— Вы ведь возвращаетесь домой завтра, так? — спросила она, шаря в поисках ключей.
Я кивнул.
— Утром.
— Мы хорошо позабавились. — Она наконец нашла ключи и вставила один из них в замок. — Не хотите зайти?
— Нет... Немного пройдусь.
Она отперла замок и встала в дверях.
— Спасибо за змея... он так блестел. И давайте распрощаемся, хотя я догадываюсь, что, если Джудит выдержит, я еще вас увижу.
— Выдержит что? — спросил я.
Она поцеловала меня в щеку.
— Спокойной ночи. И верите или нет, но травка, известная под названием «цветок страсти», помогает от бессонницы.
Насмешка повисла в воздухе, как улыбка Чеширского Кота. Пен вошла в дом и закрыла за собой дверь, а я беспомощно остался стоять на крыльце, и мне очень хотелось позвать ее обратно.
Год второй: февраль
Ян Паргеттер был убит первого февраля, примерно в час дня.
Я узнал о его смерти от Кальдера. В тот вечер меня что-то подтолкнуло, и я позвонил ему, чтобы запоздало поблагодарить за прием, пригласить на ответный обед в Лондон и порасспрашивать, как ему понравилось турне по Америке.
— Кто? — непонимающе отозвался он, когда я представился. — Кто?
Ах, Тим... Слушайте, я не могу сейчас говорить, я просто не в себе... Погиб мой друг, я больше ни о чем думать не могу.
— Простите, — не очень уместно сказал я.
— Да... Ян Паргеттер... но вы, наверное, его не знаете...
На этот раз я вспомнил сразу. Ветеринар. Большой, надежный; рыжеватые усы.
— Я встречался с ним, — сказал я, — у вас дома.
— Правда? Ах, да. Меня это так оглушило не могу сосредоточиться.
Слушайте, Тим, позвоните в другой раз, ладно?
— Да, конечно.
— Дело не только в том, что он много лет был моим другом, — продолжал он. — Я просто не знаю... Я правда не знаю, что будет без него с моим делом. Он посылают мне столько лошадей... такой хороший друг... я совершенно оглушен... Слушайте, позвоните потом... мне жаль, Тим. — Он дрожащей рукой положил трубку, и она тренькнула.
В тот момент мне показалось, будто он хотел сказать, что Ян Паргеттер погиб при каком-то несчастном случае, и только на следующий день, когда мне на глаза попалась заметка в газете, я осознал разницу.
"Ян Паргеттер, хорошо известный, весьма уважаемый ветеринарный хирург Ньюмаркета, вчера утром был найден мертвым в своем доме. Полиция подозревает ограбление. Утверждают, что Паргеттер получил повреждение черепа. Из дома исчезли определенные медикаменты. Тело Паргеттера было обнаружено миссис Джейн Халсон, приходящей горничной. Ветеринар проживал со своей женой и тремя маленькими дочерьми, все они отсутствовали дома во время нападения.
Миссис Паргеттер, как сообщили ночью, очень страдает, и ей прописаны седативные средства".
Сколько же таких немногословных печальных сообщений, подумал я, и сколько скорбящих, потерявших близких. Это был первый из моих знакомых, которого убили, и несмотря на то, что наше знакомство было совсем непродолжительным, меня очень расстроила его смерть. И если меня настолько выбила из колеи смерть случайного встречного, как же, подумал я, можно вообще прийти в себя, :если убьют того, кого хорошо знал и любил. Как тогда справиться с гневом? Смириться с жаждой мести?
Я, конечно же, читал высказывания мужей и жен, которые «не ожесточились» после убийства супруга, и никогда не мог этого понять. Смерть Яна Паргеттера вызвала во мне ярость по отношению к тому, кто самонадеянно решил, что имеет право убить человека.
Благодаря Аскоту и Сэнд-Кастлу мой доселе дремавший интерес к скачкам, казалось, окончательно готов был пробудиться, и этой зимой я потратил три или четыре субботы, чтобы съездить в Кемптон или Ньюбери и посмотреть скачки с препятствиями. С Урсулой Янг мы уже были в приятельских отношениях, и именно от этой бодрой, хорошо информированной лошадиной свахи я получил больше сведений о Яне Паргеттере и его смерти.
