Я заметил Альберта Левенталя, беседовавшего с Эдом Куном, в прошлом занимавшим место Левенталя, а теперь управляющего "Плейбой букс". Приехали и другие знакомые лица - издатели, главы отделов, второстепенные фигуры из издательства "Джолли грин джайент", курсирующие поблизости с напитками в руках.
Стены были завешаны шестифутовыми репродукциями. Там были Джин Харлоу, демонстрирующая глубокое декольте, украшенное драгоценностями; сцена с Джейн Рассел из фильма "Вне закона", где актриса показывала отнюдь не только бриллианты; "человек из Нассау" красовался на портрете в шлеме и перчатках пилота тридцатых годов. Над всем этим висели гигантские макеты обложки нашей книги с большими черными буквами, совершенно сногсшибательные. Своей уверенностью и напором они походили на заголовки газетных передовиц: "АВТОБИОГРАФИЯ ХОВАРДА ХЬЮЗА: ПРЕДИСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИИ КЛИФФОРДА ИРВИНГА". Я почувствовал, как начинаю идиотски ухмыляться, и заказал себе еще один бурбон со льдом, пытаясь стереть с лица неуместное выражение. "Все эти люди очень серьезно относятся к происходящему, - напомнил я себе. - Тебе лучше последовать их примеру. Не проколись, не умри от хохота - или тебе придется туго".
Несколькими месяцами ранее, когда мы избавились от устрашающего вызова, созданного господами Постом и Итоном - чьей книге уже не суждено увидеть свет, - Дик сказал мне:
- Слушай, а может, в "Макгро-Хилл" все уже выяснили? Может, они продолжают игру, так как знают, что мы выйдем победителями? Что если они и в самом деле знают?
- Что все это мистификация? Боже мой, никогда. Ни за что.
Дик недоверчиво приподнял бровь:
- Ты уверен?
- Уверен на все сто.
- Они должны были догадаться. Как можно быть такими наивными?
- Да потому что они верят. Сначала хотели поверить, а теперь вынуждены. Они хотят верить, потому что это потрясающая удача, это странно, дико, это Ховард Хьюз, самый богатый человек в мире, и лично они, только они, в сговоре с ним. Они тоже любят печенье "Орео" и восхищаются, когда Ховард выбрасывает на ветер сто тридцать семь миллионов долларов без всяких размышлений. Именно так им хотелось бы жить. Как ты не можешь понять, сколько эгоизма и тщеславия таится в нашей афере? А секрет, который защищает нас с тобой, заключается в том, что они любят больше всего. Наш текст переносит их из повседневности в другой мир, мир мечты, где им хочется жить. Но в то же время они боятся его, ибо знают, насколько он безумен. И самое главное, благодаря нам они могут окунуться в этот мир, но одновременно чувствовать себя в безопасности. Читателя защищает посредник. Я - буфер между реальностью и фантазией. Это сказка, сон. А красоту предприятию придает то, что они получат от него деньги. Общая прибыль оправдывает любые формы безумия. В наше время еще не было такой мистификации - это похоже на историю того сумасшедшего парня из "Уловки-22", Милоу Миндербиндера, который во время войны проворачивал дела по всей Европе - и с американцами, и с немцами, но все было в порядке, потому что все были в доле. Каждый оставался в выигрыше. В нашем случае даже Ховард не внакладе, так как он становится легендарной фигурой и получает лучшую автобиографию, чем все те, которые он сам когда-либо смог написать.
- Или те, которых заслужил. Каким же сукиным сыном он должен быть на самом деле. Если кто и знает подлинную сущность нашего героя, так это мы. - В глазах Дика вспыхнули озорные огоньки. - Но я все еще думаю, что ты можешь ошибаться. Когда все закончится, когда ты сплавишь книгу и они вручат тебе последний чек, то приведут в кабинет, подмигнут, а Хэрольд Макгро скажет: "Отличная работа, парень. Мы знали, что у тебя все получится. Только не надо мухлевать с налогами".
Дик захохотал, и я присоединился к нему. Такое сладостное видение возможного будущего. Но затем я остановился и тряхнул головой:
- Никогда. Они слишком правильные. Они - истеблишмент. Они верят. Им нужно верить, иначе они никогда не смогут спать спокойно.
