— Хватит! — Она взглянула на меня. — Мистер Саттер, суд ценит ваши личные гарантии и поражен вашей предусмотрительностью, выразившейся в том, что вы принесли портфель, полный денег. — Смех в зале. — Суд также принял к сведению вашу готовность предоставить в качестве залога паспорт вашего подзащитного. Несмотря на это, ваша просьба об освобождении под залог откло...
— Ваша честь! Еще одно слово, если можно.
Она закатила глаза, но затем усталым жестом позволила мне продолжать.
— Ваша честь... Ваша честь...
— Да, мистер Саттер? Говорите, прошу вас.
Я сделал глубокий вдох, поймал взгляд Белларозы и заговорил:
— Ваша честь, исходя из обвинительного заключения... из текста заключения... обвинение констатирует, что убийство Хуана Карранцы имело место четырнадцатого января этого года в Нью-Джерси. Так вот, Ваша честь, мой подзащитный имеет алиби на этот день. Я не думаю, что сейчас время говорить об этом алиби, но я вынужден лично заявить о его наличии перед судом. Поэтому, если вы мне позволите...
В зале суда повисла тишина. Ее нарушил голос Феррагамо.
— О каком алиби вы говорите, мистер Саттер? Я бы хотел услышать, какое алиби вы имеете в виду. — Он взглянул на судью. — Ваша честь, у меня в распоряжении имеется пять свидетелей, которые дали свои показания под присягой, перед лицом Большого жюри присяжных о прямой причастности Фрэнка Белларозы к убийству Хуана Карранцы. Большое жюри присяжных постановило одобрить обвинительное заключение именно на основании этих свидетельств. О каком еще алиби может говорить здесь представитель зашиты? — Он воздел руки к потолку в трагическом жесте. — Это просто неслыханно! На самом деле, мистер Саттер. На самом деле. Вы просто заставляете нас даром терять время.
Он на самом деле был взбешен. На самом деле. Но я тоже был вне себя. Чем больше этот подонок говорил, тем больше я убеждался в том, что все это делалось в расчете на публику и для удовлетворения собственных амбиций.
— Мистер Феррагамо, — обратился я к нему громко — так, чтобы все в зале слышали мои слова. — У меня записаны номера четырех машин, которые пытались задержать меня, чтобы я опоздал на это судебное заседание. Я уверен, что если проверю, кому принадлежат эти машины, то окажется, что они принадлежат ведомству федерального прокурора. Я также не сомневаюсь, что вы замешаны в незаконных действиях, направленных на то, чтобы...
— Как вы смеете? Как вы смеете?
— Нет, как вы смеете? — отреагировал я, передразнивая его манеру делать ударение на некоторых словах. — Как смеете вы мешать...
— Вы с ума сошли?!
Признаться, мне в тот момент было жарко. Нет нужды говорить о том, что лучше не иметь в числе своих врагов человека, обладающего такой властью, но, черт побери, у меня теперь были враги во многих солидных организациях — в Федеральной налоговой службе, в ФБР, в клубе «Крик», в семье Стенхопов и в среде их адвокатов и так далее. Пусть прибавится еще один, не страшно.
— Вовсе не я демонстрирую ненормальное поведение в зале суда, — сказал я.
— Что?
Толпе такие вещи нравятся. Конечно же, все любят скандалы. Всего десять минут назад они сидели здесь, позевывая от скуки, выслушивая однообразные постановления судьи. Вдруг является Фрэнк Беллароза, за ним его расхристанный адвокат, который к тому же оказывается слегка ненормальным, и наконец аж сам Альфонс Феррагамо, в какой-то момент совершенно потерявший над собой контроль. Я посмотрел в зал и увидел репортеров, строчивших без отдыха в своих блокнотах, рисовальщиков, бросающих быстрые взгляды то на разворачивавшееся действие, то в свои блокноты, словно они следили за игрой в пинг-понг. Зрители в зале улыбались и буквально пожирали нас глазами, словно до этого они присутствовали на скучном оперном представлении, и вдруг, к своему удовольствию, обнаружили во втором акте смелую эротическую сцену.
