Я постарался успокоить садовника:
— Просто нас это очень тревожит… кто-то пробрался в дом, и ключ у него был.
— Это не я. Я весь день работал на огороде, копал картошку. Со мной были собаки — носились друг за дружкой по всему саду. Если бы кто-то чужой попытался залезть в дом, они обязательно подняли бы шум. Но собаки не лаяли, вели себя как всегда.
Малкольм попросил:
— Артур, вы не могли бы на некоторое время оставить собак у себя?
Садовник беспомощно глядел на кучи обломков, разбросанных по саду и лужайке.
— Да, конечно… А что прикажете сделать с садом?
— Позаботьтесь, чтобы все тут было в порядке… насколько возможно.
Бессмысленно было требовать большего. Скоро опавшие листья и высокая трава и так прикроют валяющиеся тут и там обломки, сгладят неприглядную картину разрушений в саду.
Старший инспектор, заметив садовника, подошел и задал ему те же вопросы, что и я. Видно было, что они хорошо знакомы, наверное, со времени расследования убийства Мойры. И если не подружились, то по крайней мере прониклись взаимным уважением.
Репортеры, собрав нектар с Жервеза, переключились на Малкольма, старшего инспектора и садовника. Я отошел, оставив их на растерзание представителям прессы, и попытался поговорить с Фердинандом.
Фердинанд не был расположен к беседе, отвечал односложно и только пожимал плечами.
— Наверное, тебе хотелось бы, чтобы меня разорвало на клочья и похоронило под этой грудой обломков! — горько сказал я.
Он глянул на тонны битого кирпича и холодно ответил:
— Не так чтобы очень.
— Но тем не менее.
— А ты думал, мы все должны обожать тебя за то, что ты втерся к Малкольму в доверие?
— У тебя было три года, когда он не перемолвился со мной и словом. Как же ты упустил такой случай? Почему сам не подлизался к нему?
— Мы не могли поспеть за Мойрой.
Я чуть улыбнулся:
— Я тоже.
— Как раз об этом мы сейчас и говорим, — сказал Фердинанд. Сейчас он был очень похож на Малкольма, даже выражение на лице было такое же упрямое.
— Так чего ты от меня хочешь? Чтобы я убрался и позволил его убить?
— Убрался?..
— Он потому и попросил меня быть все время с ним, чтобы я уберег его от опасности. Отец попросил меня побыть его телохранителем, и я согласился.
Фердинанд удивленно вскинул брови.
— Алисия говорила…
Я резко оборвал его:
— Алисия просто спятила. И ты тоже. Посмотри только на себя! Тебя одолевают жадность, зависть и досада. Я не настраиваю Малкольма против вас и никогда не собирался это делать. Постарайся, наконец, поверить в это, братец, и успокойся немного.
Я с сожалением отвернулся от него. У них у всех нет ни капли здравого смысла! Они хотели, чтобы я использовал свое влияние на Малкольма и убедил его не тратить деньги, и в то же время тряслись от страха, что я заберу их долю наследства! Но людям свойственно одновременно верить в совершенно противоположное. Я уже сталкивался с этим в мире скачек, когда распорядители, пресса и зрители точно так же поносили прекрасного тренера, называя его «самым бесчестным», и превозносили одного отличного жокея как «образец честности», слепо и несправедливо не обращая внимания на то, что этот жокей всю жизнь скакал на лошадях того самого замечательного тренера. Я видел когда-то фильм, где очень ясно говорилось: «Никакие факты не опровергнут укрепившееся заблуждение».
Мне не хотелось отталкивать Фердинанда. Моя мысль провести расследование «изнутри» ничего не даст, если я позволю себе так идти на поводу у своих чувств. Я мог считать, что семья ко мне несправедлива, они могли подозревать меня в чем угодно — что ж, нужно просто принять это к сведению и забыть. Я всю жизнь смотрел на них сквозь пальцы, мирился с обидами, так что давно пора было к этому привыкнуть.
Конечно, легче сказать, чем сделать.
Старший инспектор наконец избавился от репортеров. Все семейство к тому времени разделилось на два лагеря, во главе с Вивьен и Алисией, и только мы с Джойси не присоединились ни к одной из групп, так и остались сами по себе. Старший инспектор подошел по очереди к обеим группам и попросил всех заехать в полицейский участок.
