Он промахнулся, пуля пролетела в двух ярдах от меня, но прицеливался он всерьез. Сейчас со мной был мой кольт, но я надеялся, что мальчишки будут держаться прилично и вежливо.
Напрасно я надеялся.
Я позвонил, и шум внутри немного поутих. Высокий костлявый парень лет семнадцати, с крысиным лицом, открыл дверь и скосил на меня глаза.
— Угу?
— Я ищу Чака Дорра.
— Кто спрашивает?
— Шелл Скотт. Я — частный сыщик.
— Никогда не слышал.
Он хотел захлопнуть дверь перед моим носом, но ему помешала моя нога.
— Вы, наверное, не расслышали, что я сказал?
— Расслышал. Его здесь нет. Катитесь отсюда. Вас не приглашали. Усекли, мистер сыщик?
Этот молодой хулиган был именно тем, кого я ожидал здесь встретить, и он начинал меня бесить, этого я не ожидал.
— Вы тоже сойдете, — сказал я. — С таким же успехом я могу поговорить и с вами.
Он пробормотал несколько грязных слов, потом сказал:
— Нога. Уберите ногу.
Я убрал ногу, но, подняв ее, пинком распахнул дверь. Крыс отпрянул на шаг, и дверь с размаху ударилась о стену. Я вошел, не задев его, и очутился в мгновенно притихшей комнате. Двое или трое поднялись со своих мест и злобно уставились на меня. В этой большой комнате было человек двадцать, половина из них — девочки, и все подростки в возрасте от тринадцати до восемнадцати лет. Ни один из них не мог помериться со мной ростом, так что Чака Дорра среди них, очевидно, не было. До моего появления они, видимо, безудержно лизались и обнимались. Ликер был представлен в изобилии. Вероятно, все уже успели наполовину «надраться», а тяжелый сладкий запах говорил о том, что среди присутствующих несколько человек курят марихуану. Ликер и марихуана возвышают шпану в собственных глазах, делают их как будто умнее, красивее и сильнее.
Я стоял посреди комнаты под враждебными взглядами всего несколько секунд, потом дверь захлопнулась и молчание прервалось. Те трое, что встали, когда я вошел, направились ко мне, и тот, кто был впереди, низкорослый, коренастый юнец с нежным лицом ребенка, который проводит все вечера, разглядывая порнографические открытки, сказал:
— Катитесь отсюда, мистер. Это — частная вечеринка.
Другой, с худым прыщавым лицом и ярко-красными губами, сказал:
— Потеряйтесь. Сгиньте. Исчезните.
Послышалось еще несколько замечаний столь же остроумных. Присутствие девочек только ухудшало положение, потому что подобного рода шпана под взглядами своих женщин становится еще грубее, вроде тех мальчишек на пляже, которые нарочно носятся вокруг, поднимая ногами тучи песка. Видно было, что девчонкам все это очень нравилось. Среди них пять-шесть были в джинсах, остальные — в туго облегавших фигуру платьях.
Они были недовольны, что я прервал их веселье. Я невольно подумал, что Пэм и ее друг тоже были недовольны, когда им помешали вчера вечером. Я посмотрел на жесткие молодые лица трех подростков, стоявших передо мной, на лица их товарищей и подумал, что никогда еще не видел, чтобы в одной комнате собралось столько порочных и безобразных существ. Я смотрел на одного, другого и спрашивал себя: «Не мог ли он избить Пэм, не его ли пальцы сдавили ее горло?» Судя по их виду, это мог сделать любой из них, и, вероятно, один или несколько это сделали.
Низкорослый коренастый подросток и тот, у которого были ярко-красные губы, уперлись мне в грудь руками и стали отталкивать меня к двери. Я почувствовал, как мое лицо запылало. Так уж я устроен, что ничто так не действует на меня, как физическое насилие со стороны какого-нибудь человека. А сейчас эти ребятишки старались силой вытолкать меня за дверь.
— Руки прочь, — сказал я.
Крыс был слева от меня.
— Да кто ты такой, по-твоему, дубовая голова?
Я посмотрел на него и сунул руку во внутренний карман, чтобы достать бумажник.
— Я уже говорил, кто я, — ответил я.
