В руке он держал «пушку». Она была направлена прямо мне в живот.
Я действовал быстрее, чем когда-либо в моей жизни – во всяком случае, быстрее, чем когда-либо за последние тридцать шесть часов. Я прыгнул в сторону Лекки и в прыжке выстрелил назад, в сторону преподобного Арчи. Сейчас самым главным было создать как можно больше шума, а вы можете мне поверить, друзья, что от магнума шума даже больше, чем нужно.
Выстрел Арчибальда был почти не слышен – тем не менее он был бы смертельным, если бы попал в меня.
Но он в меня не попал. Он успел выстрелить один раз и не попал, я выстрелил четыре раза и два раза промахнулся. Если выражаться точнее, то два раза я всадил в него пули.
Первая пуля из магнума вошла в него с такой силой, что его отбросило назад к стене, а потом он уткнулся головой в пол. В этот момент он получил вторую пулю, которая опять пригвоздила его к стене.
Поверите или нет, друзья, но преподобный Арчибальд упал на колени. Нет, руки он не скрещивал, но несколько секунд он оставался на коленях, а потом все его тело подалось вперед, и он стукнулся головой о спинку кресла. Я думаю, что он был мертв до того, как соскользнул на пол.
В пылу битвы я не обратил внимания на то, что в своем прыжке я свалил с ног Пита Лекки. Он и сейчас лежал на полу, очевидно, не пришедший в себя, так как губы его нервно подергивались, а взгляд темных глаз блуждал.
Я посмотрел на другого мужчину. Он был высок ростом, весил фунтов двести и имел солидное брюшко, которое свидетельствовало о хорошей жизни. Так же, как и его двойной подбородок. У него были каштановые волосы, поседевшие на висках, а лицо носило здоровый отпечаток человека, который может себе позволить путешествовать вслед за солнцем.
Я никогда с ним не встречался. Но я сказал:
– Теперь я понимаю, почему вы показались мне таким знакомым. Вы похожи на Генри Ярроу. Он уставился на меня и в глазах его я заметил панику. Они блуждали от меня к Арчи, от Арчи к Лекки, а потом остановились на магнуме в моей руке.
– Я вас не пристрелю, – сказал я, – разве что вы вынудите меня к этому.
– А где... где другие?
– Вам лучше побеспокоиться о себе, чем о других, – посоветовал я.
Он кивнул.
– Где она? – спросил я его.
Он не медлил с ответом. Он точно описал мне, как пройти в башню в левом крыле здания. Я спросил:
– С ней все в порядке?
– Да.
– Вы не лжете? Счастливчика Райана не было в комнате, когда я ворвался сюда. Почему? Он был у нее?
– Да. Он должен был сторожить ее. – Он взглянул мне в лицо. – Перед дверью, а не у нее, – повторил он.
– В доме еще кто-нибудь есть?
– Нас было восемь.
– Кто вы, собственно?
– Меня зовут Стефенс. Дэвид Стефенс.
Я несколько секунд смотрел в его карие глаза.
– Вы – брат Кервина Стефенса?
– Да.
– Так, значит, вы тот человек, с которым Джил Рейес разговаривал во вторник утром!
– Скажите, Стефенс, – начал я, – ваш брат – тот человек, который в правительстве Вашингтона решает вопрос о предоставлении кредитов людям пожилого возраста?
– Да...
– Кервин Стефенс, председатель комитета по обеспечению людей пожилого возраста. Человек, который в своем комитете может порекомендовать, например, чтобы Вилла Восходящего Солнца оказалась достойной получить парочку миллионов из фондов?
Он кивнул.
– И я не ошибусь, что Вилла Восходящего Солнца оказалась действительно достойной и что люди Лекки должны были прибрать эти денежки к рукам?
Он судорожно сглотнул. Потом в его глазах что-то блеснуло.
– Не совсем, – сказал он, – не Лекки должен был прибрать, а... – Он бросил быстрый взгляд на Лекки, который уже собирался подняться.
– ...а братья Стефенс, – закончил я за него. – О'кей, подробности обсудим позднее. Не хотите ли теперь повернуться?
– Повернуться? Зачем?
– Потому что веревок у меня нет, а я не хочу, чтобы вы и Лекки здесь болтались.
– И я должен повернуться?
– Как хотите. Можете наблюдать, – сказал я и поднял магнум.
