У меня вновь создалось впечатление, что он повторяет не раз сказанное, но это было понятно, и я уже начал к этому привыкать. Мы продолжили обход госпиталя (четырехлеток с общим истощением, шоу-скакун с загноившейся ногой) и подошли наконец к стойлу с открытой дверью.
— Этого мы подвергаем лечению светом, — сказал Кальдер, предлагая мне взглянуть: внутри стойла тоненький юноша выверял угол установки ультрафиолетовой лампы, подвижно прикрепленной к стене на высоте головы. Но уставился я не на серого в яблоках, а на паренька, потому что с первого взгляда он показался мне тем самым мальчишкой, который пытался напасть на Кальдера.
Я открыл рот... и снова закрыл. Он не был тем мальчишкой. Тот же рост, то же телосложение, та же гибкость, тот же цвет волос, но глаза не такие, не так очерчен подбородок, и тонкий нос тоже не тот.
Кальдер увидел мою реакцию и улыбнулся.
— В Аскоте, когда я увидел, как бежит этот мальчишка, мне на долю секунды показалось, что это Джейсон. Но это был, конечно, не он.
Я покачал головой.
— Похож, да не совсем.
Кальдер кивнул.
— Да Джейсон и не захотел бы меня убивать, не так ли, Джейсон? — Он говорил с шутливостью, на которую Джейсон не откликнулся.
— Нет, сэр, — бесстрастно сказал он.
— Джейсон — моя правая рука, — сердечно сказал Кальдер. — Без него мне не обойтись.
«Правая рука» не выказал удовлетворения лестью и продолжал во всех отношениях сохранять апатичное спокойствие. Он дотронулся до серого конька и велел ему немного подвинуться, так, будто говорил с человеком. Лошадь покорно подвинулась.
— Береги глаза от этой лампы, — сказал Кальдер. — Где твои очки?
Джейсон запустил руку в нагрудный карман и выудил очень темные очки-консервы. Кальдер кивнул.
— Надень их, — сказал он, и Джейсон подчинился. И до этого его лицу недоставало живости выражения, а теперь, за затемненными глазами, мысли Джейсона вообще невозможно было прочесть.
— Я закончу с ним через десять минут, — сказал он. — Что-нибудь еще, сэр?
После недолгого размышления Кальдер покачал головой.
— Только вечерний обход в четыре.
— За вашими инвалидами хороший уход, — сказал я, желая похвалить.
Зачерненные глаза Джейсона обратились ко мне, но ответил Кальдер:
— Чтобы многого добиться, нужно много трудиться.
«Ты говорил это тысячу раз», — подумал я. Мы добрались до последнего стойла во дворе, и оно первое оказалось пустым.
— Палата скорой помощи, — шутливо сказал Кальдер; я улыбнулся и спросил, сколько он берет со своих пациентов.
Он ответил легко, не пытаясь объясняться и оправдываться:
— Удвоенный гонорар, который обычно берут за тренировку лошадей в первоклассных конюшнях Ньюмаркета. Когда они повышают ставки, то же делаю и я.
— Удвоенный...
Он кивнул.
— Понимаете, я могу брать больше. Но если буду брать меньше, меня совершенно затопят все эти люди с «последней надеждой», а чтобы принимать больше больных, чем сейчас, мне просто не хватит помещений, или времени, или душевных сил.
Я гадал, можно ли вообще добраться до сущности этого человека, скрытой за взвешенным, обдуманным публичным фасадом, или же на самом деле лицо, открытое публике, вообще не фасад, а сущность как таковая. Я оценивал физическую силу плеч под шлемоносной головой, слушал простые слова, описывающие мистическую силу, подчинялся властному голосу и скромным манерам и все-таки находил, что Кальдер Джексон может скорее вызвать восхищение, чем понравиться.
— Приемная, — он указал на домик, к которому мы подошли. — Моя аптечная лавочка! — Он усмехнулся своей шутке (интересно, как часто он ее повторял?), извлек ключ и отпер дверь. — Разумеется, ничего здесь нет опасного или запрещенного, но ее нужно оберегать от вандалов. Грустно, вы не находите?
