Стоило шум поднимать!
— Ты не слушаешь! — крикнула Сара. — Ну почему ты никогда не слушаешь?!
— Я...
— Она украла ребенка!
Глава 2
Мы ехали в Норидж.
Сара была права. Причина визита мне не нравилась. Мне ужасно не хотелось ввязываться в ситуацию, чреватую накалом эмоций, где ничего толкового сделать было нельзя. Мое расположение к Питеру и Донне до такого не доходило. К Питеру — еще куда ни шло, но к Донне — ни в коем случае.
И в то же время, когда я думал о могущественной силе, подтолкнувшей бедную девочку к такому поступку, мне приходило в голову, что незримый мир, возможно, не ограничивается электромагнитными волнами. В конце концов, каждая живая клетка создает свое собственное электрическое поле, а клетки мозга в особенности. Если бы тягу к похищению младенцев можно было сравнить с потенциалом грозы, мне было бы как-то легче.
Сара почти всю дорогу молча сидела рядом со мной, приходя в себя и готовясь. И лишь однажды она высказала вслух то, что было на уме у нас обоих:
— Я могла бы быть на ее месте.
— Нет, — сказал я.
— Ты не знаешь, каково это...
Крыть было нечем. Действительно, я не мог этого знать. Наверное, надо было родиться женщиной, притом женщиной, которая не может иметь детей. За эти годы мне раз пятьдесят говорили, что я не знаю, каково это, говорили разным тоном, от горестного до презрительного, и сейчас я так же не знал, что на это можно ответить, как и тогда, когда услышал это в первый раз.
В мае долго не темнеет, поэтому вести машину было легче, чем обычно, хотя выезжать из Лондона на север вечером в пятницу, когда вся столица стремится за город, — это всегда настоящее мучение.
И в дальнем конце этого пути нас ожидал чистенький новый домик, похожий на коробку, с большими бесформенными окнами, занавешенными тюлем, и аккуратным прямоугольным газоном у входа. Яркий коттедж, ничем не выделяющийся из ряда других таких же. Гордое доказательство того, что Питер достиг определенного уровня благосостояния и рассчитывает на дальнейшее улучшение.
Я прекрасно понимал такой образ жизни и не видел в этом ничего дурного.
Вильям бы здесь задохнулся.
Тюлевые занавески не позволяли видеть, что творится внутри. А внутри все было так, как я ожидал; а в некоторых отношениях даже хуже.
В гостиной, обычно безупречно чистой, было неприбрано, на всех столах и столиках красовались немытые чашки и кружки, оставляющие после себя мокрые круги, и повсюду были разбросаны тряпки и какие-то бумаги. Видимо, это были следы пребывания официальных лиц, в течение двух дней не оставлявших своим вниманием этот дом.
У Питера запали глаза, и говорил он шепотом, словно в доме был покойник. Возможно, для них с Донной произошедшее действительно было хуже смерти. Донна молча сидела, сжавшись в комок, в углу большого зеленого дивана, стоявшего в гостиной. Сара порывисто метнулась к ней и горячо, я бы даже сказал, неистово обняла, но Донна никак не среагировала.
— Она не говорит... и не ест... — беспомощно сообщил Питер.
— И в туалет не ходит?
— Что-о?
Сара уставилась на меня с гневным укором, но я кротко пояснил:
— Если она при нужде ходит в туалет, значит, все не так уж плохо.
Это так естественно...
— Н-нет, — безвольно ответил Питер, — в туалет она ходит.
— Ну тогда ладно.
Сара, очевидно, решила, что это очередной пример моего так называемого бессердечия. Ничего подобного: я просто хотел успокоить Питера. Я спросил Питера, что все-таки произошло, но он не хотел рассказывать в присутствии Донны, поэтому мы ушли на кухню.
Здесь полицейские, врачи, представители суда и работники социальных служб тоже пили кофе и оставили за собой грязную посуду. Питер, казалось, не замечал беспорядка; а ведь в былые времена они с Донной лихорадочно бросились бы прибирать, вытирать и мыть... За окном быстро темнело. Мы сели за стол, и Питер принялся рассказывать мне обо всех ужасах этих двух дней.