Он повернулся. Я поднял руку и сделал ему рукояткой револьвера новую прическу. Он не издал ни звука. Дэвид Стефенс. Рожденный для проигрыша.
Лекки к тому времени успел подняться на ноги. Лицо его было серым с белыми пятнами. Подбородок болтался точно на веревочке. Он успел увидеть, как Стефенс тяжело грохнулся на пол.
Я повернулся к старику.
– Вы... – начал он.
Я поднял руку, в которой держал револьвер.
– Вы этого не сделаете, – пронзительно сказал он.
– Чего не сделаю?
– Не будете же вы бить девяностолетнего старика.
– Вы так думаете? – спросил я.
Я встал перед дверью и крикнул:
– Лукреция?
В коридоре было темно. В свете луча карманного фонарика я увидел выключатель на стене и повернул его. Но свет не зажегся. Только внизу под дверью виднелась полоска света.
– Лукреция! – крикнул я, на этот раз громче.
– Шелл?
– Да, это я.
– Вы? ...Вы! Если вы...
– Все в порядке. – Я нажал на ручку двери, но она оказалась запертой.
– Лукреция, встаньте к стене, только в самый угол. Я выстрелю в замок.
Через несколько секунд она крикнула:
– Готово!
Я выпустил в замок три пули, и выстрелы прозвучали так громко, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я и после выстрела мог открыть дверь, но мне так понравились эти звуки... И я выстрелил еще. Потом я толкнул дверь ногой и вбежал в комнату.
– Лулу!
Моя Лукреция стояла тихо в уголке, как испуганный кролик. Но не долго. Как только она меня увидела, то воскликнула:
– О, Шелл! ...О, Шелл! – и бросилась мне навстречу. Это было так романтично, убедительно и трогательно, как в фильме. Девушка бежит навстречу своему возлюбленному, раскинув руки, а на лице у нее выражение несказанного блаженства...
Несказанного блаженства? На ее лице? Скотт, придерживайся действительности!
За два шага до меня Лукреция внезапно остановилась, раскинутые руки опустились, как крылья подстреленной чайки. Она посмотрела на меня внимательно, с удивлением, ощупала мое лицо, волосы, куртку, брюки – все, что было на мне, и я должен сознаться, что все это было проделано не с такой страстью, какую я видел в фильмах.
Мой взгляд последовал за ее взглядом, и я должен признать, что у меня тоже не было бы такой страстности, какую я ожидал от нее. Я совершенно забыл, что купался в грязи, пролетал через каменные стены и что всю мою одежду можно было назвать любой, но не элегантной.
Наконец, Лукреция взяла себя в руки. Она взглянула мне в глаза и спросила:
– Вы – Шелл Скотт?
– Кто же еще? Никогда о нем не слышали? Конечно, ...конечно, я – Шелл Скотт. Кто же еще может быть таким сумасшедшим: прийти сюда, обливаясь кровавым потом, чтобы навестить девушку?
– Да, это вы!
– И я рад, – неуверенно сказал я.
Нужно отдать ей должное, когда она убедилась, что я действительно Шелл Скотт, а не шут с карнавала, если судить по моей одежде, она снова раскинула руки, обвила мою шею и сказала:
– Поцелуй меня, грязненький мой дурачок!
Нет, друзья, я не почувствовал себя оскорбленным. Я был весь в грязи, и если она обязательно хотела поцеловать дурачка, то значит... значит я был дурачком.
Вот это был поцелуй!
Когда он кончился, Лулу опустила руки, а я отошел в сторону, чтобы отдышаться. Обычно поцелуи не производят на меня такого подавляющего впечатления, но этот вечер был, казалось, вечером маленьких чудес. Сначала Блютгетт и стена, потом Лулу и поцелуй.
– Давай поцелуемся еще, Лулу.
– Шелл, как ты можешь думать сейчас о поцелуях. Где все эти парни?..Неужели ты их всех убил?
– Не всех... А один хотел сотворить чудо. Он тоже мертв. Пойдем, у нас впереди много времени.
– Много времени? Для чего? Уж не хочешь ли ты...
– А кто говорит, что не хочу?
– Шелл... Ну, действительно!
Глава 19
Нам открыл дверь Тони Бризант. Он сперва бросился на шею Лукреции, потом – мне, и в глазах у него стояли маленькие блестящие слезинки. Миссис Бризант прибежала из кухни, вытерла муку с рук, прижала ее и меня к своей груди и начала восхвалять всех святых и ... и меня.
