А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Для него всегда будет проще и безопаснее проявлять полное пренебрежение, чем играть в какой-либо ситуации вторую роль.
Старик мягко улыбнулся, глядя на Уолтера.
— На сегодня у него есть объяснение. Он опоздал на поезд — послал телеграмму, которая так и не была отправлена. Он страдает от жестоких приступов забывчивости. Всю свою жизнь, мальчик, я мечтал о таком дне, когда мы сможем отправить свою повозку к небесам. Твой отец вызвал у меня удивление. Возможно, мы поднимем наши взоры настолько высоко в стремлении достичь недостижимой цели, что вообще лишим себя возможности к действию.
Закончив свой рассказ, Уолтер долго молчал.
— Смеш-шно, — наконец проговорил он, — ч-что человек, о кот-тором отец неизменно отз-зывался с критикой и горечью — я говорю о деде, — был, п-пожалуй, единственным, кто п-полностью понимал его и симпатизировал как н-никто другой.
Джерико посмотрел на угольную зарисовку и поймал себя на мысли, что Старик, возможно, вполне заслуживал этот нимб…

Теплый, ленивый день тянулся к закату, а Джерико ни на шаг не приблизился к разгадке, кто же был этот снайпер. Он собрал массу информации о семье Пелхамов, но она отнюдь не проясняла, куда же следует «прилепить ослиный хвост», как образно выразился Артур. Снайпер был крайне встревожен близостью Джерико к опасной правде.
В тот день вся семья Пелхамов словно испарилась. Луиза оставила записку, в которой сообщала, что совершенно забыла про назначенный визит к парикмахеру. Джорджиана в последний момент решила присоединиться к матери в ее поездке в Литчфилд. Артур занимался своими больными лошадьми на ферме в Блэгдоне. Фред, по словам Артура, не вдаваясь в объяснения, куда-то уехал на своей машине.
Джерико давно уже заметил, что, когда его мыслительный процесс начинает буксовать, самое лучшее — это вернуться к своим картинам, рисункам и заняться работой. Чаще всего бывало так, что где-то в середине работы над очередным полотном в его голове что-то щелкало и затруднительный момент в обдумывании проблемы оказывался преодолен. Это же срабатывало и в противоположном направлении: когда работа над картиной почему-то стопорилась, он отставлял мольберт и переключался на какое-то другое занятие, совершенно не связанное с рисованием. Когда же он позднее возвращался к мольберту, проблема, как правило, оказывалась разрешенной. Его друг-психиатр называл это «работой конструктивного подсознания».
Пообедав с Уолтером холодной говядиной, овощным салатом, сыром и холодным кофе, Джерико собрал свои художественные принадлежности и спустился к эллингу. Уолтер к тому времени уже уплыл на лодке по озеру. Над водой и окружающими холмами зависала голубоватая дымка жары. Да и сами холмы были отчасти скрыты этой пеленой. Панорама была просто прекрасной и не могла не привлечь внимания живописца, однако это оказался один из редких моментов в жизни Джерико, когда он, работая над холстом, занимаясь мольбертом и смешивая краски, не мог найти ничего интригующего в окружавшей его местности. Вместо этого он занялся шутливым копированием Уолтеровых набросков черного Человека-Бога. Он нарисовал его сначала в сплошных синих, потом красных и, наконец, зеленых тонах. У каждой фигуры лица не было, и он вдруг начал закрашивать его белой краской — получалась какая-то знакомая комичная маска, однако приопущенные уголки рта придавали ей некоторые элементы трагедийности.
Фредерик Джордж Пелхам никогда не допустил бы, чтобы его забыли. Яхта Уолтера с ярко-красным парусом выделывала зигзаги по глади озера. В свое время Старик научил Уолтера управлять лодкой, на палубе которой лежал безмерно счастливый, а теперь уже давно покойный Принц. Джерико задавался вопросом: а может, Старик, потерпев неудачу с собственным сыном, решил все начать с начала с Уолтером?
— Если бы красный не был традиционным цветом Мефистофеля, — раздался голос рядом с Джерико, — то я думаю, что выбрал бы его. Зеленый слишком зловещ, а синий излишне эфирный и нереальный.
