хороша, это признают все – рамки сигнализаций в магазинах, индийские благовония, крутеишие тачки и даже непостижимый Жан Кокто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54