Дни проходили неплохо, не считая странного ощущения, что его сердце, желудок и, возможно, легкие исчезли семнадцатого июля. Иногда он видел направление, в котором двигаются мысли, и когда они приходили в голову, на него вновь обрушивался тяжелый удар, потому что он был лишь наполовину подготовлен к ним. Тем не менее на работе все складывалось отлично. В основном именно во время прогулок по Маунт-авеню до Хиллхэвена у него появлялись сомнения в том, сможет ли он прожить наступающий день.
Эти прогулки были приятны и полезны – развивали и тренировали мышцы. Между большими домами на Маунтавеню мелькал Саунд; за последним поворотом, около массивного, увитого плющом особняка, где в конце двадцатых Грем встретил Дороти Бах, Ричард останавливался. Перед ним расстилался плоский берег хиллхэвенского пляжа. К середине лета эти пляжи были заполнены до отказа, от них несся смешанный запах соли, солнца и сладковатый, приятный запах крема для загара. По утрам сине-черная вода подкатывалась к первым рядам принимающих солнечные ванны, заставляя вставать и перетаскивать подстилки в более безопасные места; по вечерам, возвращаясь домой, Ричард видел пустынный берег, испещренный лужицами соленой воды, раковинами, между которыми с важным видом расхаживали морские чайки. Эта заурядность происходящего давала Ричарду ощущение того, что все в мире движется по обычному кругу, и помогала справиться с собой.
Первым странным событием, с которым он столкнулся в самом начале работы в Хиллхэвене – в тот день, когда только-только решил проходить пешком две мили между домом и новой работой, – было то, что Чарльз Антолини вытащил себя из гамака и принялся красить свой дом. Странными в этих малярных работах Чарльза Антолини были невероятная оживленность хозяина и цвет выбранной краски. Антолини, завидев проходившего мимо Ричарда, спустился со строительных лесов и закричал:
– Привет, парень! Отличный денек выдался, верно? Твою мать, не верится даже, такой денек!
Чарльз Антолини длинными полосами с помощью огромной кисти красил дом в ярко-розовый цвет – до того яркий, что, казалось, в тот момент, когда розовые капли падают на траву, слышится шипение; самому дому этот цвет придавал какую-то агрессивность. В это первое утро Чарльз уже покрасил половину фасада своего особняка в колониальном стиле. Ричард заметил, что в этот же сверкающий розовый цвет выкрашены двери, рамы окон и даже подоконники.
Дни шли, и Ричард видел, что Чарльз Антолини покрасил в розовый цвет не только окна и входную дверь («Здорово у меня, парень, выходит, а? Так и сияет! Что скажешь?»), но и собирается красить огромную телевизионную антенну на крыше дома. Изобрел ли он какой-то новый способ, чтобы удалось выкрасить кистью все ее повороты, изгибы и углы?
Он увидел, как Антолини разрешил эту проблему. Он набрал на кисть побольше краски и несколько раз резко потряс ею, разбрызгав розовые пятна по основной части антенны, а затем принялся размазывать их кистью по остальной поверхности; потом Чарльз радостно посмотрел на Ричарда – он был счастлив, что кто-то оказался свидетелем его изобретательности.
Примерно в то же время Ричард увидел также и Фло Антолини: она ехала по Бич-трэйл в автомобиле, заднее стекло которого было полностью закрыто грудой чемоданов.
Да, все эти события Ричард действительно наблюдал – у него не было ни малейших сомнений в этом. Но в остальном все было не так просто.
Действительно ли он, например, видел высокого худощавого мужчину в потертом пальто, который прошел мимо него во время очередной прогулки с работы? Мужчина напоминал какую-то нелепую подстреленную птицу или чучело, беспомощное до того, что становилось ясно, что на порученном его заботам поле не останется ни единого зерна. Но он напоминал еще что-то или кого-то. Ричард принялся перебирать прошлое, рыться в памяти. Уши незнакомца были прозрачными на свету, он был высоким и худощавым, с узкими плечами, длинными конечностями, руки на милю торчали из рукавов, ноги вполне могли служить столбами, и весь его вид был невероятно неуклюжим. Голова маленькая, с плоской верхушкой, по бокам торчат огромные уши, большие зеленые прозрачные глаза и длинный нос…
И тут Ричард вспомнил; это Икабод Крейн, коннектикутский школьный учитель из «Легенды о сонной лощине».