Он поведал, что накануне утром Донна похитила младенца из коляски и увезла его в своей машине. Она уехала за семьдесят с лишним миль на север, к побережью, оставила машину с ребенком где-то на берегу, а сама ушла пешком по пляжу.
Машину с ребенком разыскали через несколько часов. Донну нашли сидящей на песке, под проливным дождем. Она молчала и вообще была несколько не в себе.
Полиция ее арестовала. Донну увезли в участок, ночь продержали в камере, а утром отвели в городской суд. Назначили психиатрическую экспертизу, установили дату слушания — через неделю — и, невзирая на протесты матери ребенка, отпустили Донну домой. Все заверяли Питера, что Донну отпустят на поруки, но Питер тем не менее содрогался при мысли о шумихе, какую поднимут газеты, и о том, как будут на них смотреть соседи.
Помолчав и поразмыслив о невменяемом состоянии Донны, я спросил:
— Ты говорил Саре, что она близка к самоубийству?
Он горестно кивнул.
— Сегодня я хотел согреть ее. Уложить в постель. Налил ей ванну...
Некоторое время он не мог говорить. Похоже, она всерьез намеревалась покончить жизнь самоубийством: Питер застал ее в тот момент, когда она собиралась сунуть в ванну включенный фен и влезть туда сама.
— И даже не разделась! — добавил он. Я подумал, что Донна настоятельно нуждается в наблюдении опытных психиатров в уютной частной клинике.
Но вряд ли Питер это допустит.
— Пошли выпьем, — сказал я.
— Но я же не могу! — Питер не переставал мелко дрожать, как будто у него внутри происходило землетрясение.
— Донне будет хорошо с Сарой.
— Но она может попытаться...
— Сара за ней присмотрит.
— Но там люди...
— Купим бутылку, — сказал я. — Идем.
Мы успели в паб перед самым закрытием. Я купил бутылку виски и два стакана у задумчивого бармена, мы сели в мою машину и остановились выпить на тихой, обсаженной деревьями улочке в трех милях от дома Питера. Звезды и фонари смотрели на нас из-за густой листвы.
— И что же мне делать? — в отчаянии спросил Питер.
— Со временем уляжется.
— Это никогда не уляжется! Как нам жить? Это же невозможно, черт побери!
Он захлебнулся последним словом и разревелся, как ребенок. Взрыв непереносимой, тщательно подавляемой скорби, смешанной с гневом и обидой.
Я вынул стакан из его трясущейся руки. Сидел, ждал, вздыхал сочувственно и размышлял, что бы я стал делать, если бы, не дай бог, на месте Донны действительно оказалась Сара.
— И надо же, чтобы это случилось именно теперь! — воскликнул он наконец, вытягивая из кармана платок, чтобы высморкаться.
— Что-что? — переспросил я.
Он судорожно чихнул и вытер щеки.
— Извини.
— Ничего.
Он вздохнул.
— Ты всегда так спокоен...
— Со мной никогда не случалось ничего подобного.
— Я влип, — сказал он.
— Ничего, это пройдет.
— Да нет, я не о Донне. Я и до этого-то не знал, что мне делать, а теперь... теперь я просто не соображаю!
— А что такое? Неприятности из-за денег?
— Нет. То есть не совсем.
Он неуверенно замолчал — его надо было подбодрить.
— А что тогда?
Я вернул ему стакан. Он тупо посмотрел на него, потом одним глотком выпил почти все, что в нем было.
— Ты не рассердишься, если я взвалю это на тебя?
— Конечно, нет!
Питер был на пару лет моложе меня — они с Донной и Сарой были ровесниками, — и временами казалось, что все трое считают меня своим старшим братом. Во всяком случае, мне вовсе не казалось странным, что Питер делится своими проблемами.
Питер был худощав, немного выше среднего роста и недавно отрастил длинные усы, которые, однако, вовсе не придавали ему того сногсшибательно мужественного вида, на который он, должно быть, рассчитывал. Он по-прежнему выглядел обычным безобидным толковым программистом, который всю неделю продает свои ноу-хау мелким фирмам, а по выходным плавает на катере.
Он еще раз промокнул глаза платком и несколько минут глубоко дышал, чтобы успокоиться.
— Я влез в одно дело, в которое влезать не стоило, — сказал он.
— В какое?
— Началось все вроде как с шутки. — Он допил свое виски, я протянул руку и налил ему еще. — Был тут один мужик — наших с тобой примерно лет.
