Табби рванулся к ним. Единственное, о чем он мечтал, это вырваться отсюда на настоящую реальную улицу Гринбанка.
Стоящая возле раковины женщина с улыбкой повернулась к нему. И только сейчас до Табби дошло, что окружает его.
Перед ним в скромном коричневом платье с белым воротничком стояла Джеймсон – и у нее было лицо его матери.
Грэйс Джеймсон улыбалась ему на кухне из сериала «Папа с тобой». К сильному запаху горящей древесины примешивался аппетитный аромат жаркого. Табби шагнул вперед.
– О, дорогой, – произнесла мать, – вот и ты наконец. Мы давно ждем тебя. Обед почти готов. Ты не думаешь, что пора подняться наверх и привести себя в порядок? Твой папа ждет тебя, ты же знаешь.
– Билли Бентли, – выдохнул Табби, не в силах отвести глаз от Джин Смитфилд.
Она выглядела такой, какой была в день смерти, десять лет назад. И все же она отличалась от той женщины, которую помнил Табби. Он помнил мать по фотографиям, которые сохранил Кларк, – на них она выглядела довольно суровой, с крепко сжатыми губами. Эта двадцатидевятилетняя женщина, которая стояла сейчас перед ним, казалась более маленькой, более хрупкой и милой, чем представлял себе мать Табби.
– Не глупи, – продолжала она, – беги назад.
– Мам, – проговорил Табби.
Джин Смитфилд шагнула вперед. На лице ее появилось выражение бесконечной любви и укора, она улыбнулась и протянула руку к плечу сына.
Табби смотрел на мать и чувствовал, что ему хочется кинуться в ее объятия. Но в эту секунду на него дохнуло жаром, горячий воздух, казалось, мог бы расплавить металл. Табби испуганно отшатнулся.
Мать все еще улыбалась ему, но теперь на месте ее рук взвились два огненных шара. Языки пламени поднимались к плечам и захватывали волосы. Под улыбающимся лицом все отчетливее проступали обугленные кости. Табби отступил назад. Мать шла к нему – пламя уже полностью охватило ее голову и перекинулось на грудь.
Джин Смитфилд рухнула на колени, все еще продолжая ползти к сыну. Табби отпрыгнул в сторону, не в силах оторвать взгляд от матери. Она превращалась в бесформенную огненную глыбу, из которой тянулись к нему две поднятые вверх руки.
За спиной раздался безумный хохот отца. Табби резко обернулся, ожидая увидеть перед собой лицо Билли Бентли.
Но нет, перед ним стоял отец, одетый в серый костюм и сжимающий в дрожащих пальцах горлышко бутылки ирландского виски. Часть содержимого бутылки выплеснулась на пол, и в то же мгновение на полу заплясали маленькие огненные язычки.
– Разве это не красиво? – спросил Кларк. – Все мы в последний раз собрались вместе.., и по телевизору тоже. – Кларк прислонился к стене, отер с лица пот и безумно оскалился. – Твоя мать велела тебе идти наверх. Ты должен привести себя в порядок к обеду.
Ткань на левом рукаве пиджака задымилась и потемнела.
Табби посмотрел на огненную глыбу. Она все еще извивалась, и ему показалось, что в ее глубине рождается какое-то существо, как бабочка, что появляется из кокона. Дважды промелькнули огромные огненные крылья. Жар пылал вокруг головы Табби.
– Целая тарелка огня, – задумчиво произнес Кларк. – Вот что это было, да? Целая тарелка огня. Я помню, что ты повторял это много раз. Прямо здесь, на кухне.
Ричард. Это говорилось о Ричарде Альби, не о нем. Дракон сообщает ему, что сегодня ночью Ричард тоже умрет.
Дракон хочет, чтобы он знал об этом.
– Я помогу тебе подняться наверх, – сказал отец и двинулся по направлению к Табби.
Табби отступил еще немного назад и вновь взглянул на костер, пылающий посреди кухни. Он увидел огромные пустые глазницы – глазницы, заполненные темнотой; они смотрели на него. Боковым зрением он уловил какое-то новое движение и, обернувшись, увидел Билли Бентли, сидящего около горящей стены с безумной улыбкой на испещренном шрамами лице.
