На какое-то время на ее лице застыла растерянность, было видно, что она колеблется. Наконец Моник вытянула перед собой левую руку, медленно разжала кулак, и я увидел на ее ладони обрывок наклейки от спичечного коробка с частью руки дона Антонио и головы собаки.
— Я не... Я и не подозревала... — начала она, и конец ее фразы повис в воздухе.
Голос ее звучал безжизненно, вяло, как спросонья.
Я попытался собраться с мыслями. Возможно — хотя шанс был один к ста — Моник, если она коммунистка, встретившись со мной на явке в «Лос Туркосе», примет меня за своего. Потом я подумал, что шансы на успех у меня гораздо выше, поскольку в условиях глубокого подполья и строжайшей конспирации на встречу мог явиться кто угодно. При такой засекреченности, как у коммунистов, даже сосед по лестничной площадке, лояльно относящийся к существующему правительству, мог работать на красных и быть если не активным коммунистом, то скрытым саботажником. В таких условиях рядовые члены партии жили в атмосфере страха и неизвестности, постоянно подозревая, что и за ними следят. Я очень надеялся, что на этом мне удастся сыграть и усыпить бдительность Моник, если только она не знала наверняка, что на встречу должен был явиться капитан Эмилио. Судя по тому, что она ответила на пароль и показала обрывок наклейки, этого девушка не знала.
Вряд ли это могло мне чем-нибудь помочь, но я все же решил действовать, как планировал.
— Крайне удивлен, Моник. Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — медленно произнес я.
Она впервые за время нашей встречи посмотрела мне прямо в глаза.
— А я... и не знала, что и подумать, — ответила она и глубоко вздохнула. — А у тебя с собой?.. Ты принес?..
— Принес, — прервал я ее, зная, что ее волнует, и, протянув ей сложенную газету, решил закинуть удочку: — Похоже, наш добренький доктор раскололся.
Моник вынула из газеты бумаги, которые раздобыл капитан Эмилио, и наклонилась с ними к свече.
— Да, — произнесла она, пробегая глазами медицинское заключение о смерти Амадора. — Все отлично.
Девушка мельком взглянула на отчет полицейского, открыла сумочку, чтобы спрятать в ней обе бумаги. Но я схватил ее за запястье:
— Они останутся у меня.
— Но ты должен передать их мне, — нахмурившись, возразила она.
— Знаю, Моник. Они для Кулебры, — сказал я и забрал у нее обе бумаги.
— Да, но...
— Мы вдвоем доставим их в центр.
Моник прищурилась, затем пожала плечами.
— А какая разница? — удивилась она.
Я посмотрел на часы.
— Нам пора трогаться, — решив подогнать девушку, сказал я.
— Нам? Должна была я одна...
— Нет, мы вместе, Моник, — с улыбкой возразил я. — Я же тебе сказал, мы оба едем в el centre с этими отчетами... Так меня инструктировали, — ляпнул я, не особенно надеясь, что Моник мне поверит.
А что я должен был ей сказать? Не мог же я допустить, чтобы она, прихватив с собой бумаги Эмилио, исчезла. То, что девушка может мне не поверить, меня уже не волновало. Она стала единственной нитью, которая связывала меня с Кулеброй, его центром, доктором Баффингтоном и его дочерью. Я понимал, что она последняя соломинка, за которую следует держаться, и, возможно, придется прибегнуть к силе, для того чтобы выбить из нее все, что меня интересовало. Но пока Моник не обнаружила подлога, я собирался и дальше изображать из себя коммуниста-подпольщика. Что делать?
— Пошли, — твердо сказал я ей.
Мы прошли через погруженные в темноту залы «Лос Туркоса» и вышли на улицу. Моник все время шла впереди меня.
Дождь усилился, и огромные капли, шлепая об асфальт, сливались в ручьи, которые пенными потоками бежали к дренажным решеткам. Я потуже запахнул полы своего плаща и прижал их к себе обеими руками.
— Вон там такси, — махнув мне рукой, крикнула Моник и кинулась к проходящей машине, новенькому «плимуту» черно-зеленого цвета.
