Где-то в глубине ее горла раздавались мурлыкающие звуки. Не открывая глаз, она заговорила со мной почти шепотом.
* * *
Утром небо изменилось, стало сыро и холодно. Для депрессии мне не хватало только этой мрачной, серой погоды. Никогда еще я не был так подавлен, как вчера вечером.
Теперь я сидел на кушетке, а Лин — у меня на коленях. И эхо была одна из причин, по которой сегодня я почувствовал себя лучше. Эта женщина умела говорить хорошие слова. У нее был прекрасный логический ум, которым она, однако, пользовалась не всегда, будучи женщиной, а время от времени, как психиатр. И женщина, и психиатр были потрясающие! Постепенно я вернулся к нормальному состоянию.
— Представь себе самое худшее, Шелл, — бормотала она. — Даже если все поверят в ужасные вещи, которые сейчас о тебе говорят, ты ведь знаешь, что это не правда. И я тоже знаю это.
— Здорово! А что дальше? Найти остров, построить там хижину и загорать в течение пятидесяти лет? Подумай только, как замечательно это будет!
На очаровательных гладких щечках появились ямочки.
— Не говори глупостей, Шелл! Ты должен что-то предпринять. Мы знаем, что ты не виновен, значит, должен быть какой-то способ доказать это.
Я хмыкнул.
Она соскользнула с моих коленей:
— Пойду приготовлю кофе, а ты сосредоточься.
Пока она шумела на кухне, я действительно сосредоточился, но безрезультатно. Мир вокруг меня был в огне. Я не мог свободно ходить по улицам, разговаривать с людьми, задавать вопросы и даже стукнуть кого-нибудь по голове.
С утра пораньше мы с Лин прочли утренние газеты и прослушали новости по радио. Всюду обсуждалось последнее событие.
«Наставники» утверждали, что это я взорвал Траммела, разорвав его на куски.
Больше никто такого не говорил, но мое имя все время упоминалось, поскольку парень, которого я сбил с ног, сообщил, что видел меня на месте трагедии. И хотя допускалась возможность несчастного случая, поскольку, как я и сам подумал прошлым вечером, там находились различные взрывчатые вещества и даже смышленый шестилетний ребенок мог устроить взрыв, журналисты на все лады продолжали мусолить мою встречу с Траммелом и «наставниками», а также мое «нападение» на «Мастера» в понедельник. Меня это не очень удивило. Ну и разумеется, множество стрел летело в адрес полиции. На нее и раньше оказывалось давление, но теперь ее просто душили.
Вошла Лин с двумя чашками кофе.
— Ну, так что же ты вычислил?
Я взглянул на нее.
Она улыбнулась:
— Послушай, Шелл, мы слишком много об этом думаем. Это, заметьте, сэр, говорит психиатр. Перестань на какое-то время думать, освободи голову. Пусть работает подсознание.
— О'кей, психиатр! Потребуется нечто большее, чем мое подсознание, сознание и еще восемь чудес, чтобы выбраться из этого дерьма. Ну ладно! Давай поговорим о тебе. Я ведь правда знаю о тебе очень мало. Во-первых, как случилось, что такая молодая, привлекательная женщина стала психиатром?
— Мой отец был психиатром в Дьюке. Поэтому с детства я тоже хотела стать психиатром. Вот и все. Не могу сказать, что благословляю час, когда приняла такое решение, но и не жалуюсь.
Я закончила среднюю школу, шесть лет училась в колледже, потом четыре года в медицинском училище, затем еще четыре в медицинском институте, два года была интерном. После этого несколько месяцев занималась частной практикой, а потом попала в «Гринхейвен».
— Кстати, что там у вас делается? Какие-то типы бродят по коридорам, снаружи тоже происходят странные вещи. Я там увидел и услышал немало непонятного.
— Видишь ли, «Гринхейвен» несколько отличается от большинства подобных лечебниц. У нас действительно среди пациентов нет убийц, как тебе известно. — Она улыбнулась. — Только среди персонала. Больные проходят обычный курс лечения, но при этом особое внимание мы уделяем честности и откровенности.
Я нахмурился:
— А как это увязать с тем, что на людей надевают смирительные рубашки?