Он приехал из Ньюмаркета, мы разговорились в пабе, где ты покупал виски. И он сказал, что было бы здорово, если бы можно было составить программу, которая угадывала бы победы на скачках. Мы еще посмеялись...
Он умолк.
— Он знал, что ты работаешь с компьютерами? — спросил я.
— Я ему сказал. Ну, знаешь, как это бывает...
— И что дальше?
— Через неделю пришло письмо. От этого мужика. Не знаю, откуда он узнал мой адрес. В пабе, наверно, спросил. Бармен знает, где я живу.
Он глотнул из стакана, помолчал, потом продолжал:
— В письме он спрашивал, не могу ли я помочь человеку, который составляет программу для уравнивания шансов лошадей на скачках. И я подумал: почему бы и нет? Гандикап всегда рассчитывается на компьютерах, а письмо звучало вполне официально...
— Но оно не было официальным?
Питер покачал головой:
— Нет, какая-то частная лавочка. Но я все равно подумал: почему бы и нет? Каждый может составить свою программу. Что толку, все равно ведь заранее не определишь.
— Ты в этом неплохо разбираешься, — заметил я.
— Пришлось научиться за эти несколько недель, — невесело ответил Питер. — Я и не заметил, что забросил Донну, но она говорит, я уже сто лет с ней по-нормальному не разговаривал.
Ему перехватило горло, и он шумно сглотнул.
— Может быть, если бы я не был так занят...
— Перестань себя грызть! — сказал я. — Так что там с гандикапом?
Через некоторое время Питер взял себя в руки и продолжал:
— Он дал мне кипу страниц. И все исписаны каким-то дьявольским почерком. Он хотел, чтобы я сделал из этого программы, которые любой дурак сможет гонять на компьютере... — Он запнулся. — Ты сам-то разбираешься в компьютерах?
— Скорее в микросхемах, чем в программировании. Считай, что нет.
— С большинством людей дело обстоит как раз наоборот.
— Догадываюсь.
— Короче, сделал я эти программы. Кучу программ. Но все они были однотипные. На самом деле это оказалось не так уж трудно, как только я разобрался, что к чему в этих записях. Самым трудным было разобрать сами записи.
Короче, сделал я ему программы, и он мне заплатил.
Он умолк и заерзал на сиденье, угрюмый и насупившийся.
— Ну и что не так? — спросил я.
— Ну я сказал, что лучше будет, если я несколько раз прогоню программы на том компьютере, на котором он будет работать, потому что компьютеры друг от друга сильно отличаются, и хотя он сказал мне, какой фирмы его компьютер, и я это учитывал, все равно, пока программу не прогонишь, всех блох не отловишь. Но он мне не разрешил. Я сказал ему, что это неразумно, но он ответил, чтобы я не лез не в свое дело. Ну, я пожал плечами и распрощался с ним. Подумал, если он такой дурак, так это его личные трудности. А потом явились эти двое.
— Кто такие?
— Не знаю. Когда я спросил, как их зовут, они только посмеялись. Они приказали мне отдать им программы, связанные с лошадьми. Я сказал, что уже отдал. Они сказали, что не имеют ничего общего с тем человеком, который мне платил, но программы я отдать все равно должен.
— И ты отдал?
— Н-ну... да. Некоторым образом.
— Но, Питер... — начал я.
— Да, я знаю, — перебил он, — но, ты понимаешь, они выглядели такими... такими жуткими! Они пришли позавчера вечером — теперь кажется, что это было год назад. Донна вышла погулять. Было еще светло. Около восьми, наверно. Она часто ходит гулять...
Он снова осекся. Я постучал бутылкой о его стакан.
— Что? — спросил он. — А, нет, спасибо. Больше не надо. Ну вот, они пришли и держались так вызывающе и сказали, что, если я не отдам им программы, я об этом пожалею. Они сказали, что Донна — хорошенькая штучка, и вряд ли я захочу, чтобы с ней что-то случилось... — Он сглотнул. — Я никогда бы не поверил... В смысле, такого не бывает... Однако все-таки похоже, что бывает. Ну вот, — сказал он, взяв себя в руки, — я отдал им все, что было у меня в доме, но на самом деле это были, так сказать, только черновые наброски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Ты не слушаешь! — крикнула Сара. — Ну почему ты никогда не слушаешь?!