Подбежав к такси, она остановилась, открыла дверь и юркнула внутрь. Я запрыгнул вслед за ней на сиденье и откинулся на спинку. Я молча вынул из кармана пачку сигарет: сказать водителю, куда ехать, я не мог, поскольку не знал.
Когда Моник, наклонившись к таксисту, сказала ему, куда ехать, я почувствовал, что мне стало легче дышать.
— Сначала на авеню Реформы, а куда затем, скажу.
Мы свернули с улицы Святого Антонио налево, выехали на Сан-Хуан де Летран и направились к центру города.
— Сигарету? — предложил я Моник.
— Одну стрельну, — улыбнулась она.
Я решил разговорить Моник, рассчитывая, что девушка, болтая; отвлечется от своих мыслей. Дождь тем временем продолжал барабанить по машине, а из-под ее колес с громким шелестом летели водяные брызги.
Я заговорил с ней о прошлой ночи, о проливном дожде, о погоде вообще, стараясь избегать всего, что могло иметь отношение к доктору Баффингтону.
Сделав левый поворот, мы проехали по улице Хуареса, выехали на авеню Реформы, проскочили Чапультепек-парк, затем ипподром «Лас Америкас», после чего покрыли расстояние еще в несколько миль. Наша болтовня, возможно, и отвлекала Моник, но и мне не давала сосредоточиться. Хотя в голове царил сумбур, мне все же удалось восстановить фрагменты событий, произошедших со мной за последние двадцать четыре часа. Я вспомнил, что вчера, когда сидел вот так же рядом с Моник в такси, меня ранили в шею. В том, что пытались меня убить, сомнений не было. Я обратил внимание также и на то, что Моник видела Бельчардо в ресторане, а потом и нашу драку на улице. Возможно, она не знала, что они из одной команды и делают одно дело. Но как она могла поверить, что я с ней заодно, если слышала мой разговор с доктором Баффингтоном, в котором я ругал коммунистов? А вдруг девушка только сделала вид, что доверяет мне, и затеяла со мной игру? Эта последняя мысль внезапно встревожила меня: я совсем не учел, что могу быть обведен вокруг пальца.
Наверное, иногда даже затуманенный рассудок человека, увидевшего или услышавшего нечто, что грозит ему смертельной опасностью и на что в нормальном состоянии он мог бы и не обратить внимания, неожиданно правильно срабатывает и выдает нужное решение. По крайней мере, такое со мной раньше случалось. Я попытался сосредоточить свои мысли на поисках этого единственного верного решения, но мне мешали накопленная за последние сутки усталость и непреходящее чувство тревоги. Я никак не мог понять, чем вызван мой страх: то ли боязнью провала своего плана, то ли воздействием ядовитых паров. В конце концов, не найдя лучшей тактики, я принял решение: если Моник играет со мной в кошки-мышки, мне следует быть начеку и действовать по обстоятельствам.
Я посмотрел по сторонам. В окнах машины я не увидел жилых домов. Мы уже были далеко от города, и только бесчисленные деревья и густой кустарник тянулись по обе стороны от дороги. Теперь нас окружала зелень сельского пейзажа без малейшего намека на цивилизацию. Не было видно даже маленьких деревенек с их домиками из камня и глины и земляными полами вроде той, с названием Тлакспасин, мимо которой мы проехали десять минут назад.
Беспокойство все больше овладевало мной. Я мысленно вернулся к тому моменту, когда мы с Моник вышли из ночного клуба «Лос Туркос». Если Моник поверила мне и теперь мы действительно едем на базу Кулебры, то почему она взяла такси? Я почувствовал, как в моей голове зашевелились мозги. Ведь местонахождение центра строжайше засекречено, и любой из подпольщиков, отправляясь туда, вряд ли бы рискнул взять такси, как, впрочем, и другую машину. Я вспомнил, что девушка помахала рукой черно-зеленому «плимуту», который проезжал мимо входа в клуб как раз в тот момент, когда мы появились на его пороге. Моник сразу побежала к этому такси, а я — за ней.
Я посмотрел вперед, и мой взгляд упал на зеркало заднего вида в салоне автомобиля. В нем я увидел широко раскрытые глаза водителя, настороженно наблюдавшие за мной, и тут же от его взгляда по моей спине пробежал легкий холодок.