Лин снова улыбнулась:
— У нас редко появляются больные в таком тяжелом состоянии, в каком, предполагалось, находился ты. В основном мы имеем дело с умственным расстройством. Это серьезная вещь. Так вот, мы заставляем пациентов быть предельно откровенными друг с другом, и это все, что применяется к большинству из них. Они так привыкли к большим и маленьким хитростям, что многим из них трудно вести себя иначе. Но постепенно такой метод поразительно улучшает их умственное здоровье, поскольку нечестность и обман, которыми эти люди постоянно пользовались в жизни, тревожили их больше всего, независимо от того, сознавали они это или нет. Отсюда и произошли их неврозы.
— Мне кажется, я наблюдал ваш лечебный процесс в действии. — И рассказал ей о двух старых ведьмах.
Лин рассмеялась.
— А многим из ваших подопечных выбивают зубы?
— Никому. Такое может случиться в «Подунке», но в «Гринхейвене» — никогда! У нас не приходят в ярость, ведь все знают, что люди говорят правду. Может, что-то и звучит обидно, но не потому, что хотят сказать гадость. — На лице Лин снова появились ямочки. — У нас не так, как везде.
Я засмеялся:
— Беби, ты можешь себе представить, если бы было везде, как у вас? И все стали бы вдруг абсолютно честными? Не было бы ни войн, ни недоразумений. Не было бы ни коммунистов, ни Эмиля Поста. Не нужны стали бы суды. Отпала бы необходимость даже в детективах! Можно было бы просто спросить человека: «Кто это сделал?» — а он ответил бы: "Я".
Она захлопала в ладоши.
— Подумать только! Рекламные агенты говорили бы: «Эта маленькая пилюлька не вылечит ваш желчный пузырь, а этот шампунь не уничтожит перхоть. Они вообще не помогут ни от чего. Бесполезны».
Лин закатилась смехом, и я присоединился к ней, но вдруг вспомнил о моем деле, и это меня сразу же отрезвило.
— О, продолжай смеяться! Что случилось?
— Просто подумал, что в вашем очаровательном мире я оказался бы в тяжелой ситуации. И Артур Траммел не смог бы развернуть свою деятельность. Беби, готов поспорить, что массу людей в «Гринхейвен» помещают лжецы и другие подонки. По крайней мере, половину.
— Может быть, эта цена, которую приходится платить за цивилизацию? Хотя она того не стоит...
Я допил кофе.
— Знаешь, дорогая, я просто восхищаюсь твоим правдивым миром! Но стоит произнести всего одно слово, и его стены разрушатся. Вот попробуй сказать, что у тебя есть клиент по имени Шелл Скотт, что он в ужасающем состоянии, а ты должна его вылечить...
— Представляю! — не стала спорить Лин.
Мы помолчали, а потом сменили тему.
— Вот мы с тобой знаем, что Траммел забавлялся с маленькими девочками, — сказал я, — хотя ни один траммелит в такое не поверит. Они убеждены — Мастер не может совершить ничего дурного. Как тут быть? Нужны свидетели, люди, которые могли бы рассказать правду о Траммеле и его исцеляющих руках.
— Ты думаешь, могут быть и другие, такие, как... Фелисити?
— Могут быть даже убитые, хотя в этом я сомневаюсь. До сих пор за Траммелом не охотился ни один детектив. Но готов поспорить, Фелисити была не первой девушкой, которую он отправил в «Гринхейвен».
— Значит, все, что нам нужно сделать, — это найти их!
— Да, очень просто. А после того как отыщем — заставить заговорить. Надо знать этих траммелиток, увидеть, какие они молчаливые и как обожают этого типа! Возможно, после его смерти они станут еще большими тихонями. Кроме того, их тысячи. Найти нужных — не простая работенка. Один Траммел знал их имена. — Я помолчал, закурил сигарету и добавил: — Одно имя мне кажется известно. Бета Грин.
Я рассказал, как Бета вела себя, и Лин поинтересовалась:
— Ты думаешь поговорить с ней еще раз?
— Да, но не сейчас. Сначала в этом проклятом городе все должно немного успокоиться и остыть. Хорошо, если и Траммел немного похолодеет.
— Бета Грин, — тихо повторила Лин.