– Мы должны идти, – с трудом проговорил Кларк. – Время… У нас не очень много времени…
Табби побежал – он и сам не знал, куда он мчится. Единственное, что сейчас хотелось ему, – бежать прочь от этого страшного погребального костра посредине кухни. Билли Бентли пальцем манил его к себе.
– Это конец сериала? – неуверенно спросил Кларк. Рот Билли открылся в беззвучном хохоте.
Сейчас я умру, подумал Табби. Дом горит, а они с отцом оказались настолько во власти галлюцинаций сериала «Папа с тобой», что не смогут даже найти дорогу, чтобы выбраться наружу. Табби отступил назад и увидел, что в глубине костра появилась Огненная летучая мышь – она искала его, поворачивая голову с огромными пустыми глазницами. Если только она заметит его, то он погибнет – кухня, весь дом взорвутся, как Звезда Смерти в «Звездных войнах».
– Эй, сынок, – сказал Кларк, – что там, черт бы все побрал, с Беркли? Господи, почему от этой выпивки так чертовски жарко?
– Пап! – закричал Табби. – Беги! Беги отсюда!
Голова летучей мыши повернулась к Кларку; один взмах огромного крыла, – и пламя взвилось с удвоенной силой, залило кухню, отбросило отца на раковину и полностью накрыло его. Табби увидел, как вспыхнуло содержимое бутылки; корчась в огне, сползла с тела отца одежда. И вот уже сам Кларк извивается от боли, и кожа его морщится и чернеет от прикосновения огненных языков.
– Не-е-е-ет! – закричал Табби, беспомощно глядя, как погибает отец.
Еще один взмах огромного раскаленного крыла.
Табби в отчаянии оглянулся, заплакал и побежал прочь от этой невыносимой жары – он не представлял, в каком именно месте реального дома он сейчас находится: дом сериала «Папа с тобой» полностью поглотил «Четыре Очага».
Единственное, что помогало ориентироваться, это чуть понижающаяся температура воздуха.
Он нащупал горячую стену. Позади слышалось хлопанье огромных крыльев. Пальцы заскользили по стене и – Табби боялся поверить в это – наткнулись на деревянную коробку двери. Все еще не веря, Табби толкнул дверь.., лицо погрузилось в прохладный воздух, и он двинулся вперед.
В это мгновение огненный нож полоснул его по спине, и, теряя сознание, Табби повалился вперед, в темноту. Он падал по лестнице: голова, руки, спина больно бились о твердое дерево… Он скатился вниз. Лицо было мокрым и холодным. Табби решил, что по лицу течет кровь: на нем была дюжина ссадин, губы распухли. Воздух был холодным. Табби осторожно открыл глаза и увидел только темноту.
Он сообразил, что упал в подвал. Влага на лице не была кровью, его заливал пот. После невероятного жара внутри дома подвал казался просто холодильником. Он поднялся.
Ноги и руки хотя и дрожали, но все же слушались его: он ничего не сломал во время падения с лестницы. Тяжело дыша, Табби молча стоял в темноте. Наконец он прислонился к стене и замер. Он скорее знал, чем чувствовал, что плачет.
Прижавшись спиной к бетонному блоку, Табби перемещался вдоль стены в самую глубину темноты. Он слышал безумный треск огненного пиршества – пламя пожирало «Четыре Очага». И среди этого шума он различал неясные голоса, которые выкрикивали его имя.
Табби пришлось затаить дыхание, чтобы удержаться от дикого, бессмысленного вопля. Он отер потное лицо и быстро двинулся вдоль стены вперед, в самый дальний угол подвала. Одинокий голос звал его: «Иди сюда, сынок». Это был голос отца. Перед глазами Табби всплыла лужайка перед домом, на которой Кларк избил до смерти несчастную Беркли Вудхауз.
«Иди сюда, сынок».
Табби повернулся спиной к темноте и прижался к бетонному блоку. Острая неровная поверхность впивалась в кожу тысячью маленьких иголок. Он, дрожа, прилип к этой холодной стене.
Дверь подвала затряслась, и на Табби накатила волна жары – по лестнице сбегали огненные змеи. Он услышал, как пламя, чавкая, пожирает деревянные перила и лестницу.
Мальчик поднял голову и увидел, что огонь отражается в одном из маленьких подвальных окон.