И теперь, когда все получилось, когда книга уже была в работе, а успех "Проекта "Октавио"" превзошел все ожидания, стало ясно: тогда я оказался чертовски прав, они верили. И не имело значения, что компания Хьюза отказалась признать подлинность книги, что Честер Дэвис каждый день разражался угрозами в письмах и названивал Хэрольду Макгро и Джону Куку. Вера переросла в нечто, граничащее с религиозным пылом. Ланч в Гемпшир-хаузе был пиром благодарения, ведь вера и тяжкий труд принесли щедрые плоды. Радость была столь огромной, что даже менял пустили в храм.
Мы с Диком все это видели, бродили в толпе доброжелателей, стараясь по возможности не смотреть никому в глаза. Чувство священного безумия распространялось все шире и шире. Почти невозможно было провести грань между иллюзией и реальностью, и, добейся мы успеха, эта граница исчезла бы окончательно. Я подумал, что сама по себе наша мистификация - это достижение, и правду о ней лучше унести с собой в могилу. В воздухе вокруг витала горечь - ибо как может мир быть столь глупым и обманываться с такой легкостью? Так что же сотворил наш Ирвкинд?
Еда была обычной для подобных банкетов: жесткая курица и крупный зеленый горошек; Ховард сморщил бы нос от презрения.
- Где твоя серебряная вилка? - спросил Дик, перегнувшись через стол. Я молча махнул ему. Он намекал на крошечную серебряную вилку, которой Ховард разгребал горошек у себя в тарелке. Достаточно мелкие горошины, проходящие сквозь ее зубцы, он съедал. Крупные оставались нетронутыми.
Где-то на середине мероприятия пара мужчин установила поблизости микрофон. "Господи боже, - вспомнил я в панике, - они же собрались услышать мою речь. Я все испорчу, я знаю, обязательно скажу что-нибудь не то". Я поднялся - к счастью, Альберт Левенталь, сидевший рядом и жадно вгрызавшийся в куриную ножку, увлеченно рассказывал анекдот о своем последнем телефонном разговоре с Честером Дэвисом - и подошел к Дику, который слушал со скучающим выражением на лице восторженные реплики о продажах со стороны человека, сидевшего слева от него.
- Ты просто герой дня, - сказал мой друг, ухмыляясь.
- Я забыл про речь. Что мне сказать? Помоги, я в панике.
Дик на минуту задумался.
- Ладно, после обычной вступительной дребедени скажи: "Честер Дэвис может не согласиться, но после всего того, что я слышал на сегодняшнем ланче, эта книга, по-видимому, - самое большое открытие со времен Библии. Могу сказать вам это без всякого смущения, потому что являюсь ее автором". Закончи на верной ноте. Скажи: "А в заключение хотел бы повторить любимый тост Ховарда. Ле хаим!"
- Я не могу этого сделать, - прошептал я. - Они же знают, что он не еврей.
- Тогда скажи им, что он еврей. Самый тщательно охраняемый секрет современности. Они поверят во что угодно.
Я проскользнул обратно на свое место как раз тогда, когда Альберт Левенталь расправился с анекдотом и куриной ножкой:
- Он потребовал показать рукопись, я сказал, что мне очень жаль. Он настаивал на предоставлении всей информации, а я ответил: "Мистер Дэвис, все необходимое можно почерпнуть в письменном заявлении". Он продолжал канючить - мол, дайте мне хоть что-нибудь, ну и нарвался на мой ответ: "Сифилис подойдет?"
- Ты ведь не сказал так на самом деле, правда, Ал? - спросил человек, сидевший от него по левую руку, перекрикивая взрыв нервного смеха.
- Нет, - признался Левенталь уныло, - но очень бы хотелось.
Сразу после десерта - кокос, который я щедро полил шоколадным сиропом, - Альберт поднялся на находившееся неподалеку возвышение и произнес речь. Он объяснил, что Ричард Ханна, управляющий делами по связям с общественностью компании Хьюза, уже объявил автобиографию подделкой, но в "Макгро-Хилл" уверены, что он говорил о том, чего не знал. Но они знали. У них в руках была литературная удача десятилетия, если не полувека. Им было известно, что Ховард Хьюз встречался с Клиффордом Ирвингом втайне даже от ближайших своих помощников. Откуда они узнали? Ирвинг сам рассказал об этом.