Мы провели ленивое утро и такое же послеобеденное время. Около шести я принял душ, а когда вышел из ванной комнаты, оказалось, что Лин куда-то ушла. В оставленной записке она оповестила меня, что вернется через час или два. Я почти протоптал дорожку на ковре, прислушиваясь, не вставляется ли ее ключ в замочную скважину.
— Где, черт возьми, ты была? — набросился, когда она, наконец, явилась.
— Ходила к Бете Грин.
— Черт побери, сколько раз...
Она подошла близко ко мне и улыбнулась:
— Все уже сделано. Веди себя разумно. Разве ты не хочешь услышать, что произошло?
Я хмурился еще одну минуту, затем буркнул:
— О'кей. Но я все же сержусь. Бета сказала что-нибудь?
— Ни слова! Она напугана. Я расспрашивала ее о Траммеле, о «Гринхейвене», о Диксон, обо всем. Она все отрицает, но не забывай: я хороший психиатр. Я утверждаю — она лжет.
— Ты не должна была ходить к ней, Лин. Черт, ты ведь сама сказала, что если есть место, где я в безопасности, то это здесь, в твоей квартире, в квартире психиатра, который объявил меня психом! Теперь оно стало не таким безопасным. И видишь, ничего у тебя не получилось. — Я сердито посмотрел на нее: — Что ты имела в виду, говоря, что она напугана? Тебя испугалась?
— Нет. — Лин потянула меня к кушетке. А когда мы сели, пролепетала: — Самое странное. Она услышала об этом и говорит, что все траммелиты уже оповещены. Не знаю, верит ли сама Бета в это или нет...
— Не понимаю, о чем ты говоришь?
— Ходят слухи, что через три дня произойдет воскрешение Траммела.
Глава 19
— Произойдет что? — Я вытаращил глаза. — Кто воскреснет? Не Траммел же, беби! Не представляю себе, где и когда могла зародиться такая идея!
— Похоже, среди траммелитов, — предположила Лин. — Они потрясены его смертью, и большинство из них хочет, чтобы их лидер вернулся. Конечно, принимают желаемое за действительное. Однако теперь, когда распространился такой слух, очень многие в него поверили. И будут верить, что это произойдет, пока не разочаруются.
— Полагаю, надежда постоянно живет в человеческих душах. Но интересно, как же возник такой слух? — Я помолчал, а спустя некоторое время улыбнулся Лин. — Черт, по-моему, ты готова поспорить, что Траммел не воскреснет!
На этот раз она уставилась на меня.
— Беби, боюсь, ты можешь проиграть. Эти жаждущие чуда траммелиты не разочаруются. Конечно, это не будет настоящий Артур Траммел, если только они не сумеют собрать все его куски, но что-то такое, что пастве его вполне заменит.
Она ухмыльнулась:
— Между прочим, я считаюсь психологом!
— Ну, тут мы с тобой на равных. Я считаюсь детективом. И все может быть именно так, как я думаю. Уцелевшие «наставники» постараются не упустить ситуацию из своих рук. Траммелизм — большое дело, очень доходное. И становится могущественным. Но без Траммела это будет просто еще одна секта. Если «наставники» хотят сохранить бизнес, их босс должен вернуться, и он вернется!
— Шелл, — мягко проговорила Лин, — я не понимаю, что ты имеешь в виду. Это, конечно, неосуществимо. Ты ведь знаешь, как выглядел Траммел. Он был уродом!
— Что ж, может, они отыщут какого-нибудь тощего типа, стиснут его голову тисками и... Короче, сделают так, что он будет достаточно похож на их лидера. А воскрешение, скорее всего, будет происходить темной ночью, и тощий тип с клювом, как у Траммела, выползет, восклицая: «Аллилуйя!» Кучка присутствующих прихожан не сможет как следует рассмотреть мошенника, а спустя несколько секунд его уберут. Но из уст в уста очень быстро будет передаваться: «Мастер воскрес!» Ну, как вам это, доктор Николс?
— Давай я лучше посчитаю твой пульс, мистер Скотт. Но может быть, ты и прав.
Мы пообсуждали это еще некоторое время, затем переменили тему. Последнее, что я об этом сказал, было:
— Что ж, поживем — увидим.
Долго нам ждать не пришлось.
