Им явно было некуда спешить - докурив и выбросив окурки, они еще минут десять стояли и разговаривали. Потом Эдамс сходил к машине и вернулся с бутылкой и стаканами. Уилсон присоединился к ним, и все трое лениво расположились на солнышке, с удовольствием потягивая что-то из стаканов.
Их сегодняшнее занятие, разумеется, было для них делом обычным. Они проделывали это по меньшей мере в двадцатый раз. Их последняя жертва неподвижно стояла в загоне - настороженная, напуганная, слишком измученная, чтобы есть.
Глядя на них, мне захотелось пить, но самым неприятным было не это. Сохранять неподвижность становилось все труднее и труднее, я испытывал боль во всем теле.
Наконец они закончили отдых. Эдамс убрал бутылку и стаканы и двинулся к холму, Хамбер проверил, быстро ли убирается запирающая барьер пружина, Джад отрегулировал наконечник огнемета. Хамбер свистнул.
Силуэт Кандерстега угрожающе четко обозначился на фоне стены огня. Уилсон качнулся в сторону, слепящая струя на мгновение расплющилась и скользнула по ногам лошади. Я чуть не закричал, как будто обожгло меня. На какой-то невыносимый момент показалось, что Кандерстег остолбенел от ужаса и не в состоянии сдвинуться с места. И тут же он с пронзительным ржаньем понесся по дорожке - прочь от огня, от боли, от проклятого свистка.
Он слишком быстро приблизился к повороту, врезался в живую изгородь, отлетел от нее, споткнулся и упал, судорожно поднялся и, выкатив глаза и оскалив зубы, ринулся дальше по кругу, еще и еще раз обегая все поле. Выбившись из сил, он резко затормозил футах в двадцати от меня и застыл как вкопанный. По его шее и ногам крупными каплями стекал пот, все тело конвульсивно вздрагивало.
Джад Уилсон, с палкой и хлыстом в руках, снова пошел по кругу. Я ткнулся лицом в корни, пытаясь успокоить себя соображением, что даже если он меня и заметит, между нами есть еще обтянутая проволокой ограда, и это даст мне некоторое преимущество во времени, когда я буду убегать. Но мотоцикл был спрятан в двух сотнях ярдов отсюда на пересеченной местности, от дороги его отделяло еще как минимум столько же, а серый «ягуар» Эдамса стоял сразу за фургоном. Успешное бегство представлялось более чем сомнительным.
От страха Кандерстег оцепенел и не мог двигаться. Я слышал, как Уилсон кричал на него и щелкал хлыстом, но прошло не меньше минуты, прежде чем мимо моей головы, спотыкаясь и останавливаясь, неуверенно протопали копыта.
Несмотря на холод, я покрылся потом. Неизвестно, у кого в крови было в тот момент больше адреналина - у меня или у Кандерстега. До меня вдруг дошло, что с того момента, как Уилсон начал свой путь по кругу, я слышу биение собственного сердца. Джад Уилсон был так близко, что его крик громом отдавался в моих ушах. Слышались удары хлыста. - Давай, давай, шевелись!
Он остановился совсем рядом. Кандерстег застыл. Щелкнул хлыст. Джад орал на лошадь, чтобы заставить ее двигаться, и топал сапогом по земле. Я даже ощущал легкое сотрясение почвы. Нас разделяло не больше ярда. Стоит ему только повернуть голову… Хотя, может, это было бы лучше неподвижного лежания в канаве.
Но тут все кончилось. Кандерстег стремительно рванулся в сторону, ударился о загородку и неуверенно шагнул в нужном направлении. Касс двинулся за ним.
Я продолжал прикидываться бревном, чувствуя полнейшее изнеможение. Сердце потихоньку успокоилось. Ко мне вернулась способность дышать… пальцы разжались и выпустили комья слипшихся листьев.
Шаг за шагом Джад загнал сопротивляющегося Кандерстега в загон и запер его там, перегородив с двух сторон проход. Потом взял огнемет и вышел с ним за ворота. Дело было сделано. Эдамс, Хамбер и Уилсон стояли рядом и созерцали результат своих усилий.