То ли он ожидал, что я вытащу из кармана что-то другое, то ли просто надеялся испугать меня, но он держал руки за спиной. Когда я вынул бумажник, он вынул правой рукой что-то из правого кармана. Увидев бумажник, он быстро отвел руку за спину, но я успел заметить отблеск света на длинном лезвии ножа. Такой милый, бесправный малыш! Уж так мне стало его жаль.
Я раскрыл бумажник и показал ему фотокопию моего удостоверения, а потом показал его и трем остальным. Это не произвело впечатления.
— А-а, самозванец-полицейский, — сказал Крыс.
Раздались грубые смешки. Я посмотрел на него.
— Начнем с тебя, — сказал я. Я вынул из кармана любительский снимок Пэм и протянул ему. Я ничего не сказал, я хотел видеть, как он будет реагировать.
Он взглянул на фото. Затем стал пристально его рассматривать. Наконец, облизнув губы, он скосил на меня глаза.
— А зачем мне это?
— Ты ее знаешь?
— Не-а. На кой она мне, дубовая ты голова?
— Передай дальше, — велел я. — Пусть каждый посмотрит.
Он все так же, искоса, следил за мной, и сначала мне показалось, что он не собирается повиноваться. Потом он пожал плечами.
— Почему бы и нет?
Он показал фото трем своим товарищам, стоявшим поблизости, и те молча покачали головами. Потом Крыс направился к ближайшему стулу, на котором уместилась юная парочка, дал им фото и что-то пробормотал. Низкорослый парень присоединился к Крысу, и оба начали шептаться, временами бросая на меня быстрые взгляды. Через несколько секунд к ним подошли и остальные двое. В то время, как фото передавалось по кругу, я отошел к стене и прислонился к ней спиной. Я хотел встать так, чтобы видеть их лица, но главное, я хотел иметь за спиной стену. То, что здесь происходило, мне не нравилось.
Разговор становился громче, губы кривились, когда члены банды посматривали в мою сторону. Мальчишки зашевелились, собираясь в одну тесную группу, через полминуты все девочки столпились вокруг одного из диванов, а парни образовали две группы в другом конце комнаты. Они тихо разговаривали, поглядывая на меня и посмеиваясь, как будто подбадривали себя и друг друга перед каким-то действием. У большинства в руках были стаканы с ликером.
Мне очень не нравилась вся эта возня, ибо все они были настоящие хулиганы и громилы, такие же опасные, как взрослые, только моложе. Если они настроятся на такой лад, они могут наброситься на меня всей бандой и, может быть, раскроить мне череп. Но я должен соблюдать вежливость. Ведь они — продукт их среды! Как ни странно, не более, чем все другие люди, включая и меня. Так что я никак не мог вызвать в себе по отношению к ним чувство симпатии.
Девяносто девять из ста подростков да и взрослых тоже, с которыми вы сталкиваетесь, прекрасные люди, но всегда найдется один процент или меньше таких, которые как будто принадлежат к другой породе. Есть хорошие дети и есть плохие, хорошие и плохие люди, но, если они пускают вам пулю в лоб, вы умираете независимо от того, родились они в особняке или в трущобе, стреляли в вас из настоящего или самодельного револьвера. А я, сдается мне, из тех, кто имеет дело с готовой продукцией наших цивилизованных джунглей, а не с процессом ее изготовления. И я не тот тип, который говорит каннибалу, обгладывающему ему ногу: «Да благодарит вас Бог, сын мой». Я сознаю, что я — продукт своей среды.
Наконец все эти юные каннибалы посмотрели на фото Пэм, но, насколько я мог судить, видели ее впервые. Это было странно, потому что в этот день фото Пэм появилось во всех газетах. И если те, кто задушил и изнасиловал Пэм, были здесь, что они думали и чувствовали в эту минуту?
Крыс отделился от своих дружков, подхватил фото и подошел ко мне. Он протянул мне фотографию и снова сунул руки в карманы.
— Удовлетворены? — спросил он.
— Угу. Все-таки, мне нужно повидать Чака.
Он вытащил из кармана свой нож, на этот раз не скрываясь, и срезал узенький краешек ногтя с большого пальца.