— Раз уж вы все здесь, лучше всего будет снять показания прямо сейчас, чтобы не отрывать никого от дел в другое время.
Жервез недоуменно поднял брови.
— Показания?
— Ваше местопребывание вчера днем и прошлой ночью.
— Господи! Вы же не думаете, что это сделал кто-то из нас?
— Как раз это нам и нужно выяснить, сэр.
— Что за нелепость!
Остальные ничего не сказали. Даже Джойси.
Старший инспектор ввел в курс дела своего заместителя, который только что приехал и теперь деловито расставлял своих людей вокруг руин, чтобы любопытствующие, которые все прибывали, не подходили слишком близко. «Новости уже разлетелись по ближайшим поселкам, — подумал я. — И люди спешат не упустить бесплатное зрелище. Наверное, приезжают уже чуть ли не из самого Твайфорда».
Почти вся семья, включая Малкольма, Джойси и меня, поместилась в три полицейские машины, которые стояли перед домом. А Жервез, Фердинанд и Сирена пошли пешком к дороге, где оставили свои автомобили.
Когда мы выезжали за ворота, Джойси мрачно сказала инспектору:
— Я никогда не прошу Алисии, что она подговорила свой проклятый выводок взорвать Квантум.
— У вас есть какие-нибудь основания для такого заявления, госпожа Пемброк? — спросил инспектор Эйл.
— Заявления? Это просто мое мнение. А Алисия — сука.
Плечи инспектора Эйла, который сидел рядом с водителем, поднялись и опустились — он тяжело вздохнул.
Дорога все еще была запружена машинами, множество людей шли пешком. Водитель полицейской машины остановился возле машины Джойси, которую мать бросила прямо посреди дороги, когда бежала к дому. Полицейский помог освободить место у обочины и отвести туда машину Джойси, чтобы можно было проехать. Мы втроем пошли было к арендованной машине, на которой приехали с Малкольмом из Лондона, но она была безнадежно зажата тремя рядами автомобилей, так что мы вернулись и поехали вместе с полицейскими.
В большом современном здании полицейского участка с пуленепробиваемыми стеклами старший инспектор Эйл провел нас через бронированные двери и пригласил в свой кабинет, по ходу дела велев одной из сотрудниц проводить Джойси в другую комнату и предложить ей чаю. Джойси, недовольная, ушла с ней, а инспектор, еще раз тяжело вздохнув, усадил нас в кресла в своем кабинете. Рабочее место инспектора Эйла было выдержано в строгом деловом скандинавском стиле.
Некоторое время он задумчиво поглядывал на нас из-за широкого стола, внимательно изучая свои ногти, потом прочистил горло и обратился к Малкольму:
— Хорошо. Вы можете не говорить, где вы были и что делали вчера ночью. Я, конечно же, не верю, что вы способны взорвать свой дом только для того, чтобы убедить меня, что вас хотят убить.
Малкольм ничего не ответил. Инспектор помолчал несколько минут, потом продолжил:
— Вероятно, это в самом деле так. Мы должны были серьезнее, отнестись к тому происшествию в гараже.
Я подумал, что ему сейчас приходится несладко. Эйл пригладил пальцами свои роскошные черные усы, ожидая от нас каких-нибудь пояснений. Мы молчали.
Тогда инспектор снова прокашлялся и сказал:
— Мы не прекращаем розысков убийцы миссис Мойры Пемброк.
Малкольм наконец пошевелился, достал свой портсигар. Сунул в зубы сигару и похлопал по карманам в поисках спичек. Как раз напротив него на столе у Эйла стояла пластиковая табличка с надписью «НЕ КУРИТЬ».
Малкольм мельком взглянул на нее, зажег спичку и закурил.
Эйл решил смириться и достал из нижнего ящика стола стеклянную пепельницу.
— После того случая в гараже меня уже дважды могли убить, если бы не Ян.
И он рассказал Эйлу о том, как нас чуть не сбила машина в Ньюмаркете.
— Почему вы не сообщили нам сразу? — нахмурился инспектор.
— А как вы думаете?
Эйл пригладил свои усы и ничего не сказал. Малкольм кивнул.
— Я устал от того, что мне не верят.