Светлая шкура лошади была покрыта огромными темными пятнами проступившего пота, ноги и шея неестественно напряжены. При малейшем движении кого-нибудь из своих мучителей Кандерстег подскакивал как ужаленный, а потом снова застывал в неловкой позе. Было очевидно, что пройдет немало времени, прежде чем он достаточно успокоится и его можно будет погрузить в фургон и отвезти обратно в Поссет.
Видимо, Микки отсутствовал три дня только потому, что ему случайно сильно обожгли ноги. «Обучение» же Кандерстега прошло без сучка без задоринки, и он гораздо скорее вернется в свое стойло.
Для меня и моих онемевших конечностей - чем скорее, тем лучше. Я смотрел, как трое мужчин бесцельно слонялись от машины к сараю, от сарая к фургону, стараясь убить время, но они ни разу не ушли из пределов видимости все вместе. Выругавшись, я подавил острое желание почесать нос.
Прошло немало времени, прежде чем у меня появилась надежда, что они наконец собираются уезжать. Эдамс и Хамбер уселись в «ягуар» и скрылись в направлении Теллбриджа. Но Джад Уилсон залез в кабину фургона, достал оттуда бумажный пакет и уселся у ворот обедать. Кандерстег неподвижно застыл в своем загончике, я - в своей канаве.
Покончив с обедом, Джад Уилсон скомкал пакет, зевнул и закурил сигарету. Кандерстег продолжал потеть, а я неметь. Стояла тишина и покой. Время шло.
Уилсон докурил сигарету, отшвырнул окурок и снова зевнул. Потом медленно-медленно поднял огнемет и потащил его в сарай.
Он едва успел скрыться за дверью, как я соскользнул в канаву, вытянулся в ней во весь рост, наплевав на грязь, и с благодарностью и болью распрямил затекшие руки и ноги. Взглянув на часы, я обнаружил, что уже два часа. Мне хотелось есть. Жаль, что у меня не хватило мозгов прихватить немного шоколада.
Весь день я лежал в канаве, ничего не слыша, ожидая, когда уедет фургон. Постепенно, несмотря на холод и присутствие Джада Уилсона, у меня начали слипаться глаза. Ничего не могло быть глупее, чем заснуть прямо здесь. Надо было срочно занять себя чем-нибудь. Поэтому я перекатился на живот, осторожно, дюйм за дюймом, приподнял голову, чтобы видеть Кандерстега и сарай.
Джад Уилсон опять сидел у ворот. Должно быть, он краем глаза уловил мои движения, потому что он отвернулся от стоящего прямо перед ним Кандерстега и посмотрел в моем направлении. На какую-то секунду мне показалось, что наши глаза встретились, но потом его взгляд скользнул дальше и, ничего не заметив, вернулся к Кандерстегу. Я медленно выдохнул, борясь с кашлем.
Лошадь по-прежнему была вся в темных пятнах пота, но вид у нее стал более спокойный, она помахивала хвостом и недовольно трясла шеей. Самое страшное осталось позади.
С еще большей осторожностью я опустил голову на скрещенные руки и продолжал ждать.
В пятом часу вернулись на «ягуаре» Эдамс и Хамбер, и я снова высунулся, как кролик из норы. Наконец-то они собрались забрать Кандерстега домой! Джад Уилсон подогнал фургон к воротам, опустил заднюю стенку и завел внутрь упиравшегося на каждом шагу Кандерстега, то таща его, то подгоняя пинками. Даже мне с другого конца поля было видно, что бедное животное в ужасном состоянии. Я люблю лошадей, и мне была приятна мысль, что благодаря моим усилиям эти трое мерзавцев скоро выйдут из дела.
Я лег на место и вскоре услышал, как завелись оба мотора - сначала «ягуара», затем фургона, - и они уехали обратно в Поссет. Когда звук замер вдали, я встал, от души потянулся, стряхнул с одежды налипшие листья и пошел вдоль поля к сараю.
Дверь была заперта грозного вида висячим замком, но через окно я разглядел, что сарай почти пуст, если не считать уже знакомого мне огнемета, нескольких канистр, - видимо, с горючим, - большой жестяной воронки и трех садовых стульев, сложенных и прислоненных к стене. Вряд ли стоило взламывать дверь, хотя это можно было сделать сравнительно легко - петли замка были привинчены прямо к двери и косяку. Мне бы не составило особого труда отвинтить их складным ножом, не тронув самого хитроумного замка. Удивительно, но преступники могут быть настолько же тупы в одних вещах, насколько они изобретательны в других!