— Выпьете? — предложил я в Кемптоне, прячась в поднятый воротник от пронизывающего ветра.
Она посмотрела на часы (сколько я ее видел, она ничего не делала, не сверившись со временем) и согласилась пропустить глоток. Виски для нее, кофе для меня, как и в Донкастере.
— Теперь признайтесь, — потребовала она, крепко стиснув стакан и крича мне в ухо сквозь общий гул бара, набитого такими же продрогшими клиентами, жаждущими согреться изнутри, — когда вы задавали все те вопросы про паи на жеребцов, имелся в виду Сэнд-Кастл?
Я улыбнулся, но не сказал ни слова, усердно заслоняя свой кофе от толчков соседских локтей.
— Видимо, так, — заключила она. — Смотрите — вон столик. Быстрей за него.
Мы уселись в углу, а над нашими головами грохотал бар, и кабельное телевидение транслировало повтор решающих моментов прошлых заездов. Урсула приблизила свою голову к моей.
— Вот это выкинул номер Оливер Нолес!
— Вы одобряете? — поинтересовался я.
Она кивнула.
— Он с одного хода попал в дамки. Быстро соображает. Толковый мужик.
— Вы его знаете?
— Да. Частенько встречались на торгах. Он женат на воображале, которая бросила его ради канадского миллионера или кого-то еще, и, может быть, еще поэтому он метит в экстра-класс; просто, чтоб ей доказать. — Урсула жестко улыбнулась. — Она сделала ему по-настоящему больно. Надеюсь, у него все получится.
Она отпила половину своего виски, и я заговорил про Паргеттера. Ее лицо исказилось от гнева, такого же, какой чувствовал я сам.
— Его никогда не бывало дома по вечерам, он вечно спасал жизнь какого-нибудь средненького жеребенка с коликами. Ну что за скотство! Он домой за полночь пришел, а убийца был уже в доме, наверное, тащил все, что попадало под руку. Понимаете, жена Яна с детьми гостила у матери. Полиция считает, убийца думал, что дом опустел на всю ночь. — Ее передернуло. — Он ударил Яна по затылку медной лампой, взял ее со стола в гостиной. Схватил, что попалось. Не обдумывая заранее. Так по-дурацки... — Она разволновалась, как, наверное, каждый, кто его знал. — Вот горе-то! Он ведь был по-настоящему хорошим человеком, хорошим врачом, все его любили. И вот из-за такой ерунды, да и то впустую... Полиция нашла кучу серебра и украшений, завернутых в одеяло. Оно валялось там же, в комнате. Они считают, что вор перепугался и бросил все, когда Ян вернулся домой... пересмотрели весь дом, и пропал только его чемоданчик с инструментами и кое-какие лекарства, которые он брал с собой в тот вечер... не из-за чего убивать... даже наркоману. Ничего там такого не было. — Она замолчала и перевела взгляд на свой почти опустевший стакан, и я предложил ей повторить.
— Нет, спасибо, пожалуй, одной достаточно. А то разнюниться тянет.
Понимаете, мне нравился Ян. Он был стоящим человеком. Удавила бы эту тварь, которая его убила!
— Думаю, Кальдер Джексон разделяет ваши чувства, — сказал я.
Она подняла взгляд. Ее лицо, отлично сохранившееся для пятидесяти лет, исполнилось неподдельного участия.
— Кальдеру будет страшно недоставать Яна. Не так много вокруг ветеринаров, которые не только пускают целителя на свой порог, но и обращаются с ним как с коллегой. У Яна не было профессиональной ревности. Это большая редкость. Очень хороший человек. От этого еще хуже.
Мы вновь вышли на промозглый ветер, и я в тот день проиграл пять фунтов, о чем Лорна Шиптон обязательно наябедничала бы дядюшке Фредди, если бы узнала.
Две недели спустя по приглашению Оливера Нолеса я еще раз посетил его хозяйство в Хартфордшире, и хотя снова было воскресенье и еще стояла зима, атмосфера в поместье разительно изменилась. Там, где раньше все погружено было в тихую зимнюю спячку, теперь пробудилась недремлющая суета и рвение; где рассеянно бродили по загонам матки с жеребятами, теперь неспешно разгуливали толпы кобыл с огромными животами.