Я вкратце рассказал то, что произошло, и как я смог освободить Лулу. Тони все время покачивал головой, но и он, казалось, не одобрил мой костюм, так как я видел, что он то и дело бросает на него взгляды.
– Как же вы смогли справиться с почти десятком гангстеров? – спросил Тони и снова покачал головой. – Совсем один.
– Я и сам этого не знаю, – ответил я. – Вероятно, все дело в моем взбудораженном состоянии. Если бы я мог мыслить ясно и логически, я бы остался в отеле, – и я с улыбкой посмотрел на Лулу, потом добавил: – Тони, если бы во вторник утром вы не последовали за человеком, которого приняли за Ярроу, то я не знаю, что бы случилось.
– Что? Разве это был не Ярроу? – спросил Тони. – И человек, с которым я говорил в церкви, тоже был не Ярроу?
– Нет, там был Ярроу. Но человек, которого вы преследовали во вторник утром, был Дэвид Стефенс. У преподобного Арчибальда была идея: он хотел проверить, действительно ли Ярроу и Стефенс так похожи друг на друга. И если бы у вас, Тони, были лучше глаза, вы бы не вышли из церкви. Так, как и Джил Рейес.
Он удивленно и молча смотрел на меня.
– Невероятно! – наконец прошептал он.
Я взглянул на Лукрецию.
– А как вы догадались, что в доме, в котором должен был жить Ярроу, на самом деле проживает Стефенс?
– Но это совсем просто, Шелл, – объяснила она. – Когда отец показал мне дом, в котором якобы жил Ярроу, я обратила внимание на имя на почтовом ящике. Там стояло имя Мэрфи. Когда мы вернулись домой, я посмотрела в телефонной книге. Адрес мистера Ярроу соответствовал. Поэтому я позвонила Мэрфи и получила правильный ответ.
– А откуда ты узнала, что ответ правильный?
– Я немного побеседовала с миссис Мэрфи. Когда две женщины говорят по телефону, они говорят бог знает о чем. Среди всего прочего я спросила у нее, кто их соседи, и она сказала, что дом уже несколько месяцев пустует, но в последнюю неделю там поселился Дэвид Стефенс.
– И тогда ты хотела позвонить мне, но в конечном итоге сказала доктору Полу Энсону, что ты знаешь, кто живет в доме. При этом ты, естественно, не могла предположить, что прослушивался уже и твой разговор с миссис Мэрфи.
– Откуда мне было об этом знать? Мне об этом никто не говорил. – Она закатила глаза. – Шелл, это действительно доставило мне удовольствие...
– Удовольствие?
Я вспомнил о Счастливчике, которого встретил возле церкви, об Эйсе, о человеке перед домом Ярроу, об «удовольствии» на Палос-Верде за кустами олеандра, об «удовольствии» с Блютгеттом и о том, что произошло в моем номере в отеле и, наконец, у дыры в стене...
– Да, удовольствия было много, – сказал я.
Глава 20
Мне открыла дверь миссис Блессинг.
Я опять услышал музыку на заднем плане, но она не покачивалась в такт музыке. Вероятно, у нее ушло много энергии на то, чтобы переварить мой взгляд.
Я знал, что она будет удивлена.
Тем не менее, она меня впустила, провела в гостиную и села опять таким образом, чтобы я мог полюбоваться ее ножками. Я остался стоять. Бросил последний взгляд на ее ножки и перешел к делу.
– Миссис Блессинг, – сказал я, – прошло больше времени, чем мне хотелось бы, но я все-таки пришел к этому.
– К чему?
– Вы сами знаете, миссис Блессинг. Когда Джил Рейес во вторник утром проезжал здесь, он якобы увидел Джо Кивано. И он воскликнул что-то в таком роде: «Иезус Христос! Мария, матерь божья! Остановись-ка!» Он сказал это по-испански, так как часто переходил на родной язык, когда был взволнован.
– Я не понимаю ни слова...
– Вы отлично понимаете, миссис Блессинг. Он говорил не о Марии, матери божьей, а он говорил о Марии или Мари...
– Я не желаю вас больше слушать...
– Еще как послушаете. Джил Рейес увидел не Джо Кивано, а вас, Марию Кивано...
Она начала отказываться, все отрицать, показывала мне все больше и больше свои ножки, но я как-то с этим справился.