Приемная была по существу большим кирпичным бараком без окон. Стены изнутри, как и снаружи, были выкрашены в белый цвет, а пол вымощен красным кафелем. Вдоль двух стен стояли больничного вида застекленные шкафчики, а к стене напротив двери примыкал широкий рабочий стол с выдвижными ящиками.
Стол, точно витрину, украшал ряд аптекарских весов, ступка с пестиком и пара тонких резиновых перчаток; за стеклами шкафчиков виднелись ряды бутылок и коробок. Все на вид очень деловое и опрятное; а вдоль стены, в которой была дверь, стояли три кухонных устройства: холодильник, плита и раковина.
Кальдер обвел рукой шкафчики.
— Здесь я храню травы в пилюлях и порошках. Окопник, миррис, сарсапарель, желтокорень, фо-ти-тьенг и тому подобное.
— Э... — сказал я, — а как они действуют?
Он охотно принялся объяснять:
— Окопник сращивает кости, миррис — антисептик, а также помогает при поносе и ревматизме, сарсапарель содержит мужские гормоны и повышает физическую силу, золотой корень излечивает экзему, улучшает аппетит и пищеварение, фо-ти-тьенг — непревзойденный тоник, восстанавливает и укрепляет организм. Затем есть лакрица от кашля, ферменты папайи для усваивания белков и пассифлора как общеуспокаивающее и транквилизатор. — Он перевел дух.
— Затем, конечно, женьшень, чудодейственное средство для поднятия энергии, но только он слишком дорог в тех количествах, которые необходимы, чтобы заметно подействовать на здоровье лошадей. Его нужно принимать постоянно, всегда. — Он вздохнул. — Однако для людей нет лучшего средства.
Воздух в помещении без окон был свежим и слегка благоухал, и как будто отчитываясь в этом, Кальдер принялся показывать мне содержимое выдвижных ящиков.
— Здесь я храню семена, — сказал он. — Мои пациенты каждый день поедают их горстями. — Три или четыре ящика содержали большие непрозрачные пластиковые пакеты, скрепленные внушительными зажимами. — Семя подсолнуха содержит витамины, фосфор, кальций, полезно для костей и зубов. Тыквенные семечки для энергии — они содержат мужские гормоны, а также фосфор и железо. Семена моркови для успокаивания нервных лошадей. Кунжутное семя для общего оздоровления.
Он прошел еще пару шагов и выдвинул огромный глубокий ящик, где лежали пакеты покрупнее, больше похожие на мешки.
— Здесь высушенные шишки хмеля, оставшиеся после приготовления пива.
В них уйма всего полезного. Отличный тоник и достаточно дешев в любых количествах. У нас в кормохранилищах этого добра полно, мы их перемалываем в труху, но здесь я использую их как один из ингредиентов особого декокта, моего концентрированного тоника.
— Вы готовите его... на плите? — спросил я.
Он усмехнулся.
— Как повар. — Он открыл дверцу холодильника. — Здесь я его храню.
Хотите взглянуть?
Я заглянул внутрь. Почти все пространство было заставлено пластиковыми бутылками, полными буроватой жидкости.
— Мы смешиваем его с отрубями в кашицу, подогреваем, разумеется, и лошади процветают.
Я ничего не знал об эффективности его препаратов, но на меня все это произвело немалое впечатление.
— Как вы заставляете лошадей глотать пилюли?
— Обычно в яблоке. Мы вырезаем сердцевину, кладем внутрь таблетку или капсулу, а иногда просто порошок и прикрываем вырезанной частью. Так просто.
— И, между прочим, я сам делаю большую часть моих пилюль и капсул.
Некоторые — тот же окопник — имеются в продаже, но я предпочитаю покупать сухие травы в чистом виде и готовить по моим собственным рецептам. — Он выдернул из-под рабочего стола один из нижних ящиков и поднял тяжелую деревянную коробку. — Вот, — сказал он, ставя ее на поверхность стола и открывая крышку, — здесь мои приспособления.
Я опустил взгляд и увидел целую батарею латунных прессформ, каждая из которых представляла собой маленький кубик с углублением в центре размером с таблетку. Углубления варьировались от крошечных до здоровенных и от круглых до продолговатых.