Я прошел через ворота в загон Кандерстега. Трава на том месте, где он стоял, была выжжена. Перекладины ограды были выкрашены изнутри белой краской, чтобы больше походить на заграждения беговой дорожки ипподрома. Я немного постоял, чувствуя отголоски тех страданий, которые перенес в этом безобидном на вид месте Кандерстег, потом вышел, обогнул поле и, миновав родную до боли канаву, поспешил к спрятанному на холме мотоциклу. Вытащив его из укрытия, я повесил шлем на руль и завел мотор.
Ну, вот и все. Моя часть работы закончена. Я сделал все, как надо - тихо, спокойно, без особого риска. Остается только закончить вчерашний отчет и передать полную информацию в руки председателей Комитета.
На всякий случай я вернулся к тому месту, откуда наблюдал вчера за конюшней Хамбера, но там никого не было. Либо Беккет не получил моего письма, либо он не смог послать ко мне помощника, либо этот помощник устал ждать меня и уехал. Одеяло, сумка и остатки еды лежали в целости и сохранности там, где я их бросил.
Я уже собрался было упаковать вещи и распроститься со своим наблюдательным пунктом, но, повинуясь внезапному импульсу, расстегнул «молнию» куртки и достал висевший на шее бинокль, чтобы бросить последний взгляд на знакомую конюшню. То, что я увидел, в одну секунду лишило меня приятного чувства безопасности и удовлетворения от законченной работы.
Во двор конюшни заворачивал красный спортивный автомобиль. Он остановился бок о бок с «ягуаром», дверца открылась, и из нее появилась девушка. С такого большого расстояния трудно было различить черты ее лица, но я ни с чем не мог перепутать много раз виденную красную машину и серебристо-светлые волосы ее владелицы. Девушка захлопнула дверцу машины и неуверенно направилась к конторе, скрывшись из виду.
Я громко выругался. Кто мог предположить, что из всех непредвиденных, опасных, проклятых случайностей произойдет именно эта! Я ведь ничего не сказал Элинор, она по-прежнему была уверена, что я простой конюх. Я взял у нее свисток. Она дочь Октобера. У нее нет причин скрывать от Эдамса два последних обстоятельства, и он вполне может счесть, что она представляет для него опасность. Скорее всего с ней ничего не случится. Она в полной безопасности, если только Эдамс поверит, что она не знает, зачем мне понадобился свисток.
А если не поверит? От Эдамса не стоит ожидать разумного поведения. У него искаженное восприятие действительности, он ненормальный. Если он, не задумываясь, убил слишком любопытного журналиста, почему бы ему не совершить еще одного убийства, если в его голову взбредет, что это необходимо?
Я решил, что подожду три минуты. Если она спросит обо мне, узнает, что я уволился, и уедет, все будет в порядке. Только бы она вышла из конторы, села в машину и немедленно уехала! Я очень сомневался, что в случае чего смогу спасти ее - вряд ли мне удастся справиться в одиночку с Эдамсом, Хамбером, Уилсоном и Кассом. И мне не слишком хотелось проверять свои сомнения. Но три минуты прошли, а красная машина по-прежнему пустая стояла во дворе.
Значит, она разговаривает с ними и понятия не имеет, что своими словами роет себе могилу! А ведь я хотел рассказать ей, чем я занимаюсь у Хамбера, и тогда она вообще не приехала бы сюда! Во всем виноват я, и я должен сделать все возможное, чтобы ни один волос не упал с ее головы.
Я засунул бинокль в сумку и оставил ее вместе с одеялом валяться на земле. Потом, застегнув куртку и надев шлем, снова сел на мотоцикл, спустился вниз, обогнул холм и влетел во двор конюшни. Бросив мотоцикл у ворот, я пересек двор, пройдя мимо гаража для фургона - ворота были закрыты, Джада Уилсона нигде видно не было. Наверное, он уже дома - во всяком случае, мне хотелось на это надеяться. Подойдя к конторе, я увидел, что из четвертого с краю стойла в противоположном конце двора выглядывает Касс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Их сегодняшнее занятие, разумеется, было для них делом обычным. Они проделывали это по меньшей мере в двадцатый раз. Их последняя жертва неподвижно стояла в загоне - настороженная, напуганная, слишком измученная, чтобы есть.