– Начнем с самого начала, – сказал я. – С Пита Лекки. Он женился и у него родился сын Антонио, который стал убийцей полицейского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Я действовал быстрее, чем когда-либо в моей жизни – во всяком случае, быстрее, чем когда-либо за последние тридцать шесть часов. Я прыгнул в сторону Лекки и в прыжке выстрелил назад, в сторону преподобного Арчи. Сейчас самым главным было создать как можно больше шума, а вы можете мне поверить, друзья, что от магнума шума даже больше, чем нужно.
Выстрел Арчибальда был почти не слышен – тем не менее он был бы смертельным, если бы попал в меня.
Но он в меня не попал. Он успел выстрелить один раз и не попал, я выстрелил четыре раза и два раза промахнулся. Если выражаться точнее, то два раза я всадил в него пули.
Первая пуля из магнума вошла в него с такой силой, что его отбросило назад к стене, а потом он уткнулся головой в пол. В этот момент он получил вторую пулю, которая опять пригвоздила его к стене.
Поверите или нет, друзья, но преподобный Арчибальд упал на колени. Нет, руки он не скрещивал, но несколько секунд он оставался на коленях, а потом все его тело подалось вперед, и он стукнулся головой о спинку кресла. Я думаю, что он был мертв до того, как соскользнул на пол.
В пылу битвы я не обратил внимания на то, что в своем прыжке я свалил с ног Пита Лекки. Он и сейчас лежал на полу, очевидно, не пришедший в себя, так как губы его нервно подергивались, а взгляд темных глаз блуждал.
Я посмотрел на другого мужчину. Он был высок ростом, весил фунтов двести и имел солидное брюшко, которое свидетельствовало о хорошей жизни. Так же, как и его двойной подбородок. У него были каштановые волосы, поседевшие на висках, а лицо носило здоровый отпечаток человека, который может себе позволить путешествовать вслед за солнцем.
Я никогда с ним не встречался. Но я сказал:
– Теперь я понимаю, почему вы показались мне таким знакомым. Вы похожи на Генри Ярроу. Он уставился на меня и в глазах его я заметил панику. Они блуждали от меня к Арчи, от Арчи к Лекки, а потом остановились на магнуме в моей руке.
– Я вас не пристрелю, – сказал я, – разве что вы вынудите меня к этому.
– А где... где другие?
– Вам лучше побеспокоиться о себе, чем о других, – посоветовал я.
Он кивнул.
– Где она? – спросил я его.
Он не медлил с ответом. Он точно описал мне, как пройти в башню в левом крыле здания. Я спросил:
– С ней все в порядке?
– Да.
– Вы не лжете? Счастливчика Райана не было в комнате, когда я ворвался сюда. Почему? Он был у нее?
– Да. Он должен был сторожить ее. – Он взглянул мне в лицо. – Перед дверью, а не у нее, – повторил он.
– В доме еще кто-нибудь есть?
– Нас было восемь.
– Кто вы, собственно?
– Меня зовут Стефенс. Дэвид Стефенс.
Я несколько секунд смотрел в его карие глаза.
– Вы – брат Кервина Стефенса?
– Да.
– Так, значит, вы тот человек, с которым Джил Рейес разговаривал во вторник утром!
– Скажите, Стефенс, – начал я, – ваш брат – тот человек, который в правительстве Вашингтона решает вопрос о предоставлении кредитов людям пожилого возраста?
– Да...
– Кервин Стефенс, председатель комитета по обеспечению людей пожилого возраста. Человек, который в своем комитете может порекомендовать, например, чтобы Вилла Восходящего Солнца оказалась достойной получить парочку миллионов из фондов?
Он кивнул.
– И я не ошибусь, что Вилла Восходящего Солнца оказалась действительно достойной и что люди Лекки должны были прибрать эти денежки к рукам?
Он судорожно сглотнул. Потом в его глазах что-то блеснуло.
– Не совсем, – сказал он, – не Лекки должен был прибрать, а... – Он бросил быстрый взгляд на Лекки, который уже собирался подняться.
– ...а братья Стефенс, – закончил я за него. – О'кей, подробности обсудим позднее. Не хотите ли теперь повернуться?
– Повернуться? Зачем?
– Потому что веревок у меня нет, а я не хочу, чтобы вы и Лекки здесь болтались.
– И я должен повернуться?
– Как хотите. Можете наблюдать, – сказал я и поднял магнум.
Он повернулся. Я поднял руку и сделал ему рукояткой револьвера новую прическу. Он не издал ни звука. Дэвид Стефенс. Рожденный для проигрыша.