* * *
Лос-Анджелес известен своей любовью к сплетням. Однако последующие три дня — пятница, суббота и воскресенье — были самыми сумасшедшими, фантастическими и ненормальными днями, которые даже в этом городе, как мне кажется, наблюдались впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
* * *
Утром небо изменилось, стало сыро и холодно. Для депрессии мне не хватало только этой мрачной, серой погоды. Никогда еще я не был так подавлен, как вчера вечером.
Теперь я сидел на кушетке, а Лин — у меня на коленях. И эхо была одна из причин, по которой сегодня я почувствовал себя лучше. Эта женщина умела говорить хорошие слова. У нее был прекрасный логический ум, которым она, однако, пользовалась не всегда, будучи женщиной, а время от времени, как психиатр. И женщина, и психиатр были потрясающие! Постепенно я вернулся к нормальному состоянию.
— Представь себе самое худшее, Шелл, — бормотала она. — Даже если все поверят в ужасные вещи, которые сейчас о тебе говорят, ты ведь знаешь, что это не правда. И я тоже знаю это.
— Здорово! А что дальше? Найти остров, построить там хижину и загорать в течение пятидесяти лет? Подумай только, как замечательно это будет!
На очаровательных гладких щечках появились ямочки.
— Не говори глупостей, Шелл! Ты должен что-то предпринять. Мы знаем, что ты не виновен, значит, должен быть какой-то способ доказать это.
Я хмыкнул.
Она соскользнула с моих коленей:
— Пойду приготовлю кофе, а ты сосредоточься.
Пока она шумела на кухне, я действительно сосредоточился, но безрезультатно. Мир вокруг меня был в огне. Я не мог свободно ходить по улицам, разговаривать с людьми, задавать вопросы и даже стукнуть кого-нибудь по голове.
С утра пораньше мы с Лин прочли утренние газеты и прослушали новости по радио. Всюду обсуждалось последнее событие.
«Наставники» утверждали, что это я взорвал Траммела, разорвав его на куски.
Больше никто такого не говорил, но мое имя все время упоминалось, поскольку парень, которого я сбил с ног, сообщил, что видел меня на месте трагедии. И хотя допускалась возможность несчастного случая, поскольку, как я и сам подумал прошлым вечером, там находились различные взрывчатые вещества и даже смышленый шестилетний ребенок мог устроить взрыв, журналисты на все лады продолжали мусолить мою встречу с Траммелом и «наставниками», а также мое «нападение» на «Мастера» в понедельник. Меня это не очень удивило. Ну и разумеется, множество стрел летело в адрес полиции. На нее и раньше оказывалось давление, но теперь ее просто душили.
Вошла Лин с двумя чашками кофе.
— Ну, так что же ты вычислил?
Я взглянул на нее.
Она улыбнулась:
— Послушай, Шелл, мы слишком много об этом думаем. Это, заметьте, сэр, говорит психиатр. Перестань на какое-то время думать, освободи голову. Пусть работает подсознание.
— О'кей, психиатр! Потребуется нечто большее, чем мое подсознание, сознание и еще восемь чудес, чтобы выбраться из этого дерьма. Ну ладно! Давай поговорим о тебе. Я ведь правда знаю о тебе очень мало. Во-первых, как случилось, что такая молодая, привлекательная женщина стала психиатром?
— Мой отец был психиатром в Дьюке. Поэтому с детства я тоже хотела стать психиатром. Вот и все. Не могу сказать, что благословляю час, когда приняла такое решение, но и не жалуюсь.
Я закончила среднюю школу, шесть лет училась в колледже, потом четыре года в медицинском училище, затем еще четыре в медицинском институте, два года была интерном. После этого несколько месяцев занималась частной практикой, а потом попала в «Гринхейвен».
— Кстати, что там у вас делается? Какие-то типы бродят по коридорам, снаружи тоже происходят странные вещи. Я там увидел и услышал немало непонятного.
— Видишь ли, «Гринхейвен» несколько отличается от большинства подобных лечебниц. У нас действительно среди пациентов нет убийц, как тебе известно. — Она улыбнулась. — Только среди персонала. Больные проходят обычный курс лечения, но при этом особое внимание мы уделяем честности и откровенности.
Я нахмурился:
— А как это увязать с тем, что на людей надевают смирительные рубашки?
