– Не могу сказать, что ты похож на безутешного вдовца, Хэл.
Взмахнув копной своих светлых волос, он опустил голову на изголовье шезлонга.
– Ты имеешь в виду Летти? Грустно, конечно. Все это выбило меня из колеи на пару часов после похорон. Но что поделаешь? Жизнь продолжается, старина. И смотреть нужно не назад, а вперед. Я уверен, что впереди нас ждет еще немало приятных сюрпризов.
Я покачал головой. Этот Хэл Кэлвин не переставал удивлять меня. Человек без чести и совести, стопроцентный мерзавец? Да. Но было в нем и какое-то очарование, обаяние что ли. Он был весьма неглуп, остроумен, даже умен. Я слышал от него рассуждения, которых от других мне слышать не приходилось. Он мог говорить вещи грубые и жестокие, но никогда не сквернословил. Я ни разу не слышал, чтобы с уст его срывалось хоть какое-нибудь ругательство, столь обычное в среде гангстеров. А в том, что он был настоящим гангстером, никаких сомнений не было. Он мог помочь старушке перейти через улицу и мог толкнуть ее под грузовик, если у него был шанс получить ее страховку.
Хэл мог всадить пулю в трепещущую жертву вымогательства, убедить банкира расстаться со своими деньгами, а девицу – со своими трусиками. И он вполне мог послать тех двух ковбоев убить меня.
– Ты слышал, что какой-то тип стрелял в меня сегодня? И промахнулся?
– Промахнулся, говоришь? Вот, должно быть, ты удовольствие получил! Уинстон Черчилль как-то сказал, что удовольствие, которое вы испытываете, когда в вас стреляют и промахиваются, не сравнимо ни с чем. Счастливый ты, дьявол. Насыщенная у тебя жизнь!
– Значит, ты слышал об этом?
– Конечно. Шум был большой. Со мной даже полицейский какой-то разговаривал – жутко меня напугал. Ведь вполне может статься, что парень, которого ты ухлопал, был моим приятелем. – Он ухмыльнулся, видимо, в восторге от своего остроумия.
– Так ведь оно и было, скотина.
– Очень может быть... – Внезапно он замолчал. Лицо у него помрачнело. Он прижал руку к животу.
– Что, старая язва разыгралась, Хэл?
– Да, вступило что-то, – проворчал он.
– Может, у тебя там где-то совесть спрятана? – спросил я. – Уж больно не похож ты на человека, у которого язва кровоточит.
Он снова поморщился.
– Пожалуйста, не произноси это слово "кровоточит". Язва, это звучит как-то благородно, утонченно. А кровоточащая язва... нет, не звучит, это ведь не совесть. Один ненормальный доктор, ему бы самому полечиться, сказал, что мне пить следует бросить. Иначе будет хуже. А кто же захочет бросить пить?
– Точно, кто?
– Только не я. Когда я пью, Скотт, мне в голову приходят интереснейшие мысли, на которые даже я не могу дать ответ и, если хочешь знать, именно это приводит к обострению моей язвы. Я пытаюсь дать ответы на такие животрепещущие вопросы, как, например, совокупляются ли броненосцы? И если да, то как? И почему? Или: паяц ли дергает резинку, или резинка заставляет паяца дергаться? Или: существует ли свобода воли? Или: ощущаем ли мы укусы бактерий? Или...
Не знаю, долго ли он еще изощрялся бы и в какие дебри залез, если бы я не прервал его.
– Или: насколько хорошо ты был знаком с Джинни Блэр?
Он поднял голову.
– С кем?
– С Джинни Блэр.
– Ну, ты даешь. Я что, обязательно должен знать ее?
– Это та девушка, которая погибла в прошлое воскресенье.
– Ах, это та самая? Джинни? Ну да, мне приходилось видеть ее здесь. Я их всех пятерых видел. Я имею в виду девушек, которые здесь снимаются в фильме. Кстати, ты не знаешь, что это за фильм?
Я промолчал. Насколько я знаю Хэла, скажи я ему, что это за лента, он сразу же побежит туда и потребует, чтобы ему тоже дали роль.
– Значит, близко ты с ней не был знаком?
– Нет, Скотт. Близко не был. Недостаточно близко. Просто "привет дорогуша" и все такое прочее. Ну, разве только иногда: "Не бойся, милая, просто это у меня такой прибор". Но она всегда говорила: "Нет". Даже, когда я обещал ей потом жениться.
– Ладно, заткнись! – произнес я.