Лекки к тому времени успел подняться на ноги. Лицо его было серым с белыми пятнами. Подбородок болтался точно на веревочке. Он успел увидеть, как Стефенс тяжело грохнулся на пол.
Я повернулся к старику.
– Вы... – начал он.
Я поднял руку, в которой держал револьвер.
– Вы этого не сделаете, – пронзительно сказал он.
– Чего не сделаю?
– Не будете же вы бить девяностолетнего старика.
– Вы так думаете? – спросил я.
Я встал перед дверью и крикнул:
– Лукреция?
В коридоре было темно. В свете луча карманного фонарика я увидел выключатель на стене и повернул его. Но свет не зажегся. Только внизу под дверью виднелась полоска света.
– Лукреция! – крикнул я, на этот раз громче.
– Шелл?
– Да, это я.
– Вы? ...Вы! Если вы...
– Все в порядке. – Я нажал на ручку двери, но она оказалась запертой.
– Лукреция, встаньте к стене, только в самый угол. Я выстрелю в замок.
Через несколько секунд она крикнула:
– Готово!
Я выпустил в замок три пули, и выстрелы прозвучали так громко, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Я и после выстрела мог открыть дверь, но мне так понравились эти звуки... И я выстрелил еще. Потом я толкнул дверь ногой и вбежал в комнату.
– Лулу!
Моя Лукреция стояла тихо в уголке, как испуганный кролик. Но не долго. Как только она меня увидела, то воскликнула:
– О, Шелл! ...О, Шелл! – и бросилась мне навстречу. Это было так романтично, убедительно и трогательно, как в фильме. Девушка бежит навстречу своему возлюбленному, раскинув руки, а на лице у нее выражение несказанного блаженства...
Несказанного блаженства? На ее лице? Скотт, придерживайся действительности!
За два шага до меня Лукреция внезапно остановилась, раскинутые руки опустились, как крылья подстреленной чайки. Она посмотрела на меня внимательно, с удивлением, ощупала мое лицо, волосы, куртку, брюки – все, что было на мне, и я должен сознаться, что все это было проделано не с такой страстью, какую я видел в фильмах.
Мой взгляд последовал за ее взглядом, и я должен признать, что у меня тоже не было бы такой страстности, какую я ожидал от нее. Я совершенно забыл, что купался в грязи, пролетал через каменные стены и что всю мою одежду можно было назвать любой, но не элегантной.
Наконец, Лукреция взяла себя в руки. Она взглянула мне в глаза и спросила:
– Вы – Шелл Скотт?
– Кто же еще? Никогда о нем не слышали? Конечно, ...конечно, я – Шелл Скотт. Кто же еще может быть таким сумасшедшим: прийти сюда, обливаясь кровавым потом, чтобы навестить девушку?
– Да, это вы!
– И я рад, – неуверенно сказал я.
Нужно отдать ей должное, когда она убедилась, что я действительно Шелл Скотт, а не шут с карнавала, если судить по моей одежде, она снова раскинула руки, обвила мою шею и сказала:
– Поцелуй меня, грязненький мой дурачок!
Нет, друзья, я не почувствовал себя оскорбленным. Я был весь в грязи, и если она обязательно хотела поцеловать дурачка, то значит... значит я был дурачком.
Вот это был поцелуй!
Когда он кончился, Лулу опустила руки, а я отошел в сторону, чтобы отдышаться. Обычно поцелуи не производят на меня такого подавляющего впечатления, но этот вечер был, казалось, вечером маленьких чудес. Сначала Блютгетт и стена, потом Лулу и поцелуй.
– Давай поцелуемся еще, Лулу.
– Шелл, как ты можешь думать сейчас о поцелуях. Где все эти парни?..Неужели ты их всех убил?
– Не всех... А один хотел сотворить чудо. Он тоже мертв. Пойдем, у нас впереди много времени.
– Много времени? Для чего? Уж не хочешь ли ты...
– А кто говорит, что не хочу?
– Шелл... Ну, действительно!
Глава 19
Нам открыл дверь Тони Бризант. Он сперва бросился на шею Лукреции, потом – мне, и в глазах у него стояли маленькие блестящие слезинки. Миссис Бризант прибежала из кухни, вытерла муку с рук, прижала ее и меня к своей груди и начала восхвалять всех святых и ... и меня.