Ричард видел, как он шагал по Маунт-авеню, голова покачивалась в такт шагам, он размахивал руками, и, когда учитель повернул за угол, Ричард вышел на середину улицы, чтобы подольше посмотреть на него.
Икабод Крейн? На Маунт-авеню? В том мире, где так жестоко была убита его жена?
Что ж, это настолько же возможно, как и все остальное.
Странностей становилось все больше. Через день после того, как мимо него прошел Икабод Крейн, Ричард пригляделся к машине, ехавшей вниз по Маунт-авеню, и увидел нечто из двадцатых годов Берлина – Берлина Кристофера Ишервуда. За рулем в строгом черном костюме сидела блондинка. На манжетах ослепительно белой блузки сверкали запонки, стоячий воротничок обвивал черный галстук, в одном глазу поблескивал монокль. Она курила желтую сигарету в длинном мундштуке. Волосы коротко подстрижены под мальчика. В тот момент, когда Ричард увидел женщину, он заметил, что ее лицо испещрено крохотными шрамами. Она скользнула по нему взглядом, и Ричард замер в растерянности: она не принадлежала этому миру и была опасна и злобна, словно раковая опухоль. От ее взгляда, казалось, в кожу впивался острый нож. Женщина проехала вниз по Маунтавеню, и будто земля разверзлась и поглотила автомобиль перед старым домом Табби.
На следующий день Ричард увидел, что в подворотне дома по Маунт-авеню прячется обмотанный бинтами мужчина.
Он был уверен в том, что на этот раз это не галлюцинация.
Очередной прокаженный. Ричард и сам не помнил, когда впервые услыхал это ужасное слово, но он уже знал его. Дети, встречая на хэмпстедской улице очередного несчастного, принимались охотиться за ним, пытаясь сорвать защитную оболочку бинтов – то последнее, что еще удерживало жизнь в этих созданиях. Так что не удивительно, что бедный прокаженный удирал прочь, как только замечал, что кто-то собирается подойти к нему. Ричард слышал тяжелое дыхание человека, стоящего в подворотне, и хотел сказать: «Все в порядке, я просто иду на работу», но не успел вымолвить и пары слов, как несчастный подпрыгнул от испуга, выскочил из убежища и побежал вниз по Маунт-авеню – это зрелище оказалось еще более тяжелым, чем видение возникшей из ада женщины: бедный, несчастный прокаженный, который шарахается от собственной тени, чем-то напоминал Ричарду его самого. Безумие, отчаяние, паника.
Через несколько дней, когда все эти странности начали нарастать в геометрической прогрессии, Ричарду довелось увидеть кое-что значительно более страшное. После этого он добирался по Маунт-авеню до Хиллхэвена только на машине, глядя прямо перед собой.
Все началось просто. Черная машина неизвестной марки выехала из-за спины Ричарда буквально через несколько минут после того, как он начал подыматься по «Золотой миле»; зажглись задние огни, и машина остановилась. Водитель наверняка держит на коленях открытый атлас с картой округа Патчин, и, когда Ричард подойдет достаточно близко, задаст обычный в такой ситуации вопрос: «Это Маунт-авеню?» или «Я правильно еду в Хиллхэвен?» Любой пешеход на Маунт-авеню всегда с радостью остановится и будет долго и нудно объяснять, как проехать в нужном направлении и где располагаются дорожные указатели. Черный автомобиль – немного похожий, с точки зрения Ричарда, на «шевроле» – спокойно стоял у обочины дороги, ожидая, пока Ричард не поравняется с ним. Машина чуть подрагивала, словно спящая собака. Она остановилась прямо перед старым домом Смитфилдов.
