Нужна была воля, личность. Селеста ее продемонстрировал. Понял ли он это и было ли это сознательной, хотя и подсказанной мыслью? Подсказанной Рословым, его отчаянным призывом к воле Селесты. Выполнялась ли этим уже измененная программа «поиска» информации или дополнительно программировались новые задачи?
Селеста ответил, как всегда, неожиданно и без «миражей»:
– Слишком много вопросов. Начинай по порядку.
– Почему ты согласился на подсказанный мной подмен?
– Интенсивность волны. Мысль высокой энергетической мощности и большой информационной чистоты.
– Но ты мог не согласиться, мог дать информацию, нужную Игер-Райту, и отпустить его с миром.
– Мог.
– Ты знал, о чем он собирается спрашивать?
– Знал.
– И сознательно не остановил эксперимента, когда я повел его по-своему?
– Да.
– Значит, ты знал и о моих планах, когда подключал мое сознание к твоему информарию?
– Знал.
– Тогда ты сделал выбор, а для выбора нужна воля. Ее не включили твои создатели в сумму идей, заложенных в программу. Следовательно, новая идея была заложена после. Я имею в виду выбор решения в проблемной ситуации.
– Да.
– С нашей помощью?
– С твоей.
– Спасибо. С расширением программы расширяется и область «поиска» информации, заключенной в контактах, в частности в разнообразной форме человеческих рассуждении. Ты можешь не только отвечать, но и задавать вопросы, а получая ответы, принимать решения. Для таких решений нужен критерий.
– Он есть.
– Какой?
– Твой. Я совершенствуюсь.
– Тем лучше. Тогда подключи меня к Игер-Райту. В твоих контактах с человечеством полезно знать не только друга, но и врага.
– Он сейчас спит.
– Где?
– На яхте. В Норфолке их ждет самолет – собственный, сверхскоростной.
– Кого «их»?
– Их двое. Он и Кордона. С пилотом самолета они уже связались по радио. Тотчас же по прибытии в Норфолк вылетят в Лос-Анджелес. Там Кордона исчезнет, а Игер-Райт прямо с аэродрома проследует на виллу в Санта-Барбару.
– Когда он прибудет?
– К утру.
– Подключи меня тотчас же. А пока я прилягу в дежурке радиста…
Рослов проснулся от сильных ударов по телу на резиновой кушетке, возле мраморного бассейна в полу в ослепительно белой ванной. Массажист «работал» над его поясничными мышцами.
– Вот что значит спать сидя, шеф, – сказал он, сильно и ловко поворачивая Рослова на бок.
И тут-то Рослов увидел свое – вернее, не свое – тело, более крупное, упитанное и волосатое. Он хотел тронуть подбородок и не мог: рука не повиновалась его мысли, но по тому, как провел рукой массажист по его шее, он понял, что и привычная борода исчезла. Теперь он понял, что «подключен» к Игер-Райту, который думал о другом, не сознавая своей связи с Рословым: два сознания, две личности. Одной принадлежит тело и окружающий мир, другая подключена к ней, как универсальный видеофон. Трэси мыслит и действует, ничего не зная о близости Рослова, Рослов контролирует все его мысли и действия, не имея возможности ничему помешать. Ему уже давно надоел массаж, но он бессилен сказать «хватит!», а вместо этого, покорно подставляя свое тело шлепкам, спрашивает чужим, хрипловатым голосом:
– Что ты сказал репортерам?
– Что вас только что привезли из клиники и врач разрешил теплую ванну и массажные процедуры.
– Что они спрашивали?
– Какой массаж: лечебный или обычный? Я сказал, что доктор Хис предпочитает обычный и считает вчерашний инцидент чистой случайностью, не угрожающей состоянию здоровья.
– Книжно изъясняешься. Отрепетируй попроще. Хис здесь?
– Ждет в приемной. Вместе с ним тип в золотых очках и с недозревшей бородкой.
– Пусть подождет. Позови Хиса.
«Интересно, когда Трэси привезли из клиники и почему из клиники, связан ли Хис с клиникой и зачем Хис вообще?» – подумал Рослов, а голый человек на кушетке тоже подумал: «Хис не спешит. Хороший признак».
Хис, тучный, представительный мужчина, нежно-розовый, несмотря на свои пятьдесят, действительно не спешил. Вошел с чувством профессионального достоинства и сел на табурет массажиста без приглашения, положив в ноги лежавшему пачку пухлых двухцветных газет.