- И более того, - продолжал Левенталь, - я могу сейчас представить вам доказательства того, что мистер Хьюз находился в переписке с руководством "Макгро-Хилл" и предоставил нам право действовать в его интересах, если будут появляться подобные якобы официальные заявления.
Рокот одобрения пронесся по банкетному залу.
- ...И мы, кому выпала честь читать рукопись, - продолжил Левенталь, - знаем, что только Шекспир мог бы проделать такую работу. И, сколь ни уважаю я нашего автора, Клиффорда Ирвинга, он все же не Шекспир.
Все, кроме меня, вежливо посмеялись. Я был одновременно и польщен, и раздражен. Слушай, Альберт, закругляйся. У меня есть для тебя маленький сюрприз. Но приходилось держать язык за зубами, оставаться хмурым. Дик показал мне два пальца с противоположной стороны стола. Обычный зритель принял бы этот жест за знак "V" - "победа", но я знал, что он имеет в виду "два Шекспира". Так что я с надлежащей скромностью улыбнулся.
Возгласы одобрения переросли в благоговейный трепет, когда Левенталь объявил о том, что клуб "Книга месяца" согласился заплатить самую большую цену за всю историю издательства - триста пятьдесят тысяч долларов, не считая процентов, - в качестве выплаты за право издать автобиографию. Еще больше кивков и восклицаний вызвало высказывание Альберта о том, что "Делл букс" уже выкупило права на переиздание за четыреста тысяч долларов - хотя, как весьма громко отметила Беверли Лу, они дешево отделались.
- Если бы Хьюз не захотел получить столько денег в качестве аванса, - сказала она, горько жалуясь на некоторые обстоятельства, - мы могли подождать, пока книгу отпечатают, и выставить ее на аукционе в феврале. Уверена, что смогла бы вытрясти с них по меньшей мере шестьсот тысяч долларов, а может, даже все семьсот пятьдесят...
Левенталь закончил свой маленький спич и затем представил меня. Я сделал глубокий вдох и подошел к микрофону. Пришлось подождать, пока гром аплодисментов утихнет, и только потом начинать. На меня накатило вдохновение, возможно, бурбон и вино дали о себе знать.
- Честно говоря, я не заслуживаю того, чтобы быть здесь, - сказал я искренне, - и это немного пугает. В этом зале находится много людей, например Эд Кун и Беверли Лу, которые знали меня тогда, когда я был просто романистом и бездельником. Что ж, у меня было вдохновение и несколько удачных рывков. И, - произнес я голосом пророка, - когда все это закончится, я снова собираюсь стать писателем и лодырем.
Я ринулся в общие рассуждения о книге, отпустив несколько пикантных подробностей о встречах с Хьюзом, но не раскрывая всех секретов; рассыпался в похвалах людям из отдела торговли книгами, серьезные, вдумчивые лица которых помогали мне в сложных ситуациях; вспомнил все, что выучил на лекциях в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса и во дворце Почетного легиона в Сан-Франциско. После ланча, когда я облегченно вытирал лоб, Эд Кун сказал мне:
- Не выгляди таким виноватым - ты все сделал отлично, лучшая речь из всех, что мне приходилось слышать за много лет. Ты говорил пятнадцать минут и не ляпнул ни одной глупости.
В конце испытания я поднял бокал и сказал:
- И в заключение, леди и джентльмены, не могу сделать ничего лучшего, кроме как провозгласить любимый тост Ховарда Хьюза, - хотя бурбону он предпочитает обезжиренное молоко и минеральную воду из Польши.
"Ле хаим" вертелось у меня на языке, но я затолкал его подальше. Это было бы уже чересчур.
- Смятение нашим врагам, - сказал я твердо.
Я заметил, как Дик пролил кофе и закрыл лицо салфеткой, чтобы сдержать смех, и, греясь в теплых волнах аплодисментов, вернулся на свое место. Альберт Левенталь подобрался ко мне:
- Неплохо было бы упомянуть Дика Саскинда, вы так не думаете? Очень милый и уместный жест.
- Да, действительно, непростительная ошибка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67