Ричард подошел поближе, и в это мгновение открылась дверь шофера. Затем резко отворилась пассажирская дверь.
Ричард на мгновение заколебался, и, может быть, это колебание спасло ему жизнь. Одна из задних дверей, та, которая находилась с его стороны, тоже открылась. Ричард отступил назад – неожиданно безобидная машина оказалась окружена зловещим светом. Стоя на обочине дороги ранним солнечным июльским утром с тремя распахнутыми настежь дверями, она напоминала странное насекомое – жука или муху.
Ничего особенного не происходило, но во рту у Ричарда пересохло: он не знал почему, но он боялся того, что находилось в машине, что бы это ни было.
Из задней пассажирской двери черного «шевроле» вышла Лаура.
Ричард застонал. Все, что он видел до этого, было лишь прелюдией к этой сцене: его жена выходит из машины, вот появились длинные красивые ноги, вот она поворачивается к нему лицом, но выражения его Ричард не смог понять – лицо походило на застывшую маску. Волосы развевались под легким бризом, задувавшим с Саунда.
Со стороны водительского места появился мужчина и так же, как и Лаура, повернулся к Ричарду лицом. Он был одет в дырявый старый пиджак и вылинявшую желтую ковбойку, запачканную илом и грязью. Другой человек, вылезший с заднего сиденья, был лыс и выглядел вялым и мрачным. И вот уже все трое молча стоят около черного «шевроле» и смотрят на Ричарда; их лица были похожи – абсолютно пустые, без малейших признаков каких-нибудь эмоций; их лица были мертвы.
Лаура открыла рот, и Ричард, повинуясь какому-то инстинктивному ужасу, зажал уши. Что бы мертвая Лаура ни говорила ему, он не хотел и не должен это слышать. Ричард отступил на несколько шагов назад и увидел, что двое мужчин, медленно обходя машину, начали приближаться к нему.
Ричард сделал назад шаг, другой, третий, повторяя: «Нет, убирайтесь, убирайтесь отсюда», но они продолжали двигаться, медленно и неумолимо. Тогда Ричард повернулся и побежал. Он несся по дороге точно так же, как накануне убегал по ней несчастный прокаженный. Безумие, отчаяние, паника.
В футах пятнадцати от него между кирпичными столбами вилась подъездная дорога к дому. Ричард побежал по ней, надеясь добраться до особняка; он пробежал через кленовую аллею, мимо теннисного корта, окруженного высоким сетчатым забором. Наконец в конце дорожки показался серый каменный дом. Позади него искрилось в отблесках солнца море. Занавеси на окнах нижнего этажа были опущены, и весь особняк имел какой-то нежилой, заброшенный вид. Ричард не имел понятия, что он скажет, если кто-нибудь откроет дверь на его стук.
Он взбежал по ступенькам и позвонил. Перед глазами стояла Лаура, которая, медленно отойдя от машины, сворачивает на красную подъездную дорожку… Ричард все еще держал палец на звонке.
С другой стороны двери послышались шаги, потом тишина; затем дверь приотворилась. Она открылась на дюйм или два, и подозрительное лицо старика с седыми волосами появилось за дверной цепочкой.
– Я живу через улицу, – объяснил Ричард, указывая в направлении, означающем Маунт-авеню. – Там, на улице, какие-то люди.., мне кажется, они хотят убить меня.
– Так я и поверю, – ответил старик из-за двери.
– Я напуган до смерти, – повторил Ричард.
– Ладно, сейчас, – старик открыл цепочку. Он поднял правую руку и Ричард увидел, что он держит в ней пистолет. – Так ты прибежал сюда за помощью?
Ричард кивнул:
– Они остановили машину прямо передо мной.., перед старым домом Смитфилдов.
– Дом старого Смитфилда, – старик тоже кивнул и опустил пистолет. – Ага, Монти жил по соседству.., со всей семьей. Вы думаете, они все еще там?
Ричард кивнул.
