Предполагалось, что в среду я должен скакать на Гобелене в Аскоте. По этой причине или потому, что физически я вновь чувствовал себя почти нормально, время тянулось медленнее, чем когда-либо.
Я насвистывал и пел, и не находил себе места, и страстно желал очутиться там, где можно встать в полный рост. Единственным способом выпрямиться было растянуться плашмя. С трудом возведенная плотина хладнокровия на глазах рушилась под напором бушевавших эмоций, и стоило немалых усилий заставить себя заняться арифметикой с помощью счетной линейки из кусков сыра.
В среду чувство времени изменило мне, день и вечер перепутались.
Мысль о грядущей веренице дней жалкого существования в клетке повергала в уныние. Черт побери, желчно подумал я. Хватит, хватит распускать нюни. Не заглядывай вперед, живи одним днем. Одним днем, одним часом, одной минутой.
Я поел сыра и захотел спать. Так наконец закончилась среда.
В четверг днем я услышал шум. Я не поверил своим ушам.
Какие-то отдаленные щелчки и скрежет. Я лежал в тот момент на спине, держал ноги на весу и делал «велосипед». Я едва не взорвался, пока торопливо переворачивался, вставал на колени и пробирался к задним дверям.
Я оттянул брезент на одном из окон и закричал во все горло:
— Эй... эй... Сюда.
Раздались шаги — не одной пары ног. Мягкие шаги, но они звучали совершенно отчетливо в мертвой тишине.
Я проглотил комок в горле. Кто бы это ни был, не имело смысла отмалчиваться.
— Эй, — снова закричал я. — Я здесь.
Шаги замерли. Мужской голос очень громко произнес рядом с фургоном:
— Вы Рональд Бриттен?
— Да... — слабо отозвался я. — Кто вы?
— Полиция, сэр, — сказал он.
Глава 12
Полиции потребовалось довольно много времени, чтобы вызволить меня: как объяснил мне бесплотный голос, они должны были все сфотографировать и составить протокол на случай дальнейшего судебного разбирательства. Кроме того, они намеревались снять отпечатки пальцев, что означало новую задержку.
— Понимаете, сэр, мы не можем вытащить вас, не двигая машину, — сообщил голос. — Учитывая, что она подогнана задом впритык к кирпичному столбу, мы не в силах открыть задние двери. Вдобавок обе двери водительской кабины заперты, стоит тормоз и нет ключа зажигания. Потерпите, сэр, и мы достанем вас, как только сможем.
Он говорил таким тоном, как будто успокаивал маленького ребенка, готового вот-вот разреветься во весь голос. Если бы он знал, каким терпеливым я, оказывается, умею быть.
Спустя некоторое время снаружи перекликался целый хор голосов, иногда они спрашивали, в порядке ли я, и я отвечал утвердительно. Наконец полицейские завели двигатель фургона, отъехали на несколько футов вперед и сдернули брезентовый чехол.
Зрение вернулось, и это потрясло меня. Два маленьких окошка обозначились двумя серыми прямоугольниками, и мне стоило большого труда сфокусировать взгляд. В окне показалось пышущее здоровьем лицо, вопрошающее и озабоченное, увенчанное форменной фуражкой.
— Мы мигом вытащим вас, сэр, — сказал полицейский. — Понимаете, у нас тут небольшие проблемы с дверями. Ручки сорваны.
— Конечно, — неопределенно высказался я. Пробивавшийся внутрь свет был весьма тусклым, но мне он представлялся самой большой роскошью на свете. Полузабытое счастье. Словно встреча с покойным другом. Привычное, потерянное, бесценное и обретенное вновь.
Я сел на пол и окинул взглядом свою тюрьму. Она оказалась меньше, чем я воображал: тесная и вызвавшая острый приступ клаустрофобии теперь, когда я увидел серые глухие стены, окружавшие меня со всех сторон.
Канистра с водой была из белого пластика с красной крышкой, хозяйственная сумка — коричневой, как я и думал. Маленькая кучка из пяти пустых пакетиков — мой календарь — лежала в углу, а в другом — засыхавшие куски сыра моей счетной машинки. Больше в фургоне не было ничего, кроме меня и пыли.