— Я...
— Она украла ребенка!
Глава 2
Мы ехали в Норидж.
Сара была права. Причина визита мне не нравилась. Мне ужасно не хотелось ввязываться в ситуацию, чреватую накалом эмоций, где ничего толкового сделать было нельзя. Мое расположение к Питеру и Донне до такого не доходило. К Питеру — еще куда ни шло, но к Донне — ни в коем случае.
И в то же время, когда я думал о могущественной силе, подтолкнувшей бедную девочку к такому поступку, мне приходило в голову, что незримый мир, возможно, не ограничивается электромагнитными волнами. В конце концов, каждая живая клетка создает свое собственное электрическое поле, а клетки мозга в особенности. Если бы тягу к похищению младенцев можно было сравнить с потенциалом грозы, мне было бы как-то легче.
Сара почти всю дорогу молча сидела рядом со мной, приходя в себя и готовясь. И лишь однажды она высказала вслух то, что было на уме у нас обоих:
— Я могла бы быть на ее месте.
— Нет, — сказал я.
— Ты не знаешь, каково это...
Крыть было нечем. Действительно, я не мог этого знать. Наверное, надо было родиться женщиной, притом женщиной, которая не может иметь детей. За эти годы мне раз пятьдесят говорили, что я не знаю, каково это, говорили разным тоном, от горестного до презрительного, и сейчас я так же не знал, что на это можно ответить, как и тогда, когда услышал это в первый раз.
В мае долго не темнеет, поэтому вести машину было легче, чем обычно, хотя выезжать из Лондона на север вечером в пятницу, когда вся столица стремится за город, — это всегда настоящее мучение.
И в дальнем конце этого пути нас ожидал чистенький новый домик, похожий на коробку, с большими бесформенными окнами, занавешенными тюлем, и аккуратным прямоугольным газоном у входа. Яркий коттедж, ничем не выделяющийся из ряда других таких же. Гордое доказательство того, что Питер достиг определенного уровня благосостояния и рассчитывает на дальнейшее улучшение.
Я прекрасно понимал такой образ жизни и не видел в этом ничего дурного.
Вильям бы здесь задохнулся.
Тюлевые занавески не позволяли видеть, что творится внутри. А внутри все было так, как я ожидал; а в некоторых отношениях даже хуже.
В гостиной, обычно безупречно чистой, было неприбрано, на всех столах и столиках красовались немытые чашки и кружки, оставляющие после себя мокрые круги, и повсюду были разбросаны тряпки и какие-то бумаги. Видимо, это были следы пребывания официальных лиц, в течение двух дней не оставлявших своим вниманием этот дом.
У Питера запали глаза, и говорил он шепотом, словно в доме был покойник. Возможно, для них с Донной произошедшее действительно было хуже смерти. Донна молча сидела, сжавшись в комок, в углу большого зеленого дивана, стоявшего в гостиной. Сара порывисто метнулась к ней и горячо, я бы даже сказал, неистово обняла, но Донна никак не среагировала.
— Она не говорит... и не ест... — беспомощно сообщил Питер.
— И в туалет не ходит?
— Что-о?
Сара уставилась на меня с гневным укором, но я кротко пояснил:
— Если она при нужде ходит в туалет, значит, все не так уж плохо.
Это так естественно...
— Н-нет, — безвольно ответил Питер, — в туалет она ходит.
— Ну тогда ладно.
Сара, очевидно, решила, что это очередной пример моего так называемого бессердечия. Ничего подобного: я просто хотел успокоить Питера. Я спросил Питера, что все-таки произошло, но он не хотел рассказывать в присутствии Донны, поэтому мы ушли на кухню.
Здесь полицейские, врачи, представители суда и работники социальных служб тоже пили кофе и оставили за собой грязную посуду. Питер, казалось, не замечал беспорядка; а ведь в былые времена они с Донной лихорадочно бросились бы прибирать, вытирать и мыть... За окном быстро темнело. Мы сели за стол, и Питер принялся рассказывать мне обо всех ужасах этих двух дней.
Он поведал, что накануне утром Донна похитила младенца из коляски и увезла его в своей машине. Она уехала за семьдесят с лишним миль на север, к побережью, оставила машину с ребенком где-то на берегу, а сама ушла пешком по пляжу.