— А… э-э-э… сегодня ночью? — спросил инспектор. Малкольм рассказал о скачках в Челтенхеме и о дверях в Квантуме.
— Я хотел спокойно заснуть в собственной постели. Я устал. Но Ян уперся и отвез меня в Лондон.
Инспектор внимательно посмотрел мне в глаза.
— У вас было какое-то предчувствие?
Предчувствия, как тогда в моей квартире, у меня не было. Может, то было предчувствие относительно дома?
— Да нет, я бы так не сказал. Я просто немного… испугался.
Малкольм с интересом на меня посмотрел. Эйл спросил:
— Чего?
— Только не бомбы. Об этом я даже не подумал. Я боялся, что в доме кто-то прячется. Я не мог остаться там ночевать, вот и все. Я видел, как машина чуть не сбила моего отца в Ньюмаркете — она задела мою ногу, я верил, что его действительно хотели отравить газом в гараже. Я знаю, что он не убивал Мойру и не нанимал никого, чтобы ее убили. И поверил, что его жизнь действительно в опасности. И мы уехали, так что никто не знал, где нас найти. До последней недели.
Малкольм печально сказал:
— Это из-за меня. Я настоял, чтобы мы вернулись домой. Ян не хотел соглашаться, но я заупрямился.
— И когда я увидел, что двери кто-то трогал, я не смог больше там оставаться.
Инспектор выслушал нас, не перебивая, потом спросил:
— Когда вы осматривали дом, не заметили ли вы чего-нибудь необычного, кроме дверей?
— Нет.
— Ничего не стояло там, где не должно было стоять? Ничего не пропало со своего обычного места?
Я мысленно вернулся к той ночи, когда я с бешено колотившимся сердцем и срывающимся дыханием осматривал темный дом. Тот, кто открывал двери, должен был обязательно заходить в кабинет и гостиную. Я не устанавливал положение других дверей, только закрывал дверь из кухни в гостиную. Так что тот, кто был в доме, вполне мог побывать и во всех остальных комнатах.
— Нет. Кажется, все было на месте.
Инспектор еще раз тяжело вздохнул. Что-то он часто вздыхает.
— Если вспомните что-нибудь еще, дайте мне знать.
— Да, конечно.
— Таким образом, нас интересует отрезок времени примерно с трех тридцати вечера, когда садовник с собаками ушел домой, до половины одиннадцатого, когда вы вернулись из Челтенхема. — Он пожевал губами. — Если бы вы не остановились поужинать, к которому часу вы были бы дома?
— Мы так и собирались поужинать в ресторане. Поэтому Артур и забрал собак.
— Да, но если все же…
— Около половины седьмого. Если бы мы сразу поехали домой после последней скачки, — сказал я.
— После последней скачки мы немного выпили на ипподроме. Я взял себе шотландского виски, Ян пил какое-то шипучее пиво.
Малкольм сбросил пепел в стеклянную пепельницу. Он был доволен, что инспектор наконец поверил ему, и разговорился.
— Ян считает, что меня ударили по голове сразу за кухонной дверью и отнесли в гараж, а не оттащили по земле. И это был кто-то, кого собаки знали, потому что на чужих они всегда лают. А тогда, я прекрасно помню, они просто прыгали возле кухонной двери, как будто пришел кто-то знакомый. Но они всегда так себя ведут, когда я выпускаю их на прогулку, и я не придал этому особого значения. — Малкольм глубоко затянулся и выпустил клуб дыма в некогда чистый воздух кабинета старшего инспектора. — Да, кстати, насчет отпечатков пальцев… — И он пересказал мои соображения насчет пожарных лестниц.
Эйл посматривал на меня время от времени и все поглаживал свои усы. Трудно было понять, о чем он думает, особенно когда он старался скрыть свои чувства. Я подумал, что все полицейские, доктора и адвокаты выстраивают такие защитные барьеры. Они обычно сами не верят в то, что говорят, что приводит в бешенство правдивых людей, которые с ними беседуют.
На вид Эйлу было чуть больше сорока, и он, наверное, был достаточно опытным полицейским, раз уж занимал такой пост. Судя по его комплекции, старший инспектор не часто занимался физическими упражнениями и ел слишком много сандвичей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53