Глядя на них, мне захотелось пить, но самым неприятным было не это. Сохранять неподвижность становилось все труднее и труднее, я испытывал боль во всем теле.
Наконец они закончили отдых. Эдамс убрал бутылку и стаканы и двинулся к холму, Хамбер проверил, быстро ли убирается запирающая барьер пружина, Джад отрегулировал наконечник огнемета. Хамбер свистнул.
Силуэт Кандерстега угрожающе четко обозначился на фоне стены огня. Уилсон качнулся в сторону, слепящая струя на мгновение расплющилась и скользнула по ногам лошади. Я чуть не закричал, как будто обожгло меня. На какой-то невыносимый момент показалось, что Кандерстег остолбенел от ужаса и не в состоянии сдвинуться с места. И тут же он с пронзительным ржаньем понесся по дорожке - прочь от огня, от боли, от проклятого свистка.
Он слишком быстро приблизился к повороту, врезался в живую изгородь, отлетел от нее, споткнулся и упал, судорожно поднялся и, выкатив глаза и оскалив зубы, ринулся дальше по кругу, еще и еще раз обегая все поле. Выбившись из сил, он резко затормозил футах в двадцати от меня и застыл как вкопанный. По его шее и ногам крупными каплями стекал пот, все тело конвульсивно вздрагивало.
Джад Уилсон, с палкой и хлыстом в руках, снова пошел по кругу. Я ткнулся лицом в корни, пытаясь успокоить себя соображением, что даже если он меня и заметит, между нами есть еще обтянутая проволокой ограда, и это даст мне некоторое преимущество во времени, когда я буду убегать. Но мотоцикл был спрятан в двух сотнях ярдов отсюда на пересеченной местности, от дороги его отделяло еще как минимум столько же, а серый «ягуар» Эдамса стоял сразу за фургоном. Успешное бегство представлялось более чем сомнительным.
От страха Кандерстег оцепенел и не мог двигаться. Я слышал, как Уилсон кричал на него и щелкал хлыстом, но прошло не меньше минуты, прежде чем мимо моей головы, спотыкаясь и останавливаясь, неуверенно протопали копыта.
Несмотря на холод, я покрылся потом. Неизвестно, у кого в крови было в тот момент больше адреналина - у меня или у Кандерстега. До меня вдруг дошло, что с того момента, как Уилсон начал свой путь по кругу, я слышу биение собственного сердца. Джад Уилсон был так близко, что его крик громом отдавался в моих ушах. Слышались удары хлыста. - Давай, давай, шевелись!
Он остановился совсем рядом. Кандерстег застыл. Щелкнул хлыст. Джад орал на лошадь, чтобы заставить ее двигаться, и топал сапогом по земле. Я даже ощущал легкое сотрясение почвы. Нас разделяло не больше ярда. Стоит ему только повернуть голову… Хотя, может, это было бы лучше неподвижного лежания в канаве.
Но тут все кончилось. Кандерстег стремительно рванулся в сторону, ударился о загородку и неуверенно шагнул в нужном направлении. Касс двинулся за ним.
Я продолжал прикидываться бревном, чувствуя полнейшее изнеможение. Сердце потихоньку успокоилось. Ко мне вернулась способность дышать… пальцы разжались и выпустили комья слипшихся листьев.
Шаг за шагом Джад загнал сопротивляющегося Кандерстега в загон и запер его там, перегородив с двух сторон проход. Потом взял огнемет и вышел с ним за ворота. Дело было сделано. Эдамс, Хамбер и Уилсон стояли рядом и созерцали результат своих усилий.
Светлая шкура лошади была покрыта огромными темными пятнами проступившего пота, ноги и шея неестественно напряжены. При малейшем движении кого-нибудь из своих мучителей Кандерстег подскакивал как ужаленный, а потом снова застывал в неловкой позе. Было очевидно, что пройдет немало времени, прежде чем он достаточно успокоится и его можно будет погрузить в фургон и отвезти обратно в Поссет.