Лин снова улыбнулась:
— У нас редко появляются больные в таком тяжелом состоянии, в каком, предполагалось, находился ты. В основном мы имеем дело с умственным расстройством. Это серьезная вещь. Так вот, мы заставляем пациентов быть предельно откровенными друг с другом, и это все, что применяется к большинству из них. Они так привыкли к большим и маленьким хитростям, что многим из них трудно вести себя иначе. Но постепенно такой метод поразительно улучшает их умственное здоровье, поскольку нечестность и обман, которыми эти люди постоянно пользовались в жизни, тревожили их больше всего, независимо от того, сознавали они это или нет. Отсюда и произошли их неврозы.
— Мне кажется, я наблюдал ваш лечебный процесс в действии. — И рассказал ей о двух старых ведьмах.
Лин рассмеялась.
— А многим из ваших подопечных выбивают зубы?
— Никому. Такое может случиться в «Подунке», но в «Гринхейвене» — никогда! У нас не приходят в ярость, ведь все знают, что люди говорят правду. Может, что-то и звучит обидно, но не потому, что хотят сказать гадость. — На лице Лин снова появились ямочки. — У нас не так, как везде.
Я засмеялся:
— Беби, ты можешь себе представить, если бы было везде, как у вас? И все стали бы вдруг абсолютно честными? Не было бы ни войн, ни недоразумений. Не было бы ни коммунистов, ни Эмиля Поста. Не нужны стали бы суды. Отпала бы необходимость даже в детективах! Можно было бы просто спросить человека: «Кто это сделал?» — а он ответил бы: "Я".
Она захлопала в ладоши.
— Подумать только! Рекламные агенты говорили бы: «Эта маленькая пилюлька не вылечит ваш желчный пузырь, а этот шампунь не уничтожит перхоть. Они вообще не помогут ни от чего. Бесполезны».
Лин закатилась смехом, и я присоединился к ней, но вдруг вспомнил о моем деле, и это меня сразу же отрезвило.
— О, продолжай смеяться! Что случилось?
— Просто подумал, что в вашем очаровательном мире я оказался бы в тяжелой ситуации. И Артур Траммел не смог бы развернуть свою деятельность. Беби, готов поспорить, что массу людей в «Гринхейвен» помещают лжецы и другие подонки. По крайней мере, половину.
— Может быть, эта цена, которую приходится платить за цивилизацию? Хотя она того не стоит...
Я допил кофе.
— Знаешь, дорогая, я просто восхищаюсь твоим правдивым миром! Но стоит произнести всего одно слово, и его стены разрушатся. Вот попробуй сказать, что у тебя есть клиент по имени Шелл Скотт, что он в ужасающем состоянии, а ты должна его вылечить...
— Представляю! — не стала спорить Лин.
Мы помолчали, а потом сменили тему.
— Вот мы с тобой знаем, что Траммел забавлялся с маленькими девочками, — сказал я, — хотя ни один траммелит в такое не поверит. Они убеждены — Мастер не может совершить ничего дурного. Как тут быть? Нужны свидетели, люди, которые могли бы рассказать правду о Траммеле и его исцеляющих руках.
— Ты думаешь, могут быть и другие, такие, как... Фелисити?
— Могут быть даже убитые, хотя в этом я сомневаюсь. До сих пор за Траммелом не охотился ни один детектив. Но готов поспорить, Фелисити была не первой девушкой, которую он отправил в «Гринхейвен».
— Значит, все, что нам нужно сделать, — это найти их!
— Да, очень просто. А после того как отыщем — заставить заговорить. Надо знать этих траммелиток, увидеть, какие они молчаливые и как обожают этого типа! Возможно, после его смерти они станут еще большими тихонями. Кроме того, их тысячи. Найти нужных — не простая работенка. Один Траммел знал их имена. — Я помолчал, закурил сигарету и добавил: — Одно имя мне кажется известно. Бета Грин.
Я рассказал, как Бета вела себя, и Лин поинтересовалась:
— Ты думаешь поговорить с ней еще раз?
— Да, но не сейчас. Сначала в этом проклятом городе все должно немного успокоиться и остыть. Хорошо, если и Траммел немного похолодеет.
— Бета Грин, — тихо повторила Лин.
Мы провели ленивое утро и такое же послеобеденное время. Около шести я принял душ, а когда вышел из ванной комнаты, оказалось, что Лин куда-то ушла. В оставленной записке она оповестила меня, что вернется через час или два. Я почти протоптал дорожку на ковре, прислушиваясь, не вставляется ли ее ключ в замочную скважину.