— Это древность, — сказал он, коснувшись предмета гордости. — Ранне-викторианская. Относится к тем временам, когда все таблетки делали вручную, и еще годится в дело. Кладете необходимое средство, истолченное в порошок, в углубление нужного вам размера и прижимаете точно подогнанным штампом. — Он выбрал из лежащих тут же на подставке коротких брусочков подходящий штампик, вставил его конец в одно из углублений, подвигал вверх и вниз; потом вынул всю формочку из коробки и перевернул ее вверх дном. Але-оп! — весело воскликнул он, ловя воображаемое содержимое. — Пилюля!
— Здорово, — с искренним удовольствием сказал я.
Он кивнул.
— Капсулы и быстрее и современнее. — Он выдернул другой ящик и наскоро показал мне пустые верхушки и донышки мириада желатиновых капсул, тоже различных размеров, хотя несколько побольше тех, что может легко проглотить человек. — Ветеринарная доза, — пояснил он.
Он закрыл свою драгоценную таблеткоделательную коробку и вернул ее в ящик, потом распрямился и окинул заботливым оком помещение, проверяя, все ли в порядке. Удовлетворенно кивнул, отворил дверь во внешний мир, выключил лампы дневного света и запер за нами замок.
На асфальтовую площадку как раз подкатил автомобиль, остановился, и через минуту из него выбрались две знакомые фигуры: Дисдэйл Смит и его обворожительная Беттина.
— Привет, привет, — заговорил Дисдэйл, подходя крупным шагом с рукой наготове. — Кальдер говорил, что вы приедете. Рад вас видеть. Кальдер небось показывал вам свои сокровища? Путешествие с гидом, так, Кальдер? Я пожал его руку. — Кальдер гордится своими здешними достижениями, правда, Кальдер?
— И на то есть причины, — любезно сказал я, а Кальдер послал мне быстрый взгляд и добродушную усмешку.
Чуть погодя к нам подплыла Беттина, восхитительно прелестная в ботиках на высоких каблуках и каракулевой шубке, шею окутывал белый шелковый шарф, прямые темные волосы глянцевито ниспадали на плечи. В тихом морозном воздухе сладко разлилось благоухание ее духов, и она интимным жестом положила свою декоративную ручку на мою руку.
— Тим-спаситель, — проворковала она. — Герой Кальдера.
Избыток очарования по непонятной причине вызвал в моей памяти резко противоположный образ Джинни, и я мимолетно подумал, что обещание бывает более манящим, чем исполнение, и ребенок интереснее женщины.
Вскоре Кальдер собрал нас в гостиной своей хижины-переростка и занялся распределением напитков. Дисдэйл сообщил мне, что Сэнд-Кастл почти буквально спас его бизнес и метафорически — его жизнь, и мы дружно подняли тост за чудесного коня. Прибыли еще четыре гостя — супружеская пара с двумя двадцатилетними дочерьми, — и событие превратилось в обыкновенное приятное застолье, нетребовательное, незапоминающееся, когда слуга обносит стол хорошей едой и предлагаются сигары и кофе.
Кальдер в какой-то момент сказал, что на Новый год отправляется в Америку с коротким лекционным турне.
— К сожалению, — заметил он, — я буду читать лекции в оздоровительных клубах, а не знатокам лошадей. Американские тренеры скачек меня не признают. Или пока не признают. Но, впрочем, в Ньюмаркете прошло несколько лет, пока они решили, что я могу внести свою лепту.
Все посмеялись над скептицизмом Америки и Ньюмаркета. Кальдер сказал:
— Январь здесь обычно месяц тихий. Если я уеду, мы, разумеется, не примем ни одного нового пациента и мой старший помощник просто будет поддерживать заведенный режим, пока я не вернусь. Этот режим достаточно хорошо работает. — Он улыбнулся. — Если повезет, я немного покатаюсь на лыжах, и уж если быть честным, предвкушаю лыжи с гораздо большим удовольствием, чем болтовню.
Вскоре после трех все разъехались, и в быстро гаснущих сумерках я повел машину обратно в Лондон, размышляя, не хранят ли травы древности секреты, которые мы почти предумышленно забыли.
— Кофеин, — говорил Кальдер уже под конец, — это «встань-и-иди», чрезвычайно действенный стимулятор. Содержится, разумеется, в кофейных зернах, а еще в чае, какао, в напитке кола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47