Джерико обернулся и увидел высокого худощавого мужчину в просторном костюме из легкой ткани, который на легком ветру слегка колыхался на его костлявой фигуре. У него был высокий лоб, что подчеркивала намечающаяся лысина. На глазах очки в тяжелой черной оправе. На губах довольная улыбка, как если бы он только что отпустил маленькую, но изысканную шутку.
— Вы, должно быть, Джон Джерико, — сказал мужчина. — В «Мансе» никого не оказалось. Служанка Джули сказала, что вы наверняка здесь. А я Дрю Стивенс.
Бывший муж Луизы.
— Откуда вы знаете, какого цвета он должен быть? — спросил Джерико, указывая на фигуры на холсте.
— Когда я услышал о портрете, то испытал странное чувство — мне показалось, что лицо должно остаться пустым. Одежда школьного преподавателя, сильные, мощные руки, густые седые волосы. Но никакого лица. Пусть каждый вспомнит его таким, каким знал при жизни.
— Вы догадались, что на рисунках доктор Пелхам?
— Я видел картинки Уолтера, — сказал Стивенс. — Мальчик не вполне отчетливо помнит, каким был Старик. За последние десять лет он выслушал столько версий, что в его памяти все невольно смешалось.
— А как у вас с памятью, мистер Стивенс? Вы можете рассказать мне, каким он был?
— Не думаю, — ответил Стивенс. — Я вижу его судьей — справедливым, но строгим. Вижу его выслушивающим, все взвешивающим — и вынашивающим свое решение. Он мог по-доброму относиться к вам и дать работу, если, по его мнению, вы этого заслуживали.
— Из того, что я слышал, я понял, что он дал вам такую работу, — сказал Джерико. — Сначала пообещал дать ее, а потом отобрал. От досады за то, что вы сошлись с Луизой.
— О, думаю, что это не так, — возразил Стивенс. Голос его звучал спокойно, почти по-философски. — Все дело во времени, когда это происходило, — это, пожалуй, наводит на мысль о какой-то досаде. Даже если бы мы с Луизой не поженились, пока он был в Европе, я думаю, что по возвращении он все равно уволил бы меня. Он все взвешивал, прежде чем на что-то решиться. Я не подходил для этой работы. И мне кажется, что он был прав, как почти всегда. Мне нравилось преподавание. Приятно было наблюдать и помогать мальчикам становиться настоящими мужчинами. Но у меня не было той твердости, которая необходима настоящему руководителю. Он же был жесток. Временами мне казалось, что он платит мне жалованье исключительно из злобы. В общем-то на него это было не похоже, но мне так казалось. Луиза была его любимицей. Не исключаю, что и на меня он набросился всего лишь из-за того, что я украл ее у него. — Стивенс мягко улыбнулся. — Как же человек может ошибаться. Никого и ничего я у него не крал. Она просто использовала меня для того, чтобы сравняться с ним. Я же порхал между ними как мертвый листок. И Луизе тоже не оказал существенной помощи. Старик конечно же был сердит на меня, но уволил не в порыве гнева. Я размышлял на эту тему и пришел к выводу, что Старик уволил меня, поскольку посчитал некомпетентным. — Он покачал головой. — Скажите, мистер Джерико, все люди при первой встрече с вами разговаривают вот так свободно и откровенно? Я пришел сюда для того, чтобы задать вам вопрос, а вместо этого получилось, что только и отвечаю на ваши.
«Философский подход никогда бы не удовлетворил Луизу, — подумал Джерико. — Она хотела жить, а не думать».
— Задавайте свой вопрос, мистер Стивенс.
— Сегодня утром в деревне я столкнулся с Бертом. Он рассказал мне о пальбе, которая была здесь прошлой ночью. Берт уверен в том, что это был именно Фред, который в пьяном угаре вздумал поиграть с вами в свои игры.
— Возможно, этим человеком и был Фред, мистер Стивенс, однако он определенно не был пьян. Слишком хорошо стрелял.
— О, это определенно не был Фред, — согласился Стивенс. — Готов признать это публично и в открытую.
— Это интересно.