– Что ж, я не против помочь вам. Они только увидят эту штуку, сразу быстро смоются. Пистолет просто нафарширован пулями, на случай если нам понадобится устроить небольшое сражение.
Ричард был испуган до такой степени, что ему и в голову не пришло: как, собственно говоря, пистолет сможет остановить людей, которые уже мертвы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Эти прогулки были приятны и полезны – развивали и тренировали мышцы. Между большими домами на Маунтавеню мелькал Саунд; за последним поворотом, около массивного, увитого плющом особняка, где в конце двадцатых Грем встретил Дороти Бах, Ричард останавливался. Перед ним расстилался плоский берег хиллхэвенского пляжа. К середине лета эти пляжи были заполнены до отказа, от них несся смешанный запах соли, солнца и сладковатый, приятный запах крема для загара. По утрам сине-черная вода подкатывалась к первым рядам принимающих солнечные ванны, заставляя вставать и перетаскивать подстилки в более безопасные места; по вечерам, возвращаясь домой, Ричард видел пустынный берег, испещренный лужицами соленой воды, раковинами, между которыми с важным видом расхаживали морские чайки. Эта заурядность происходящего давала Ричарду ощущение того, что все в мире движется по обычному кругу, и помогала справиться с собой.
Первым странным событием, с которым он столкнулся в самом начале работы в Хиллхэвене – в тот день, когда только-только решил проходить пешком две мили между домом и новой работой, – было то, что Чарльз Антолини вытащил себя из гамака и принялся красить свой дом. Странными в этих малярных работах Чарльза Антолини были невероятная оживленность хозяина и цвет выбранной краски. Антолини, завидев проходившего мимо Ричарда, спустился со строительных лесов и закричал:
– Привет, парень! Отличный денек выдался, верно? Твою мать, не верится даже, такой денек!
Чарльз Антолини длинными полосами с помощью огромной кисти красил дом в ярко-розовый цвет – до того яркий, что, казалось, в тот момент, когда розовые капли падают на траву, слышится шипение; самому дому этот цвет придавал какую-то агрессивность. В это первое утро Чарльз уже покрасил половину фасада своего особняка в колониальном стиле. Ричард заметил, что в этот же сверкающий розовый цвет выкрашены двери, рамы окон и даже подоконники.
Дни шли, и Ричард видел, что Чарльз Антолини покрасил в розовый цвет не только окна и входную дверь («Здорово у меня, парень, выходит, а? Так и сияет! Что скажешь?»), но и собирается красить огромную телевизионную антенну на крыше дома. Изобрел ли он какой-то новый способ, чтобы удалось выкрасить кистью все ее повороты, изгибы и углы?
Он увидел, как Антолини разрешил эту проблему. Он набрал на кисть побольше краски и несколько раз резко потряс ею, разбрызгав розовые пятна по основной части антенны, а затем принялся размазывать их кистью по остальной поверхности; потом Чарльз радостно посмотрел на Ричарда – он был счастлив, что кто-то оказался свидетелем его изобретательности.
Примерно в то же время Ричард увидел также и Фло Антолини: она ехала по Бич-трэйл в автомобиле, заднее стекло которого было полностью закрыто грудой чемоданов.
Да, все эти события Ричард действительно наблюдал – у него не было ни малейших сомнений в этом. Но в остальном все было не так просто.
Действительно ли он, например, видел высокого худощавого мужчину в потертом пальто, который прошел мимо него во время очередной прогулки с работы? Мужчина напоминал какую-то нелепую подстреленную птицу или чучело, беспомощное до того, что становилось ясно, что на порученном его заботам поле не останется ни единого зерна. Но он напоминал еще что-то или кого-то. Ричард принялся перебирать прошлое, рыться в памяти. Уши незнакомца были прозрачными на свету, он был высоким и худощавым, с узкими плечами, длинными конечностями, руки на милю торчали из рукавов, ноги вполне могли служить столбами, и весь его вид был невероятно неуклюжим. Голова маленькая, с плоской верхушкой, по бокам торчат огромные уши, большие зеленые прозрачные глаза и длинный нос…
И тут Ричард вспомнил; это Икабод Крейн, коннектикутский школьный учитель из «Легенды о сонной лощине».