Остальные стояли шеренгой посреди комнаты и смотрели на меня. Один из них перебрасывал из одной руки в другую что-то блестящее. Сначала я не понял, что это, но потом, разглядев, увидел, что это самодельный кастет, сделанный, вероятно, из ручек бака для отбросов, с торчавшими из него стальными остриями, которые могли бы превратить человеческое лицо в окровавленные полоски кожи. Несколько других, включая и низкорослого, держали руки в карманах.
— Катитесь отсюда, — произнес Крыс. — Ну? Я серьезно.
Мне ужасно надоело слушать, как эта малолетняя шпана указывает мне, что я должен делать.
— Слушай, ты, шпана мелкопузая, — сказал я, — прекрати трепать об меня язык, или...
— Или что? — прервал он меня. — Эй, — повернулся он к дружкам, — они не хочут уходить!
Он махнул рукой, и вся эта банда двинулась на меня. Они подходили медленно, тот, что с кастетом, надел его на правую руку, остальные по-прежнему держали руки в карманах.
Я сунул руку под пиджак, не колеблясь. Я не вынул револьвер. Вы можете стрелять в Аля Капоне, когда он взрослый Аль, но когда он еще маленький, это считается неприличным. Я вспомнил, как Сэмсон предупредил меня, что у меня будет куча неприятностей, если я начну отвешивать «малышам» оплеухи. Однако я приблизился к той черте, за которой мне уже будет на все наплевать, и, если бы любой из этих подростков бросился на меня с ножом или кастетом, очень возможно, что я выстрелил бы ему в голову.
Я крепко сжал рукоятку револьвера и прижался спиной к стене.
— Не подходите, — сказал я. Мой голос прозвучал немного напряженно. — Ей-богу, если вы приблизитесь, я могу забыть, что вы — дети.
Они продолжали наступать. Я начал медленно вытаскивать револьвер, но в этот самый момент я услышал, как к дому, визжа тормозами и издавая громкие гудки, подъехала машина и остановилась у входа. Атмосфера в комнате изменилась. Мальчишки остановились, усмехаясь и шпыняя друг друга. Крыс засеменил к двери, сопровождаемый коротышкой, который был, видимо, его другом. Оба поспешно вышли. Очевидно, приехал их босс.
Через минуту подростки вернулись с нахальным видом. Крыс подмигнул остальным, что, мол, приехал Чак, уж он-то со мной разделается. На дорожке послышались шаги. Это, конечно, был Чак, но рядом с его шагами слышно было мелкое постукивание каблучками. Первым вошел Чак, и если за ним вошла женщина, я все равно ее не видел. Будь за ним дизельный локомотив, я бы его тоже не увидел.
Сэмсон оказался прав, это был огромный парень.
Все вокруг пришло в движение, и я перестал быть центром внимания. Послышались возгласы: «Эй, Чак!», «Где ты был, Чак?» и «Эй, Чак, этот тип портит нам настроение!»
Он взглянул на кастет в руке одного подростка и на другого, у которого в кармане торчал какой-то металлический предмет.
— Уберите оружие, — сказал он. Потом, пройдя в комнату, остановился против меня. — Что случилось? — спросил он.
Он был на полдюйма выше меня, но такой узкоплечий и широкобедрый, что казался даже еще выше. В плечах он был шире меня дюйма на три или четыре. У него были длинные руки, слишком длинные. Жесткие черные волоски покрывали руки и запястья и курчавились на шее, выступавшей из белой майки, которую он носил под коричневым пиджаком. У него была довольно приятная внешность, совсем не та, что я ожидал.
— Ничего не случилось, — ответил я. — Пока еще ничего. Просто я задал несколько вопросов.
Он усмехнулся. Мягким приятным голосом он спросил:
— А кто вас просил задавать вопросы?
— Мистер Франклин.
— Франклин? — сказал он твердо. — Не знаю такого. Так что лучше выходите в эту дверь и ступайте туда, откуда пришли.
Голос все еще звучал приятно, но усмешка вышла натянутой. Что-то в связи с этим парнем меня тревожило. Я подумал, что откуда-то его знаю, но откуда? Где я мог его видеть?
— Мы с вами когда-нибудь встречались? — спросил я его.
— Никогда. Мы бегаем с разными стаями.
Я оглянулся на мальчишек и сказал:
— Видимо, да.
Видимо потому что я оглянулся, я увидел девушку, или, скорее, женщину, ибо при самом смелом воображении ее нельзя было отнести к подросткам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27