Я поднялся. Вопрос о Джинни я задал лишь потому, что меня несколько настораживало присутствие здесь на ранчо такого количества бандюг. У Хэла я, разумеется, ничего не узнал. Да я на это, в общем, и не рассчитывал. Я знал, что он вел бы себя точно так же, если бы собственными ручищами свернул ей шею.
Будто читая мои мысли, он спросил:
– Думаешь, ее укокошили?
– Вполне возможно.
– Черт побери, тебе я сознаюсь. Это я сделал, но с помощью сатанинского заклинания. Я загипнотизировал ее лошадь...
Он со вкусом продекламировал:
– Твои веки стали тяжелыми, как свинец...
Но я уже уходил.
Глава 7
Я вернулся в отель и через вертящуюся дверь прошел в салон. Было без двадцати шесть – то есть до прихода Зии, Чу-Чу, Эйприл и Делиз оставалось еще двадцать минут. В длинном помещении находилось уже примерно человек двенадцать. Четверо сидели за стойкой, тянувшейся вдоль почти всей стены справа от меня, другие посетители – за столиками и в кабинах по мою левую руку. Лишь одна старушка, пившая неразбавленный виски из небольшого стаканчика, не была в ковбойском костюме.
Я уселся на высокий табурет перед стойкой, любуясь своим отражением в длинном зеркале. Я слышал, как старушка сказала:
– Генри, я хочу еще стаканчик.
Старичок, сопровождавший ее, произнес:
– Дорогая, но ты уже выпила два. Это твоя норма. Больше тебе нельзя...
Она прервала его:
– Генри, я старая маленькая леди из Пасадены и мне надоели твои глупости.
Я усмехнулся и оглянулся вокруг. В меблировке и убранстве салона не было ничего особо оригинального, но здесь было довольно уютно и явно ощущался колорит Дикого Запада. Столами служили остекленные колеса от фургонов, а сиденьями табуретов у стойки – маленькие кожаные седла, правда, без луки, очевидно, из уважения к дамам. Стены, отделанные панелями из сосны, были буквально сплошь увешаны картинами, гравюрами и эстампами, на которых ковбои стреляли в индейцев, индейцы снимали скальпы с ковбоев, лошади вставали на дыбы, бизоны устремлялись в паническое бегство и тому подобное. Все это смотрелось очень неплохо.
Я сделал знак высокому, худому, с грустным лицом бармену и сказал:
– Мне бы что-нибудь покрепче.
Бармен вздрогнул, напрягся и как-то странно посмотрел на меня. Думаю, такое впечатление на него произвел мой внешний вид. Потом тихонько произнес:
– Да, сэр. Что-нибудь для аппетита? – Он улыбнулся с видом человека, умирающего от туберкулеза. – Может быть, настойку сарсапарели?
– Извините, – произнес я. – Это ведь салон. – Меня внезапно охватило чувство человека, оказавшегося на Диком Западе. – Дайте-ка мне бурбон с содовой, приятель.
Он улыбнулся на этот раз более дружелюбно и плеснул в стакан со льдом изрядную толику виски из бутылки с этикеткой "Старый папаша", а потом долил немного содовой.
– Это "Старый папаша", да? – спросил я. – Никогда не видел этого сорта виски в Лос-Анджелесе.
– И не увидите, – произнес он, когда я сделал хороший глоток. Жидкость обожгла мне гортань, раскаленной лавой прошла по пищеводу и огнем запылала в моем желудке. Но я постарался не подать вида.
– Неду... дур... Недурно!
Он смотрел, как на глазах у меня появились слезы, прямо-таки извиваясь от наслаждения.
– Вы ведь просили чего-нибудь покрепче, верно?
– Больше никогда не буду. Ваша взяла, прия... мистер.
Он забрал у меня стакан с этим зельем и смешал мне новый коктейль. Я сделал малюсенький глоточек, потом другой, потом отпил как следует.
– Что это было, то, первое?
– "Старый папаша". Должен же я как-то обороняться от здешних пижонов. Они приходят и требуют: чего-нибудь покрепче, приятель, чего-нибудь покрепче, дайте чего-нибудь покрепче!
– Легче.
Он немного успокоился.
– Ну я им и даю.
– Понятно.
– У некоторых посетителей искусственные челюсти изо рта выскакивают. А один из гостей как-то так мне врезал, что я аж фута четыре пролетел.
– Безобразие.