Ричард видел, как он шагал по Маунт-авеню, голова покачивалась в такт шагам, он размахивал руками, и, когда учитель повернул за угол, Ричард вышел на середину улицы, чтобы подольше посмотреть на него.
Икабод Крейн? На Маунт-авеню? В том мире, где так жестоко была убита его жена?
Что ж, это настолько же возможно, как и все остальное.
Странностей становилось все больше. Через день после того, как мимо него прошел Икабод Крейн, Ричард пригляделся к машине, ехавшей вниз по Маунт-авеню, и увидел нечто из двадцатых годов Берлина – Берлина Кристофера Ишервуда. За рулем в строгом черном костюме сидела блондинка. На манжетах ослепительно белой блузки сверкали запонки, стоячий воротничок обвивал черный галстук, в одном глазу поблескивал монокль. Она курила желтую сигарету в длинном мундштуке. Волосы коротко подстрижены под мальчика. В тот момент, когда Ричард увидел женщину, он заметил, что ее лицо испещрено крохотными шрамами. Она скользнула по нему взглядом, и Ричард замер в растерянности: она не принадлежала этому миру и была опасна и злобна, словно раковая опухоль. От ее взгляда, казалось, в кожу впивался острый нож. Женщина проехала вниз по Маунтавеню, и будто земля разверзлась и поглотила автомобиль перед старым домом Табби.
На следующий день Ричард увидел, что в подворотне дома по Маунт-авеню прячется обмотанный бинтами мужчина.
Он был уверен в том, что на этот раз это не галлюцинация.
Очередной прокаженный. Ричард и сам не помнил, когда впервые услыхал это ужасное слово, но он уже знал его. Дети, встречая на хэмпстедской улице очередного несчастного, принимались охотиться за ним, пытаясь сорвать защитную оболочку бинтов – то последнее, что еще удерживало жизнь в этих созданиях. Так что не удивительно, что бедный прокаженный удирал прочь, как только замечал, что кто-то собирается подойти к нему. Ричард слышал тяжелое дыхание человека, стоящего в подворотне, и хотел сказать: «Все в порядке, я просто иду на работу», но не успел вымолвить и пары слов, как несчастный подпрыгнул от испуга, выскочил из убежища и побежал вниз по Маунт-авеню – это зрелище оказалось еще более тяжелым, чем видение возникшей из ада женщины: бедный, несчастный прокаженный, который шарахается от собственной тени, чем-то напоминал Ричарду его самого. Безумие, отчаяние, паника.
Через несколько дней, когда все эти странности начали нарастать в геометрической прогрессии, Ричарду довелось увидеть кое-что значительно более страшное. После этого он добирался по Маунт-авеню до Хиллхэвена только на машине, глядя прямо перед собой.
Все началось просто. Черная машина неизвестной марки выехала из-за спины Ричарда буквально через несколько минут после того, как он начал подыматься по «Золотой миле»; зажглись задние огни, и машина остановилась. Водитель наверняка держит на коленях открытый атлас с картой округа Патчин, и, когда Ричард подойдет достаточно близко, задаст обычный в такой ситуации вопрос: «Это Маунт-авеню?» или «Я правильно еду в Хиллхэвен?» Любой пешеход на Маунт-авеню всегда с радостью остановится и будет долго и нудно объяснять, как проехать в нужном направлении и где располагаются дорожные указатели. Черный автомобиль – немного похожий, с точки зрения Ричарда, на «шевроле» – спокойно стоял у обочины дороги, ожидая, пока Ричард не поравняется с ним. Машина чуть подрагивала, словно спящая собака. Она остановилась прямо перед старым домом Смитфилдов.
Ричард подошел поближе, и в это мгновение открылась дверь шофера. Затем резко отворилась пассажирская дверь.