Тем временем я и Альфонс схватились не на шутку, уже забыв о предмете спора и думая только о выяснении отношений. Судья Розен дала нам еще минуту на обмен ударами, видимо, не желая лишать зрителей такого зрелища, но затем ударила своим молотком по столу.
— Достаточно, джентльмены, — с издевкой сказала она и обратилась ко мне: — Мистер Саттер, вы выдвинули серьезное обвинение, но оно не является темой нашего заседания, даже если ваши слова подтвердятся. Что же касается алиби, которое, как вы утверждаете, ваш подзащитный имел на день совершения преступления, то такое заявление может быть рассмотрено для решения вопроса об освобождении под залог. Тем не менее я не вижу, каким образом вы сможете подкрепить ваши утверждения. Если только ваши свидетели находятся здесь, в зале суда. Но даже если это так, мистер Саттер, то я не в состоянии отложить слушания по другим делам для того, чтобы приводить сейчас к присяге ваших свидетелей. Извините, мистер Саттер, но вопрос об освобождении вашего подзащитного под залог можно решить лишь на заседании суда, которое будет назначено в ближайшем будущем... — Ее молоток опять завис над столом.
— Ваша честь, — быстро заговорил я. — Ваша честь, в тот день, четырнадцатого января этого года...
— Мистер Саттер...
— В тот день мой подзащитный осматривал усадьбу, граничащую с моей, это на Лонг-Айленде. И хотя в то время я не был лично знаком с ним, я узнал его, так как неоднократно видел его по телевидению и в газетах, я узнал, что это был он, мистер Фрэнк Беллароза.
Судья Розен наклонилась ко мне и подождала, пока шум в зале утихнет.
— Мистер Саттер, так вы хотите сказать, что вы можете подтвердить алиби, мистера Белларозы?
— Да, Ваша честь.
— Вы видели его четырнадцатого января?
— Да, Ваша честь. В тот день я был дома. Я проверил это по моему ежедневнику. — На самом деле я ничего не проверял, хотя мне и следовало сделать это, прежде чем пойти на лжесвидетельство. — Я поехал на прогулку верхом и увидел мистера Белларозу в сопровождении двух других джентльменов. Они осматривали территорию соседней усадьбы, которую мой подзащитный впоследствии купил. Я увидел их, они помахали мне в знак приветствия, я в свою очередь тоже махнул им рукой. Мы не разговаривали, а лишь обменялись этими жестами. Я находился всего футах в тридцати от мистера Белларозы и сразу же узнал его. Это было около девяти часов утра. А где-то около полудня я видел, как они садятся в черный «кадиллак». Как известно, мистер Карранца был убит в полдень, когда его машина выезжала со стоянки на Гарден-Стейт в Нью-Джерси, то есть примерно в восьмидесяти милях от того места, где в тот момент находился мистер Беллароза.
Что мог на это сказать мистер Феррагамо? Только одно слово.
— Лжец, — бросил он.
Я ответил ему надменным взглядом белого аристократа, и он отвел свои устричные глаза в сторону.
Судья Розен целую минуту сидела молча, возможно, она в эти минуты жалела о том, что когда-то ей так сильно захотелось стать судьей. Наконец она нарушила молчание.
— Какую сумму вы можете представить суду в качестве залога, советник?
— Пять миллионов, Ваша честь. Четыре миллиона в документах на владение имуществом, один миллион наличными.
— Хорошо. Залог принимается. Оформите его у секретаря суда на первом этаже. — Она ударила молотком по столу как раз в тот момент, когда Феррагамо заорал о своем протесте. Судья Розен словно не услышала его криков.
— Следующий! — провозгласила она.
* * *
— Вот видишь, я знал, что ты с этим справишься, — сказал Фрэнк Беллароза, когда мы спускались вместе с ним на первый этаж: я должен был оформить залог у секретаря.
Я чувствовал страшные колики в животе, голова раскалывалась, в глаза словно кто-то насыпал песка. В довершение всего болело сердце. Ни в каком кошмарном сне я не мог вообразить, что мне придется лжесвидетельствовать в суде по какой бы то ни было причине. А делать это только для того, чтобы спасти от тюрьмы главаря мафии, и вовсе невообразимо.