Видимо, Микки отсутствовал три дня только потому, что ему случайно сильно обожгли ноги. «Обучение» же Кандерстега прошло без сучка без задоринки, и он гораздо скорее вернется в свое стойло.
Для меня и моих онемевших конечностей - чем скорее, тем лучше. Я смотрел, как трое мужчин бесцельно слонялись от машины к сараю, от сарая к фургону, стараясь убить время, но они ни разу не ушли из пределов видимости все вместе. Выругавшись, я подавил острое желание почесать нос.
Прошло немало времени, прежде чем у меня появилась надежда, что они наконец собираются уезжать. Эдамс и Хамбер уселись в «ягуар» и скрылись в направлении Теллбриджа. Но Джад Уилсон залез в кабину фургона, достал оттуда бумажный пакет и уселся у ворот обедать. Кандерстег неподвижно застыл в своем загончике, я - в своей канаве.
Покончив с обедом, Джад Уилсон скомкал пакет, зевнул и закурил сигарету. Кандерстег продолжал потеть, а я неметь. Стояла тишина и покой. Время шло.
Уилсон докурил сигарету, отшвырнул окурок и снова зевнул. Потом медленно-медленно поднял огнемет и потащил его в сарай.
Он едва успел скрыться за дверью, как я соскользнул в канаву, вытянулся в ней во весь рост, наплевав на грязь, и с благодарностью и болью распрямил затекшие руки и ноги. Взглянув на часы, я обнаружил, что уже два часа. Мне хотелось есть. Жаль, что у меня не хватило мозгов прихватить немного шоколада.
Весь день я лежал в канаве, ничего не слыша, ожидая, когда уедет фургон. Постепенно, несмотря на холод и присутствие Джада Уилсона, у меня начали слипаться глаза. Ничего не могло быть глупее, чем заснуть прямо здесь. Надо было срочно занять себя чем-нибудь. Поэтому я перекатился на живот, осторожно, дюйм за дюймом, приподнял голову, чтобы видеть Кандерстега и сарай.
Джад Уилсон опять сидел у ворот. Должно быть, он краем глаза уловил мои движения, потому что он отвернулся от стоящего прямо перед ним Кандерстега и посмотрел в моем направлении. На какую-то секунду мне показалось, что наши глаза встретились, но потом его взгляд скользнул дальше и, ничего не заметив, вернулся к Кандерстегу. Я медленно выдохнул, борясь с кашлем.
Лошадь по-прежнему была вся в темных пятнах пота, но вид у нее стал более спокойный, она помахивала хвостом и недовольно трясла шеей. Самое страшное осталось позади.
С еще большей осторожностью я опустил голову на скрещенные руки и продолжал ждать.
В пятом часу вернулись на «ягуаре» Эдамс и Хамбер, и я снова высунулся, как кролик из норы. Наконец-то они собрались забрать Кандерстега домой! Джад Уилсон подогнал фургон к воротам, опустил заднюю стенку и завел внутрь упиравшегося на каждом шагу Кандерстега, то таща его, то подгоняя пинками. Даже мне с другого конца поля было видно, что бедное животное в ужасном состоянии. Я люблю лошадей, и мне была приятна мысль, что благодаря моим усилиям эти трое мерзавцев скоро выйдут из дела.
Я лег на место и вскоре услышал, как завелись оба мотора - сначала «ягуара», затем фургона, - и они уехали обратно в Поссет. Когда звук замер вдали, я встал, от души потянулся, стряхнул с одежды налипшие листья и пошел вдоль поля к сараю.
Дверь была заперта грозного вида висячим замком, но через окно я разглядел, что сарай почти пуст, если не считать уже знакомого мне огнемета, нескольких канистр, - видимо, с горючим, - большой жестяной воронки и трех садовых стульев, сложенных и прислоненных к стене. Вряд ли стоило взламывать дверь, хотя это можно было сделать сравнительно легко - петли замка были привинчены прямо к двери и косяку. Мне бы не составило особого труда отвинтить их складным ножом, не тронув самого хитроумного замка. Удивительно, но преступники могут быть настолько же тупы в одних вещах, насколько они изобретательны в других!