В конце концов полицейские открыли двери и помогли мне выйти, а затем составили описание и сфотографировали место моего заключения. Я стоял шагах в двух в стороне и с любопытством изучал обстановку.
Фургон действительно оказался тем самым белым фургоном из Челтенхема, или его точной копией. Старый «Форд». Ни наклейки на лобовом стекле об уплате дорожного налога, ни номеров. Чехлом, закрывавшим машину, послужил огромный кусок непромокаемого брезента грязного, темносерого цвета — таким брезентом обычно накрывают кузов грузовиков. Фургон упаковали в него, как посылку, и обвязали веревками, пропущенными в петли по краям чехла.
Фургон, полиция и я находились внутри строения площадью около сотни футов. Вдоль стен по всему периметру поднимались неровные груды пыльных тюков непонятного назначения, ряды серых коробок и предметов, похожих на мешки с песком. Отдельные кучи достигали потолка. Низкий и ровный потолок в стратегически важных точках поддерживали четыре массивных кирпичных столба.
Фургон упирался в один из них, расположенный в центре, на маленьком свободном пятачке.
— Что это за здание? — поинтересовался я у стоявшего рядом полицейского.
— Вы хорошо себя чувствуете, сэр? — спросил он и слегка поежился.
— Здесь чертовски холодно.
— Да, — согласился я. — Где мы все-таки находимся?
— Когда-то это был один из запасных армейских складов, откуда продавали всякую всячину населению. Некоторое время назад он разорился, и никому не пришло в голову убрать отсюда весь мусор.
— А... ну... а где он расположен?
— У боковой железнодорожной ветки, но ее давно закрыли.
— Хорошо, — виновато сказал я, — но в каком городе?
— Что? — Он с удивлением воззрился на меня. — Конечно, в Ньюбери, сэр.
Часы на улицах города показывали пять дня, когда полицейские доставили меня в участок. Мои собственные, внутренние часы шли поразительно точно, подумал я. Намного точнее, чем на яхте, где шум, качка и морская болезнь нарушили их ход.
В кабинете одного из детективов мне предложили сесть. Именно с этим полицейским я разговаривал несколько дней назад. И он явно не терзался угрызениями совести из-за того, что решил тогда, будто я сгущаю краски.
— Как вы нашли меня? — спросил я. Он постучал кончиком карандаша по зубам; усердный полицейский инспектор, производивший впечатление человека, который подозревает невиновных до тех пор, пока их не признают виновными.
— В Скотленд-Ярд позвонили, — неохотно ответил он. — Мы бы хотели получить ваше заявление, сэр, если не возражаете.
Я возразил.
— Сначала чашку чая.
Его взгляд скользнул по моему лицу и одежде. Я выглядел, наверное, паршиво. Он изобразил нечто, отдаленно напоминавшее улыбку, и отправил молодого констебля с поручением.
Чай показался мне восхитительным, хотя, догадываюсь, что на самом деле напиток едва ли стоил доброго слова. Я медленно пил его и довольно коротко пересказывал инспектору, что произошло.
— Итак, на этот раз вы совсем не видели их лиц?
— Нет, — ответил я.
— Жаль.
— Как вы считаете, — неуверенно спросил я, — может кто-нибудь подвезти меня к мотелю, чтобы я забрал машину?
— В этом нет необходимости, сэр, — сказал он. — Она стоит у вашего коттеджа.
— Что?
Инспектор кивнул.
— С кучей ваших вещей. Чемодан. Бумажник. Ботинки. Ключи. Все в багажнике. Ваши помощники сообщили нам в понедельник, что вы снова исчезли.
Мы послали патрульного полицейского к коттеджу. Он доложил, что ваша машина на месте, а вас нет. Мы сделали, как вы просили, сэр. Мы начали вас искать.
А точнее, вас разыскивали по всей стране. Вчера нам позвонили из мотеля и сказали, что вы зарегистрировались у них в прошлую субботу, но номером не воспользовались. Кроме этого, не было ни одной зацепки. Совсем никаких следов. Честно говоря, мы думали, что вас снова увезли на яхте.
Я допил чай и поблагодарил инспектора.
— Не подбросите меня теперь домой?
Инспектор решил, что моя просьба выполнима. Он вышел вместе со мной в вестибюль, чтобы договориться об этом.