Он двинулся вдоль стойки, а я занялся своим коктейлем. Я уже допивал его, когда кто-то дотронулся до моего плеча.
Я повернулся и увидел восхитительные синие глаза, необыкновенно поднятую бровь, смеющиеся губы. Мне так хотелось увидеть все остальное, что я не стал сдерживаться и оглядел ее всю с головы до ног. Да, к сожалению, на этот раз она была совершенно одета. Она была вся в белом. Рубашка с открытым воротом, тесно облегающие джинсы. Ремень и сапожки тоже были белые. Потрясающая девушка!
– Привет, привет, Эйприл, – сказал я. – Присоединяйся ко мне.
– Сию минуту, – ответила она. – Выглядишь ты просто великолепно.
Какой голос! А какие слова!
– Стетсон, сапожки и все остальное, – продолжала она, разглядывая меня.
– Благодарю вас, мэм, – ответил я. – Я теперь настоящий ковбой. Пью крепкие напитки, и все такое прочее.
Я посмотрел ей за спину, но она была одна. Она перехватила мой взгляд и сказала:
– Девушки скоро придут, Шелл. Мы собрались придти все вместе, но я решила поговорить с тобой наедине.
– Отлично. Замечательно.
– Это не то, что ты думаешь.
– Откуда ты знаешь, что я думаю?
– Да уж знаю. – Она снова улыбнулась своей восхитительной улыбкой.
– Я хочу поговорить с тобой до их прихода. О Джинни. Ты упоминал ее имя сегодня днем, помнишь?
– Провалами памяти я пока еще не страдаю.
– Я не хотела об этом говорить при остальных.
– Почему?
– Ну, понимаешь, если Джинни погибла в результате несчастного случая, то все это не имеет никакого значения. Но ведь шериф ведет расследование, и, если окажется, что она действительно была убита, хотя я так и не считаю, так вот, если это действительно так, мне бы не хотелось оказаться замешанной в это дело. Я недавно подписала контракт с одной крупной студией. Они дают мне настоящую роль в большом фильме. Но если произойдет какой-нибудь скандал, они вполне могут аннулировать контракт.
– Ясно. Так вот, мне, конечно, очень хотелось бы услышать все, что ты можешь рассказать о Джинни. И, если это будет возможно, я никому не открою, что эти сведения сообщила мне ты.
– Договорились. Кроме того, это грузом лежит на мне. Я ведь еще никому об этом не рассказывала. – Она улыбнулась. Ну что за губы! – Закажи мне что-нибудь выпить, и я расскажу тебе все, что знаю.
Я заказал Эйприл коктейль "Стингер", а себе бурбон с содовой, и она начала свой рассказ.
– Все мы приехали сюда в пятницу. Немного поработали в тот день. В субботу мы были заняты на съемках большую часть дня. Делиз и Зия занимали одну комнату. Чу-Чу – другую. А мы с Джинни жили в одной комнате наверху. – Она указала на потолок. – В субботу вечером мы все пошли на барбекю, туда все ходят, там отличные бифштексы и мясо на ребрышках, а потом танцы. Я пролила соус на свои джинсы и вернулась в нашу комнату, чтобы переодеться. Джинни пошла вместе со мной, но она не стала подниматься наверх, а решила подождать" меня в салоне.
– Во сколько это было?
– Примерно около девяти часов. Танцы начинаются в девять, и я хотела успеть к началу.
– Ясно. И что было дальше?
– Я только переоделась, как вдруг в комнату вышла Джинни. Она была в ужасном состоянии. Белая как мел, перепуганная. Чуть ли не в шоке. Я боялась, что она упадет в обморок.
Эйприл еще раз пригубила свой коктейль, и я спросил:
– Она рассказала тебе, что случилось?
– Нет, у нас в комнате стояла бутылка бренди, Джинни налила себе полстакана и выпила залпом, как воду. Я спросила ее, что случилось, но внезапно в дверь постучали. Я хотела ответить, но Джинни как-то очень странно засмеялась и сказала: "Ничего, Эйприл, это за мной". И так оно действительно и оказалось. Это был кто-то из ее знакомых мужчин. Я услышала только, как он сказал: "Давай-ка спустимся в салон, детка. Нам нужно кое о чем потолковать". Что-то в этом роде.
– Ты знаешь, кто был этот мужчина?
– Я не видела его. Только голос слышала, и он показался мне знакомым, но кто это был, я не знаю.
С минуту мы молчали, потом я спросил бармена, который стоял рядом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25