Машину с ребенком разыскали через несколько часов. Донну нашли сидящей на песке, под проливным дождем. Она молчала и вообще была несколько не в себе.
Полиция ее арестовала. Донну увезли в участок, ночь продержали в камере, а утром отвели в городской суд. Назначили психиатрическую экспертизу, установили дату слушания — через неделю — и, невзирая на протесты матери ребенка, отпустили Донну домой. Все заверяли Питера, что Донну отпустят на поруки, но Питер тем не менее содрогался при мысли о шумихе, какую поднимут газеты, и о том, как будут на них смотреть соседи.
Помолчав и поразмыслив о невменяемом состоянии Донны, я спросил:
— Ты говорил Саре, что она близка к самоубийству?
Он горестно кивнул.
— Сегодня я хотел согреть ее. Уложить в постель. Налил ей ванну...
Некоторое время он не мог говорить. Похоже, она всерьез намеревалась покончить жизнь самоубийством: Питер застал ее в тот момент, когда она собиралась сунуть в ванну включенный фен и влезть туда сама.
— И даже не разделась! — добавил он. Я подумал, что Донна настоятельно нуждается в наблюдении опытных психиатров в уютной частной клинике.
Но вряд ли Питер это допустит.
— Пошли выпьем, — сказал я.
— Но я же не могу! — Питер не переставал мелко дрожать, как будто у него внутри происходило землетрясение.
— Донне будет хорошо с Сарой.
— Но она может попытаться...
— Сара за ней присмотрит.
— Но там люди...
— Купим бутылку, — сказал я. — Идем.
Мы успели в паб перед самым закрытием. Я купил бутылку виски и два стакана у задумчивого бармена, мы сели в мою машину и остановились выпить на тихой, обсаженной деревьями улочке в трех милях от дома Питера. Звезды и фонари смотрели на нас из-за густой листвы.
— И что же мне делать? — в отчаянии спросил Питер.
— Со временем уляжется.
— Это никогда не уляжется! Как нам жить? Это же невозможно, черт побери!
Он захлебнулся последним словом и разревелся, как ребенок. Взрыв непереносимой, тщательно подавляемой скорби, смешанной с гневом и обидой.
Я вынул стакан из его трясущейся руки. Сидел, ждал, вздыхал сочувственно и размышлял, что бы я стал делать, если бы, не дай бог, на месте Донны действительно оказалась Сара.
— И надо же, чтобы это случилось именно теперь! — воскликнул он наконец, вытягивая из кармана платок, чтобы высморкаться.
— Что-что? — переспросил я.
Он судорожно чихнул и вытер щеки.
— Извини.
— Ничего.
Он вздохнул.
— Ты всегда так спокоен...
— Со мной никогда не случалось ничего подобного.
— Я влип, — сказал он.
— Ничего, это пройдет.
— Да нет, я не о Донне. Я и до этого-то не знал, что мне делать, а теперь... теперь я просто не соображаю!
— А что такое? Неприятности из-за денег?
— Нет. То есть не совсем.
Он неуверенно замолчал — его надо было подбодрить.
— А что тогда?
Я вернул ему стакан. Он тупо посмотрел на него, потом одним глотком выпил почти все, что в нем было.
— Ты не рассердишься, если я взвалю это на тебя?
— Конечно, нет!
Питер был на пару лет моложе меня — они с Донной и Сарой были ровесниками, — и временами казалось, что все трое считают меня своим старшим братом. Во всяком случае, мне вовсе не казалось странным, что Питер делится своими проблемами.
Питер был худощав, немного выше среднего роста и недавно отрастил длинные усы, которые, однако, вовсе не придавали ему того сногсшибательно мужественного вида, на который он, должно быть, рассчитывал. Он по-прежнему выглядел обычным безобидным толковым программистом, который всю неделю продает свои ноу-хау мелким фирмам, а по выходным плавает на катере.
Он еще раз промокнул глаза платком и несколько минут глубоко дышал, чтобы успокоиться.
— Я влез в одно дело, в которое влезать не стоило, — сказал он.
— В какое?
— Началось все вроде как с шутки. — Он допил свое виски, я протянул руку и налил ему еще. — Был тут один мужик — наших с тобой примерно лет.