Я вкратце рассказал то, что произошло, и как я смог освободить Лулу. Тони все время покачивал головой, но и он, казалось, не одобрил мой костюм, так как я видел, что он то и дело бросает на него взгляды.
– Как же вы смогли справиться с почти десятком гангстеров? – спросил Тони и снова покачал головой. – Совсем один.
– Я и сам этого не знаю, – ответил я. – Вероятно, все дело в моем взбудораженном состоянии. Если бы я мог мыслить ясно и логически, я бы остался в отеле, – и я с улыбкой посмотрел на Лулу, потом добавил: – Тони, если бы во вторник утром вы не последовали за человеком, которого приняли за Ярроу, то я не знаю, что бы случилось.
– Что? Разве это был не Ярроу? – спросил Тони. – И человек, с которым я говорил в церкви, тоже был не Ярроу?
– Нет, там был Ярроу. Но человек, которого вы преследовали во вторник утром, был Дэвид Стефенс. У преподобного Арчибальда была идея: он хотел проверить, действительно ли Ярроу и Стефенс так похожи друг на друга. И если бы у вас, Тони, были лучше глаза, вы бы не вышли из церкви. Так, как и Джил Рейес.
Он удивленно и молча смотрел на меня.
– Невероятно! – наконец прошептал он.
Я взглянул на Лукрецию.
– А как вы догадались, что в доме, в котором должен был жить Ярроу, на самом деле проживает Стефенс?
– Но это совсем просто, Шелл, – объяснила она. – Когда отец показал мне дом, в котором якобы жил Ярроу, я обратила внимание на имя на почтовом ящике. Там стояло имя Мэрфи. Когда мы вернулись домой, я посмотрела в телефонной книге. Адрес мистера Ярроу соответствовал. Поэтому я позвонила Мэрфи и получила правильный ответ.
– А откуда ты узнала, что ответ правильный?
– Я немного побеседовала с миссис Мэрфи. Когда две женщины говорят по телефону, они говорят бог знает о чем. Среди всего прочего я спросила у нее, кто их соседи, и она сказала, что дом уже несколько месяцев пустует, но в последнюю неделю там поселился Дэвид Стефенс.
– И тогда ты хотела позвонить мне, но в конечном итоге сказала доктору Полу Энсону, что ты знаешь, кто живет в доме. При этом ты, естественно, не могла предположить, что прослушивался уже и твой разговор с миссис Мэрфи.
– Откуда мне было об этом знать? Мне об этом никто не говорил. – Она закатила глаза. – Шелл, это действительно доставило мне удовольствие...
– Удовольствие?
Я вспомнил о Счастливчике, которого встретил возле церкви, об Эйсе, о человеке перед домом Ярроу, об «удовольствии» на Палос-Верде за кустами олеандра, об «удовольствии» с Блютгеттом и о том, что произошло в моем номере в отеле и, наконец, у дыры в стене...
– Да, удовольствия было много, – сказал я.
Глава 20
Мне открыла дверь миссис Блессинг.
Я опять услышал музыку на заднем плане, но она не покачивалась в такт музыке. Вероятно, у нее ушло много энергии на то, чтобы переварить мой взгляд.
Я знал, что она будет удивлена.
Тем не менее, она меня впустила, провела в гостиную и села опять таким образом, чтобы я мог полюбоваться ее ножками. Я остался стоять. Бросил последний взгляд на ее ножки и перешел к делу.
– Миссис Блессинг, – сказал я, – прошло больше времени, чем мне хотелось бы, но я все-таки пришел к этому.
– К чему?
– Вы сами знаете, миссис Блессинг. Когда Джил Рейес во вторник утром проезжал здесь, он якобы увидел Джо Кивано. И он воскликнул что-то в таком роде: «Иезус Христос! Мария, матерь божья! Остановись-ка!» Он сказал это по-испански, так как часто переходил на родной язык, когда был взволнован.
– Я не понимаю ни слова...
– Вы отлично понимаете, миссис Блессинг. Он говорил не о Марии, матери божьей, а он говорил о Марии или Мари...
– Я не желаю вас больше слушать...
– Еще как послушаете. Джил Рейес увидел не Джо Кивано, а вас, Марию Кивано...
Она начала отказываться, все отрицать, показывала мне все больше и больше свои ножки, но я как-то с этим справился.
– Начнем с самого начала, – сказал я. – С Пита Лекки. Он женился и у него родился сын Антонио, который стал убийцей полицейского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18