Ричард на мгновение заколебался, и, может быть, это колебание спасло ему жизнь. Одна из задних дверей, та, которая находилась с его стороны, тоже открылась. Ричард отступил назад – неожиданно безобидная машина оказалась окружена зловещим светом. Стоя на обочине дороги ранним солнечным июльским утром с тремя распахнутыми настежь дверями, она напоминала странное насекомое – жука или муху.
Ничего особенного не происходило, но во рту у Ричарда пересохло: он не знал почему, но он боялся того, что находилось в машине, что бы это ни было.
Из задней пассажирской двери черного «шевроле» вышла Лаура.
Ричард застонал. Все, что он видел до этого, было лишь прелюдией к этой сцене: его жена выходит из машины, вот появились длинные красивые ноги, вот она поворачивается к нему лицом, но выражения его Ричард не смог понять – лицо походило на застывшую маску. Волосы развевались под легким бризом, задувавшим с Саунда.
Со стороны водительского места появился мужчина и так же, как и Лаура, повернулся к Ричарду лицом. Он был одет в дырявый старый пиджак и вылинявшую желтую ковбойку, запачканную илом и грязью. Другой человек, вылезший с заднего сиденья, был лыс и выглядел вялым и мрачным. И вот уже все трое молча стоят около черного «шевроле» и смотрят на Ричарда; их лица были похожи – абсолютно пустые, без малейших признаков каких-нибудь эмоций; их лица были мертвы.
Лаура открыла рот, и Ричард, повинуясь какому-то инстинктивному ужасу, зажал уши. Что бы мертвая Лаура ни говорила ему, он не хотел и не должен это слышать. Ричард отступил на несколько шагов назад и увидел, что двое мужчин, медленно обходя машину, начали приближаться к нему.
Ричард сделал назад шаг, другой, третий, повторяя: «Нет, убирайтесь, убирайтесь отсюда», но они продолжали двигаться, медленно и неумолимо. Тогда Ричард повернулся и побежал. Он несся по дороге точно так же, как накануне убегал по ней несчастный прокаженный. Безумие, отчаяние, паника.
В футах пятнадцати от него между кирпичными столбами вилась подъездная дорога к дому. Ричард побежал по ней, надеясь добраться до особняка; он пробежал через кленовую аллею, мимо теннисного корта, окруженного высоким сетчатым забором. Наконец в конце дорожки показался серый каменный дом. Позади него искрилось в отблесках солнца море. Занавеси на окнах нижнего этажа были опущены, и весь особняк имел какой-то нежилой, заброшенный вид. Ричард не имел понятия, что он скажет, если кто-нибудь откроет дверь на его стук.
Он взбежал по ступенькам и позвонил. Перед глазами стояла Лаура, которая, медленно отойдя от машины, сворачивает на красную подъездную дорожку… Ричард все еще держал палец на звонке.
С другой стороны двери послышались шаги, потом тишина; затем дверь приотворилась. Она открылась на дюйм или два, и подозрительное лицо старика с седыми волосами появилось за дверной цепочкой.
– Я живу через улицу, – объяснил Ричард, указывая в направлении, означающем Маунт-авеню. – Там, на улице, какие-то люди.., мне кажется, они хотят убить меня.
– Так я и поверю, – ответил старик из-за двери.
– Я напуган до смерти, – повторил Ричард.
– Ладно, сейчас, – старик открыл цепочку. Он поднял правую руку и Ричард увидел, что он держит в ней пистолет. – Так ты прибежал сюда за помощью?
Ричард кивнул:
– Они остановили машину прямо передо мной.., перед старым домом Смитфилдов.
– Дом старого Смитфилда, – старик тоже кивнул и опустил пистолет. – Ага, Монти жил по соседству.., со всей семьей. Вы думаете, они все еще там?
Ричард кивнул.
– Что ж, я не против помочь вам. Они только увидят эту штуку, сразу быстро смоются. Пистолет просто нафарширован пулями, на случай если нам понадобится устроить небольшое сражение.
Ричард был испуган до такой степени, что ему и в голову не пришло: как, собственно говоря, пистолет сможет остановить людей, которые уже мертвы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38