В небе, на расстоянии всего каких-то ста ярдов от нас, сверкнула молния, которая затем рассыпалась на миллионы ярких змеек. В это время я успел бросить взгляд на Моник. После огненной вспышки грянул гром такой силы, что уши мои мгновенно заложило. Меня подбросило, а когда я снова оказался на сиденье, то испуганно поежился. Такси сбавило скорость, так как дальше дорога шла под уклон. Меня зазнобило, нервы мои напряглись до предела. Я чувствовал, что скоро наступит развязка, и теперь боялся ее. Мысли одна за другой, словно бешеные, проносились в голове. Я не мог ни сосредоточиться, ни успокоить себя. Несмотря на все усилия, мною все больше овладевал страх. Я не узнавал себя, и это еще больше пугало меня. Но я не сдавался и, собрав волю в кулак, делал все, чтобы не поддаться панике.
Вдали вновь полыхнула молния, и спустя несколько секунд раздались гулкие раскаты грома. Преодолев невысокий подъем, машина вновь покатила под гору. Краем глаза я уловил справа размытый серый силуэт какого-то жилища. Оно стояло в миле от дороги и всего на какую-то долю секунды посветило сквозь струи дождя и туман своим крохотным оконцем. Сумерки все больше сгущались, а напряжение во мне настолько возросло, что в желудке стало покалывать. Я сунул руку в карман плаща и, нащупав пистолет, просунул указательный палец в скобу спускового крючка.
— Шелл, угости сигаретой, — вдруг попросила меня Моник.
Это было настолько неожиданно для меня, долгое время сидевшего как на иголках, что я дернулся и резко повернул в ее сторону голову. Она, явно догадавшись, в каком состоянии я нахожусь, скривила в улыбке свои ярко накрашенные губы.
Держись, расслабься и не паникуй, приказал я себе и тут же почувствовал, как мои руки и ноги сделались ватными. Моник продолжала ехидно улыбаться.
— Конечно, Моник, минуту, — стараясь говорить как можно беззаботнее, ответил я.
Сейчас что-то произойдет, подумал я. Это даже не было догадкой или предположением. Я чувствовал, я был уверен в том, что момент развязки приближается, что Моник и водитель против меня вот-вот что-то предпримут. Я снова посмотрел в зеркало заднего вида. Водитель за мной не наблюдал, а только вглядывался в лобовое стекло машины, по которому с ритмичностью метронома скользили «дворники». Мне вспомнилась девочка, покачивающая головкой в такт музыке, которую я видел во сне.
Я полез в карман за сигаретами и нащупал револьвер. Даже если сейчас Моник ничего не собирается предпринять, мне все равно надо держать ухо востро. Тряхнув головой, я выпустил из руки кольт, достал сигареты, переложил пачку в левую руку, а правую вновь стал опускать в карман. Девушка с натянутой улыбкой на устах наблюдала за моими действиями.
И тут произошло то, чего я так напряженно ждал и побаивался: Моник неожиданно положила руку на плечо водителя, и тот резко нажал на тормоза. Взвизгнули шины, сбросившую скорость машину занесло и боком протащило по дороге. Меня кинуло к спинке переднего сиденья. Правая рука, так и не дотянувшись до револьвера, выскочила из кармана, и в этот момент Моник набросилась на меня. Она, приоткрыв от напряжения рот, словно кошка, вцепилась ногтями в мое лицо, пытаясь выцарапать мне глаза.
Удар моего кулака пришелся ей в челюсть и отбросил Моник к двери. Машина остановилась, и водитель, резко развернувшись, направил на меня пистолет. Врезав ему в скулу, я выхватил у него пистолет. Девушка, вцепившись в меня, всей тяжестью своего тела повисла на моей руке. «Таксист» поднялся с сиденья и, перекинувшись через спинку, попытался схватить меня, но я вновь отбросил его назад. Он ударился спиной о баранку руля, и тут же раздался громкий гудок. Пистолет водителя вылетел из моей руки и упал под приборный щиток.
Собрав все силы, я ударил Моник согнутым локтем в живот. Она вскрикнула и согнулась пополам. Водитель наклонился, чтобы подобрать с пола пистолет, но я, перегнувшись через спинку сиденья, вцепился в его плащ и дернул на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37