Он приехал из Ньюмаркета, мы разговорились в пабе, где ты покупал виски. И он сказал, что было бы здорово, если бы можно было составить программу, которая угадывала бы победы на скачках. Мы еще посмеялись...
Он умолк.
— Он знал, что ты работаешь с компьютерами? — спросил я.
— Я ему сказал. Ну, знаешь, как это бывает...
— И что дальше?
— Через неделю пришло письмо. От этого мужика. Не знаю, откуда он узнал мой адрес. В пабе, наверно, спросил. Бармен знает, где я живу.
Он глотнул из стакана, помолчал, потом продолжал:
— В письме он спрашивал, не могу ли я помочь человеку, который составляет программу для уравнивания шансов лошадей на скачках. И я подумал: почему бы и нет? Гандикап всегда рассчитывается на компьютерах, а письмо звучало вполне официально...
— Но оно не было официальным?
Питер покачал головой:
— Нет, какая-то частная лавочка. Но я все равно подумал: почему бы и нет? Каждый может составить свою программу. Что толку, все равно ведь заранее не определишь.
— Ты в этом неплохо разбираешься, — заметил я.
— Пришлось научиться за эти несколько недель, — невесело ответил Питер. — Я и не заметил, что забросил Донну, но она говорит, я уже сто лет с ней по-нормальному не разговаривал.
Ему перехватило горло, и он шумно сглотнул.
— Может быть, если бы я не был так занят...
— Перестань себя грызть! — сказал я. — Так что там с гандикапом?
Через некоторое время Питер взял себя в руки и продолжал:
— Он дал мне кипу страниц. И все исписаны каким-то дьявольским почерком. Он хотел, чтобы я сделал из этого программы, которые любой дурак сможет гонять на компьютере... — Он запнулся. — Ты сам-то разбираешься в компьютерах?
— Скорее в микросхемах, чем в программировании. Считай, что нет.
— С большинством людей дело обстоит как раз наоборот.
— Догадываюсь.
— Короче, сделал я эти программы. Кучу программ. Но все они были однотипные. На самом деле это оказалось не так уж трудно, как только я разобрался, что к чему в этих записях. Самым трудным было разобрать сами записи.
Короче, сделал я ему программы, и он мне заплатил.
Он умолк и заерзал на сиденье, угрюмый и насупившийся.
— Ну и что не так? — спросил я.
— Ну я сказал, что лучше будет, если я несколько раз прогоню программы на том компьютере, на котором он будет работать, потому что компьютеры друг от друга сильно отличаются, и хотя он сказал мне, какой фирмы его компьютер, и я это учитывал, все равно, пока программу не прогонишь, всех блох не отловишь. Но он мне не разрешил. Я сказал ему, что это неразумно, но он ответил, чтобы я не лез не в свое дело. Ну, я пожал плечами и распрощался с ним. Подумал, если он такой дурак, так это его личные трудности. А потом явились эти двое.
— Кто такие?
— Не знаю. Когда я спросил, как их зовут, они только посмеялись. Они приказали мне отдать им программы, связанные с лошадьми. Я сказал, что уже отдал. Они сказали, что не имеют ничего общего с тем человеком, который мне платил, но программы я отдать все равно должен.
— И ты отдал?
— Н-ну... да. Некоторым образом.
— Но, Питер... — начал я.
— Да, я знаю, — перебил он, — но, ты понимаешь, они выглядели такими... такими жуткими! Они пришли позавчера вечером — теперь кажется, что это было год назад. Донна вышла погулять. Было еще светло. Около восьми, наверно. Она часто ходит гулять...
Он снова осекся. Я постучал бутылкой о его стакан.
— Что? — спросил он. — А, нет, спасибо. Больше не надо. Ну вот, они пришли и держались так вызывающе и сказали, что, если я не отдам им программы, я об этом пожалею. Они сказали, что Донна — хорошенькая штучка, и вряд ли я захочу, чтобы с ней что-то случилось... — Он сглотнул. — Я никогда бы не поверил... В смысле, такого не бывает... Однако все-таки похоже, что бывает. Ну вот, — сказал он, взяв себя в руки, — я отдал им все, что было у меня в доме, но на самом деле это были, так сказать, только черновые наброски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43