— Где, черт возьми, ты была? — набросился, когда она, наконец, явилась.
— Ходила к Бете Грин.
— Черт побери, сколько раз...
Она подошла близко ко мне и улыбнулась:
— Все уже сделано. Веди себя разумно. Разве ты не хочешь услышать, что произошло?
Я хмурился еще одну минуту, затем буркнул:
— О'кей. Но я все же сержусь. Бета сказала что-нибудь?
— Ни слова! Она напугана. Я расспрашивала ее о Траммеле, о «Гринхейвене», о Диксон, обо всем. Она все отрицает, но не забывай: я хороший психиатр. Я утверждаю — она лжет.
— Ты не должна была ходить к ней, Лин. Черт, ты ведь сама сказала, что если есть место, где я в безопасности, то это здесь, в твоей квартире, в квартире психиатра, который объявил меня психом! Теперь оно стало не таким безопасным. И видишь, ничего у тебя не получилось. — Я сердито посмотрел на нее: — Что ты имела в виду, говоря, что она напугана? Тебя испугалась?
— Нет. — Лин потянула меня к кушетке. А когда мы сели, пролепетала: — Самое странное. Она услышала об этом и говорит, что все траммелиты уже оповещены. Не знаю, верит ли сама Бета в это или нет...
— Не понимаю, о чем ты говоришь?
— Ходят слухи, что через три дня произойдет воскрешение Траммела.
Глава 19
— Произойдет что? — Я вытаращил глаза. — Кто воскреснет? Не Траммел же, беби! Не представляю себе, где и когда могла зародиться такая идея!
— Похоже, среди траммелитов, — предположила Лин. — Они потрясены его смертью, и большинство из них хочет, чтобы их лидер вернулся. Конечно, принимают желаемое за действительное. Однако теперь, когда распространился такой слух, очень многие в него поверили. И будут верить, что это произойдет, пока не разочаруются.
— Полагаю, надежда постоянно живет в человеческих душах. Но интересно, как же возник такой слух? — Я помолчал, а спустя некоторое время улыбнулся Лин. — Черт, по-моему, ты готова поспорить, что Траммел не воскреснет!
На этот раз она уставилась на меня.
— Беби, боюсь, ты можешь проиграть. Эти жаждущие чуда траммелиты не разочаруются. Конечно, это не будет настоящий Артур Траммел, если только они не сумеют собрать все его куски, но что-то такое, что пастве его вполне заменит.
Она ухмыльнулась:
— Между прочим, я считаюсь психологом!
— Ну, тут мы с тобой на равных. Я считаюсь детективом. И все может быть именно так, как я думаю. Уцелевшие «наставники» постараются не упустить ситуацию из своих рук. Траммелизм — большое дело, очень доходное. И становится могущественным. Но без Траммела это будет просто еще одна секта. Если «наставники» хотят сохранить бизнес, их босс должен вернуться, и он вернется!
— Шелл, — мягко проговорила Лин, — я не понимаю, что ты имеешь в виду. Это, конечно, неосуществимо. Ты ведь знаешь, как выглядел Траммел. Он был уродом!
— Что ж, может, они отыщут какого-нибудь тощего типа, стиснут его голову тисками и... Короче, сделают так, что он будет достаточно похож на их лидера. А воскрешение, скорее всего, будет происходить темной ночью, и тощий тип с клювом, как у Траммела, выползет, восклицая: «Аллилуйя!» Кучка присутствующих прихожан не сможет как следует рассмотреть мошенника, а спустя несколько секунд его уберут. Но из уст в уста очень быстро будет передаваться: «Мастер воскрес!» Ну, как вам это, доктор Николс?
— Давай я лучше посчитаю твой пульс, мистер Скотт. Но может быть, ты и прав.
Мы пообсуждали это еще некоторое время, затем переменили тему. Последнее, что я об этом сказал, было:
— Что ж, поживем — увидим.
Долго нам ждать не пришлось.
* * *
Лос-Анджелес известен своей любовью к сплетням. Однако последующие три дня — пятница, суббота и воскресенье — были самыми сумасшедшими, фантастическими и ненормальными днями, которые даже в этом городе, как мне кажется, наблюдались впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28