— Фреда не всегда поймешь при первой встрече, — сказал Стивенс. — Всегда язвительный, насмехающийся над людьми. И никогда не ясно, какой он на самом деле. Он словно умышленно заставляет вас думать о себе не то, что есть на самом деле. Как если бы ложь о нем была более справедливой, чем правда.
— И какая же это ложь?
— Что он трагичный неудачник. Что до сих пор пытается выбраться из того тупика, в котором оказался в пятнадцатилетнем возрасте. Разумеется, я знал его в ту пору, был классным руководителем здесь, в Пелхам-Холле. Ему никогда не удавалось вырваться из гигантской тени своего отца, да не удалось и по сей день. Я по-прежнему стараюсь помочь ему. Можете представить, чем он занимается в настоящее время? Пишет роман, и получается чертовски неплохо. Я-то знаю, потому что тоже помогаю ему. Он ни одному человеку на свете не скажет об этом — кроме меня, потому что я знаю, сколь реальна его проблема. Видите ли, его отец написал роман, который произвел фурор, возможно, по той лишь причине, что его запретили печатать. Но если Фреду не повезет, а все знают, чем он пытается заниматься, то он еще глубже утонет в трясине своей жизни.
— Так, значит, он писал с вами свои романы, когда кто-то стрелял в меня?
— Да, он писал у меня дома. Обычно он там и работает. В семье он говорит, что отправляется на партию в бридж, а там все думают, что он таким образом прикрывает роман с какой-то женщиной. Но ему предпочтительнее, чтобы они так и думали, нежели знали, чем он занимается в действительности.
— Таким образом, вы можете подтвердить его алиби на прошлую ночь?
Стивенс нахмурился и впервые за все это время ответил уклончиво.
— Своими делами я занимаюсь в дневное время, — сказал он. — Фред приходит ко мне по вечерам, обычно после ужина. Я предоставляю ему свой кабинет. Иногда остаюсь там и читаю или просматриваю вместе с ним его рукопись. Иногда иду в кино, в летний театр в Шероне или к друзьям.
— Значит, прошлой ночью вас с ним не было?
— Нет. Но он был там. Он пришел в тот самый момент, когда я собирался пойти на фильм «Том Джонс». Прекрасный фильм, кстати сказать. Я забежал к каким-то друзьям, чтобы пропустить стаканчик. Примерно в час я уже был дома. Он закончил свою работу и ушел.
— Он мог уйти минут через десять после вас.
— Но он этого не сделал. Там было восемь новых страниц. Но он работает очень медленно, и на них ему потребовалось бы несколько часов.
— Как алиби это выглядит довольно слабо, мистер Стивенс.
— А ему действительно нужно алиби? — спросил тот. — Ведь не совершено никакого преступления. Или что, подключена полиция?
— Полиция не подключена — пока, — сказал Джерико. — Поэтому формально ни в каком алиби он не нуждается. Но оно нужно мне. Что же касается того, совершено преступление или нет, зависит от того, считаете ли вы стрельбу по гостю дома простым развлечением или чем-то еще.
— В общем-то потому-то я сюда и пришел, — сказал Стивенс. — Чтобы выяснить, насколько серьезной была эта пальба.
— Она была серьезной. Меня предупреждали, чтобы я прекратил копаться в истории доктора Пелхама.
— И вы прекратили это дело?
Джерико ухмыльнулся, глядя в лицо бывшего преподавателя и неудачливого мужа.
— Отвечать на этот вопрос было бы небезопасно, мистер Стивенс.
— Вы имеете в виду, что этим снайпером мог быть я? — спросил Стивенс, делая нетерпеливый жест худой рукой. — Так вот, я им не был. Но к этой стрельбе я отношусь достаточно серьезно и хотел бы, чтобы вы последовали моему совету.
— Почему?
— На протяжении десяти лет я ждал, что произойдет нечто подобное. Нам приходится верить в то, что Старика убили за нечто, что он хранил в своем сейфе. Почти наверняка это имело отношение к кому-то из членов семьи. Ну, что-то вроде писем, дневников, фотографий или чего там еще. Но факт остается фактом и может быть расследован. Я всегда был уверен в том, что убийца может вернуться, если кто-либо слишком близко приблизится к тайне — случайно ли или намеренно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29