Но при этом я никогда не мог бы также представить себе, что меня обвинят в уклонении от уплаты налогов с возможностью привлечения к уголовной ответственности, и все это произойдет из-за досадной оплошности с моей стороны, совершенной много лет назад. Никогда не мог я прежде даже предположить, что федеральный прокурор способен сфабриковать уголовное дело для того, чтобы свести личные счеты, что лицо такого уровня будет строить козни с целью задержать мой приезд в суд и прибегать к обману, чтобы заставить меня отправиться в суд в Бруклине. Да, я прекрасно знаю, что нет ничего хорошего в том, чтобы отвечать злом на зло, — это один из первых уроков этики, который я усвоил еще будучи ребенком. Но неотъемлемой частью жизни и процесса взросления является наша способность совершать те поступки, которые необходимы для выживания. Когда ставки поднимаются от бейсбольных карточек и нескольких центов до вопроса жизни и смерти, вам иногда приходится вносить в правила уточнения. Идти на компромисс, могли бы вы сказать. А иногда бывает необходимо и солгать.
История человечества полна примеров, когда люди жертвовали своей жизнью, не желая идти на компромисс. Когда-то я восхищался такими людьми. Теперь я считаю, что большинство из них поступало довольно глупо.
— Теперь ты понял, что это за фрукт? — спросил меня Беллароза.
Я промолчал.
— Ты не на шутку раздразнил его. Я тебя, кстати, об этом не просил. С его стороны все это — сведение личных счетов, а я отношусь к этому делу совсем иначе. Capisce?
— Фрэнк, заткнись.
* * *
Пока я шел по длинным коридорам здания суда, я пребывал все в том же полубессознательном состоянии. Между тем вокруг нас так и вились репортеры со своими блокнотами. Слава Богу, что в здание суда не допускают журналистов с фотоаппаратами и диктофонами, но зачем впускают сюда этих безумных писак, это выше моего понимания. Свобода прессы — это одно дело, но, когда она мешает вам пройти по коридору, вы чувствуете законное возмущение.
После того как мы покинули здание суда, в котором я оставил содержимое своего тяжелого портфеля и свою «невинность», на ступеньках мы вновь натолкнулись на толпу репортеров. Они уже успели перегруппироваться и выдвинули теперь в первые ряды своих телеоператоров и фотокорреспондентов.
Репортеры безостановочно задавали свои коварные и идиотские вопросы, но все, что они получали в ответ от дона, это реплики типа: «Эй, а что это вы здесь делаете?», «Нет, никаких автографов!», «Хотите, чтоб я улыбнулся? А больше ничего не хотите?» и так далее.
Оказалось, что он знал многих репортеров по имени.
— Эй, Лоррен, давненько не виделись. Где это ты так загорел? — И Лоррен улыбался, глядя на этого милого человека.
— Тим, а ты все работаешь на эту газетенку? Они что, не знают, что ты любишь заложить за воротник? Ха-ха-ха!
Один из тележурналистов сунул свой микрофон под нос Белларозе и задал вопрос:
— Существует ли на самом деле борьба за контроль над торговлей кокаином между мафией и медельинским картелем?
— Кто с кем борется и за что? По-английски не можете сказать?
— Считаете ли вы, что Альфонс Феррагамо борется против вас по мотивам личной мести? — спросил какой-то более сообразительный репортер.
— Нет, просто ему наболтали что-то против меня, а он должен как-то действовать, реагировать. А так мы с ним старые приятели, — спокойно поделился Фрэнк, раскуривая сигару «Монте-Кристо» номер четыре.
Все вокруг засмеялись.
— Счастливы ли вы, что оказались почти сразу же на свободе?
— Должен вам сказать, что завтрак, которым меня сегодня угостили, был самым отвратительным в моей жизни. Это явилось для меня жестоким наказанием. — Он выпустил дым от сигары на своих интервьюеров.
В ответ раздался взрыв хохота, и так как всем стало ясно, что мистер Беллароза не собирается делать никаких сенсационных заявлений, то присутствующие решили переключиться на смешные аспекты этой истории.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105