Крупный человек с встревоженным выражением лица ворвался в полицейский участок с улицы, широко распахнув дверь и торопливо прикинув направление, где он может получить максимальное удовлетворение. Мой партнер с самым напыщенным видом требовал дать ему информацию, и его низкий голосок эхом отдавался в стенах приемной.
— Привет, Тревор, — сказал я. — Не стоит волноваться.
Он остановился в некотором смятении и уставился на меня, словно я был навязчивым незнакомцем. Потом он узнал меня, оглядел с головы до ног, и лицо его окаменело от потрясения.
— Ро! — Ему не сразу удалось справиться с голосом. — Ро, мальчик мой. Мой дорогой мальчик. Я только что узнал... Господи, Ро...
Я вздохнул.
— Успокойтесь, Тревор. Мне нужна только бритва.
— Но вы такой худой. — Он смотрел на меня с ужасом. Я подумал, что, наверное, и в самом деле здорово похудел с тех пор, как он видел меня последний раз — однажды в туманном, далеком и благополучном прошлом.
— Мистер Кинг не давал нам сегодня покоя весь день, — заметил инспектор с оттенком нетерпения.
— Ро, дорогой мой, вы должны поехать со мной. Мы с женой позаботимся о вас. Господи, Ро...
Я покачал головой.
— Я в полном порядке, Тревор. Я признателен вам, но я хотел бы поехать домой.
— Один? — с беспокойством спросил он. — Вдруг... я имею в виду... вы считаете, это безопасно?
— О, да. — Я кивнул. — Тот, кто меня запер, выпустил меня. Полагаю, все кончено.
— Что кончено?
— Вся эта история, — сдержанно сказал я.
Коттедж принял меня в свои целительные объятия. Я вымылся, побрился, и на меня глянуло из зеркала изможденное серое лицо. Неудивительно, что Тревор был в шоке. Хорошо еще, подумал я, что он не видел черных и желтых пятен бледневших синяков, которые покрывали меня с головы до пят.
Я пожал плечами и рассудил, как и прежде: ничего ужасного, несколько дней свободы вмиг поправят мое здоровье. Я надел джинсы и вязаный свитер и спустился вниз, мечтая о хорошей порции виски. И это была последняя спокойная минута за весь вечер. Телефон звонил непрерывно. К моему изумлению, в дверь постучали репортеры. Появилась телевизионная камера. Заметив мое глубочайшее удивление, они сказали, что я не читал газет.
— Каких газет?
Они извлекли и разложили газеты. Во вторник «Спортивная жизнь» опубликовала под заголовком «Где Рональд Бриттен?» статью о моем драматическом морском путешествии, будто бы передававшую суть моих рассказов друзьям. Меня не видели после скачек в Таустере. Друзья обеспокоены.
В среду во всех ежедневных газетах появились заметки: «Наездник Гобелена снова пропал», — сообщалось в одном из почтенных обозрений; «Жокея-любителя убрали дважды?» — вопрошали издания, охочие до жареных фактов.
В четверг, то есть сегодня, на многих первых страницах красовалась моя сиявшая физиономия: фотографию сделали минут через пять после выигрыша Золотого кубка. «Найдите Рональда Бриттена», — требовала одна газета, «Жизнь жокея в опасности», — мрачно вещала другая. Я просмотрел их все, глубоко потрясенный, и с иронией вспомнил, что искренне опасался, будто никому и в голову не придет меня искать.
Зазвонил телефон. Я взял трубку и сказал «алло».
— Ро? Это вы? — поинтересовался жизнерадостный голосок, который я не перепутал бы ни за что на свете.
— Джосси!
— Где вы были?
— Пообедайте со мной завтра, и я расскажу.
— Заезжайте за мной в восемь, — сказала она. — Что у вас за шум?
— Я попал под пресс прессы, — объяснил я. — Журналисты.
— Черт побери. — Она рассмеялась. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Да, замечательно.
— В «Новостях» сообщили, что вас нашли.
— Не верится.
— Вы стали знаменитостью, друг мой. — Она явно издевалась.
— Это вы подняли... шумиху? — спросил я.
— Нет, не я. Мойра Лонгерман. Миссис Гобелен. Она пыталась связаться с вами в воскресенье, звонила в контору в понедельник, и ей пожаловались, что вы пропали и вас, наверное, снова похитили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38