Посев приближался к жатве. Жизнь поспела, вот-вот она появится на свет, а во тьму упадут новые семена. Я не был, строго говоря, сельским ребенком (десять акров лесистого холма в Суррее), и для меня рождение животных оставалось чудом и праздником; для Оливера Нолеса, по его словам, это служило постоянным источником беспокойства, прибылей и потерь.
— Полагаю, — откровенно сказал он, сопровождая меня в первый большой двор, — что к одной вещи я мысленно не подготовился: к значению жеребят, которые должны будут здесь родиться. Я имею в виду... — Он обвел рукой терпеливые головы, выглядывающие над рядами нижних дверок. — ...Этих кобыл предназначали для лучших жеребцов. У них легендарные родословные. Они — история. — Его благоговение было почти ощутимо. — Вы понимаете, я не сознавал, сколько тревог они мне принесут. Мы всегда старались делать для жеребят все, что могли, мы ведь обязаны, но если какой-нибудь умирал, это не было трагедией. А с этими... — Он виновато улыбнулся. — Мало, оказывается, просто приобрести Сэнд-Кастла. У нас должна быть очень прочная репутация, чтобы нам доверяли содержание элитных племенных кобыл.
Мы с ним прогуливались вдоль ряда денников, и он описывал мне в деталях происхождение каждой кобылы, к которой мы подходили, и жеребенка, которого она вынашивает, и даже на мой непросвещенный взгляд это звучало так, словно все победители Дерби и Оукса за прошедшую половину столетия имели отношение к грядущему поколению.
— У меня не было сложностей с продажей номинаций Сэнд-Кастла, — говорил хозяин. — Даже по сорок тысяч фунтов. Я мог выбирать в какой-то мере, какую кобылу принять. Так странно было отказываться от кобыл, которых я считал неподходящими!
— Нет ли искушения, — ненавязчиво поинтересовался я, — продать больше сорока мест? Чтобы... э-э... принять сверх нормы взнос... не облагаемую налогом наличность... по-тихому?
Его это скорей позабавило, чем оскорбило.
— Не скажу, что такого не делают ни на одном из существующих заводов. Но я не буду делать этого с Сэнд-Кастлом, по крайней мере; в этом году. Он еще слишком молод. И еще не проверен, разумеется. Некоторые жеребцы даже и сорока кобыл не выдерживают... и осторожные заводчики имеют обыкновение заглядывать в генеалогическое древо, но в происхождении этого коня нет и намека на то, что он может оказаться бессильным и неплодовитым. Я бы не взялся за все это, если бы имел хоть какие-то сомнения.
Казалось, он больше старается подбодрить себя, чем меня; как будто размах и ответственность его обязательств только сейчас дошли до него, а дойдя, напугали. Я почувствовал легкую дрожь тревоги, но заглушил ее, успокаивая себя тем, что прошедший огонь и воду жеребец стоил продажной цены и его можно в случае чего продать вновь, не потеряв ничего. В этой мошне деньги банка хранились надежно.
Время было более раннее, чем в мой прошлый визит, — одиннадцать утра, и видно было, что прибавилось работников: они чистили денники и носили корм и воду.
— Я был вынужден дополнительно нанять людей, — сухо отчитался Оливер Нолес. — Временно, на сезон.
— Трудно вербовать рабочую силу? — спросил я.
— Да нет. Я каждую весну так делаю. Хороших оставляю на весь год, если они остаются, конечно: эти ребята приходят и уходят, когда им вздумается, — те, которые не женаты. Я придерживаю ядро, а прочих на осень и зиму посылаю красить заборы и тому подобное.
Мы не спеша прошли во второй двор, где увидели тыльную часть Найджела, который заглядывал в денник, перегнувшись через нижнюю дверцу.
— Помните Найджела? — сказал Оливер. — Моего управляющего конюшней?
Найджел, как я заметил, был надлежащим образом поощрен.
— А Джинни, — поинтересовался я, пока мы гуляли, — она сегодня дома?
— Да, она где-то тут. — Он оглянулся кругом, точно ожидая, что она материализуется при звуке своего имени, но этого не произошло. — Как там дела, Найджел? — окликнул хозяин. Кустистые брови Найджела вынырнули из денника и нацелились на нас.
— Флорадора уже ест, — сообщил он, указывая на поднадзорную леди; в голосе его слышалось облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47