2
Девятью часами раньше раздраженный Грем Вильяме беседовал с элегантным молодым человеком, облаченным в полосатую красную рубашку, галстук-бабочку, голубой пиджак и отутюженные брюки, который сидел за столом старого георгианского особняка на Олд-Пост-роад в Хиллхэвене.
Этот дом сейчас занимало Историческое общество Хэмпстеда и Патчина, и молодой человек – единственный, кто кроме Грема, находился в здании – был студентом, состоящим в его штате. Казалось, что парень считает Историческое общество своим собственным домом, и, что особенно досаждало Грему, этот тип выглядел так, словно родился среди библиотечных стеллажей.
– У вас намного более серьезные неприятности, чем вы можете предположить, мальчик. – Грем засунул сжатые в кулаки руки поглубже в карманы брюк. – Забудьте об этих так называемых правилах, про которые вы тут рассказывали.
Забудьте…
– Я объяснил вам. Директор настаивает на этом. Мы больше не можем позволить, чтобы посетители имели доступ к стеллажам. Этим летом у нас появилось очень много проблем.., вы бы просто не поверили в некоторые…
– И не смейте перебивать меня… У вас есть одна настоящая проблема, если вы называете себя историком. Вы – невежа. Вы никогда не слышали о Черном Лете. Один из самых страшных периодов истории этих мест, а для вас это просто пустой звук.
Юноша вздохнул, поерзал на стуле, словно желая спрятаться от возмущенного взгляда Грема.
– Я специализируюсь по европейской истории. Вы говорите о местных интересных событиях… Я не уверен, что как историк вы можете поучать меня…
– Я видел больше истории, чем ты читал о ней!
– Мистер Вильяме! Так у нас ничего не получится. Я конечно слышал о так называемом Черном Лете, и правда, я не совсем понимаю, что тогда произошло. Если вы посидите за одним из столов, то я пойду к стеллажам и выберу все, что хоть немного относится к тем событиям. Так вас устроит?
– Согласен. – Вильяме отошел немного назад, с трудом удерживаясь от того, чтобы как следует врезать этому черноглазому парню.
– Ну, вот мы и договорились. – Молодой человек встал, застегнул пиджак и с немного самодовольной улыбкой вышел из-за стола, – Посидите в читальне, мистер Вильяме?
– Вы сказали, что слышали что-то о Черном Лете. А что конкретно? – мрачно поинтересовался Грем.
– Я вспомню, когда буду подбирать для вас книги.
Грем повернулся и вошел в большую полукруглую, обитую деревянными панелями комнату. Ее пересекали длинные библиотечные столы. На стенах висели портреты, картины, старые карты; полки были заставлены старыми рукописями, книгами и манускриптами. Грем как можно более громко бросил ручку и блокнот на один из столов. Потом засунул руки в карманы и принялся рассматривать картины, которые видел до этого много раз. Он остановился около нарисованной кем-то карты, изображающей морское побережье Хэмпстеда – Патчина: на ней были схематично обозначены болота и пустоши; угрожающе поднявший лук индеец стоял там, где произошла резня 1645 года; на Кенделл-Пойнт замер в карауле солдат в красном мундире. Создатель карты не очень-то заботился о том, чтобы точно передать форму береговой линии и соблюсти масштаб. В правом нижнем углу Грем рассмотрел дату: 1803. Он был уверен – если бы художник рисовал карту в 1811 году, то он бы изобразил Кенделл-Пойнт намного более интересно.
– Мистер Вильяме! Мистер Вильяме!
Грем с трудом оторвался от карты и, обернувшись, обнаружил молодого человека, стоящего рядом с довольно толстой пачкой газет и книг; парень выглядел еще более самодовольным, чем раньше.
– Я нашел много материалов, – сказал он. – Тут копии нью-хейвенских газет за летние месяцы тысяча восемьсот семьдесят третьего года, копии патчинских газет и все книги, которые показались мне хоть в малейшей степени относящимися к этому вопросу… И я вспомнил то, о чем упоминал. – Он указал на старую книгу в сером библиотечном переплете. – Вы слышали что-нибудь о Стефане Поллаке?
Грем покачал головой.
– Считают, что Поллак оказал влияние на Вашингтона Ирвинга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38