Я прошел через ворота в загон Кандерстега. Трава на том месте, где он стоял, была выжжена. Перекладины ограды были выкрашены изнутри белой краской, чтобы больше походить на заграждения беговой дорожки ипподрома. Я немного постоял, чувствуя отголоски тех страданий, которые перенес в этом безобидном на вид месте Кандерстег, потом вышел, обогнул поле и, миновав родную до боли канаву, поспешил к спрятанному на холме мотоциклу. Вытащив его из укрытия, я повесил шлем на руль и завел мотор.
Ну, вот и все. Моя часть работы закончена. Я сделал все, как надо - тихо, спокойно, без особого риска. Остается только закончить вчерашний отчет и передать полную информацию в руки председателей Комитета.
На всякий случай я вернулся к тому месту, откуда наблюдал вчера за конюшней Хамбера, но там никого не было. Либо Беккет не получил моего письма, либо он не смог послать ко мне помощника, либо этот помощник устал ждать меня и уехал. Одеяло, сумка и остатки еды лежали в целости и сохранности там, где я их бросил.
Я уже собрался было упаковать вещи и распроститься со своим наблюдательным пунктом, но, повинуясь внезапному импульсу, расстегнул «молнию» куртки и достал висевший на шее бинокль, чтобы бросить последний взгляд на знакомую конюшню. То, что я увидел, в одну секунду лишило меня приятного чувства безопасности и удовлетворения от законченной работы.
Во двор конюшни заворачивал красный спортивный автомобиль. Он остановился бок о бок с «ягуаром», дверца открылась, и из нее появилась девушка. С такого большого расстояния трудно было различить черты ее лица, но я ни с чем не мог перепутать много раз виденную красную машину и серебристо-светлые волосы ее владелицы. Девушка захлопнула дверцу машины и неуверенно направилась к конторе, скрывшись из виду.
Я громко выругался. Кто мог предположить, что из всех непредвиденных, опасных, проклятых случайностей произойдет именно эта! Я ведь ничего не сказал Элинор, она по-прежнему была уверена, что я простой конюх. Я взял у нее свисток. Она дочь Октобера. У нее нет причин скрывать от Эдамса два последних обстоятельства, и он вполне может счесть, что она представляет для него опасность. Скорее всего с ней ничего не случится. Она в полной безопасности, если только Эдамс поверит, что она не знает, зачем мне понадобился свисток.
А если не поверит? От Эдамса не стоит ожидать разумного поведения. У него искаженное восприятие действительности, он ненормальный. Если он, не задумываясь, убил слишком любопытного журналиста, почему бы ему не совершить еще одного убийства, если в его голову взбредет, что это необходимо?
Я решил, что подожду три минуты. Если она спросит обо мне, узнает, что я уволился, и уедет, все будет в порядке. Только бы она вышла из конторы, села в машину и немедленно уехала! Я очень сомневался, что в случае чего смогу спасти ее - вряд ли мне удастся справиться в одиночку с Эдамсом, Хамбером, Уилсоном и Кассом. И мне не слишком хотелось проверять свои сомнения. Но три минуты прошли, а красная машина по-прежнему пустая стояла во дворе.
Значит, она разговаривает с ними и понятия не имеет, что своими словами роет себе могилу! А ведь я хотел рассказать ей, чем я занимаюсь у Хамбера, и тогда она вообще не приехала бы сюда! Во всем виноват я, и я должен сделать все возможное, чтобы ни один волос не упал с ее головы.
Я засунул бинокль в сумку и оставил ее вместе с одеялом валяться на земле. Потом, застегнув куртку и надев шлем, снова сел на мотоцикл, спустился вниз, обогнул холм и влетел во двор конюшни. Бросив мотоцикл у ворот, я пересек двор, пройдя мимо гаража для фургона - ворота были закрыты, Джада Уилсона нигде видно не было. Наверное, он уже дома - во всяком случае, мне хотелось на это надеяться. Подойдя к конторе, я увидел, что из четвертого с краю стойла в противоположном конце двора выглядывает Касс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40