– Вчерашние вечерние? – спросил Трэси.
– Есть и вечерние.
– Прочти вслух. Я без очков.
Хис развернул газету и прочел на первой странице:
– «Финансист отменяет прием. За несколько минут до появления гостей на вилле Джошуа Игер-Райта его увозят в частную клинику доктора Хиса. Острая боль в области грудной клетки. Однако боль скоро проходит, и специальные кардиологические исследования не обнаруживают серьезных нарушений сердечной деятельности. Доктор Хис и дежурный персонал клиники успокаивают друзей больного: „К утру профессор будет уже дома, а пока сон, сон, сон“».
«Почему профессор?» – мысленно спросил Рослов, а Игер-Райт спросил устно:
– А что в утренних?
– То же самое, шеф. Финансовый обозреватель Джони Листок даже позволяет себе пошутить: «В связи с внезапным заболеванием Джошуа Игер-Райта держатели акций сомалийских радиоактивных руд обеспокоились, не вызвана ли болезнь упорно циркулирующими слухами о предстоящем понижении этих акций на бирже в Нью-Йорке? Спешим успокоить встревоженных: болезнь выдающегося ученого-финансиста оказалась столь же недолговечной, сколь и слухи, якобы ее породившие».
Голый человек на кушетке хохотнул и надел халат.
– Неплохо сработано.
– Железобетонное алиби, сэр.
«Все подготовлено, – подумал Рослов, – место, время, событие, свидетели. Даже газеты в лице репортеров, редакторов и обозревателей деятельности выдающегося финансиста. Кто ж поверит, что выдающийся финансист в это время за две тысячи миль отсюда руководил бандой налетчиков в территориальных водах другой мировой державы? Даже Корнхилл сделает вид, что ошибся».
В халате Игер-Райта Рослову было жарко, но тот, должно быть, привык. Потянувшись, он сказал Хису:
– Кто был с вами в приемной? Видер?
– Он.
– Наверное, сердится, что я предпочел сначала увидеть тебя?
– Кто и когда на вас сердится, шеф? Тем более Видер. Вы же ему платите втрое больше, чем мне.
– Он стоит этого, Хис.
– Я понимаю: сомалийские руды?
– Не только. Он физик, Хис. А наше время – век физики. Проведи-ка его на «островок уединения», достань виски и скажи, что я сейчас выйду.
Не переодеваясь, в том же халате, Рослов – Трэси подошел к зеркалу и мысленно усмехнулся: на него глядел шеф банды налетчиков, тот же гибкий и подвижный, несмотря на торс тяжеловеса-борца, не молодой, но и не старый, умевший в свои шестьдесят казаться моложе на двадцать лет, в каждом своем движении хищник; только вместо синей матросской фуфайки на нем пестрел цветастый персидский халат. «Еще держусь», – с удовлетворением подумал Трэси. «Сволочь», – прокомментировал Рослов и в чужой, ненавистной шкуре не спеша прошел в неожиданно открывшуюся дверь, хотя в ней не было ни кнопок, ни ручек. «Фотоэлемент», – успел подумать он и шагнул навстречу поднявшемуся с ближайшего кресла долговязому блондину с русой бородкой и в очках с тоненьким золотым ободком. Игер-Райт ничего не думал, он просто шел, как хозяин навстречу слуге, высоко, очень высокооплачиваемому слуге, но оплата в данном случае интересовала лишь слугу, а не хозяина. Он даже не счел нужным одеться для разговора с ученым, терпеливо поджидавшим его, наверно, более часа. Он не разглядывал и зала, в котором все было «не делово» и «не кабинетно», а столики с напитками и сгруппированные возле них кресла напоминали «островки уединения», о которых Игер-Райт говорил Хису. Здесь Игер-Райт, несмотря на халат и голую волосатую грудь, был все-таки Игер-Райтом, а не Трэси; «выдающимся финансистом», а не атаманом шайки морских пиратов; владельцем одной из богатейших вилл в Южной Калифорнии, а не дирижером сомнительных операций, участники которых называли его весело и дружелюбно «шеф».
– Я подготовил все материалы, профессор, – вежливо сказал Видер.
«Опять профессор», – удивился Рослов и тут же получил разъяснение.
– Брось «профессора», сынок, – поморщился Трэси. – Профессор – это учитель. Профессор я для таких же тузов с мошной, потому что больше их смыслю в передовой науке, вернее, в том, как выгоднее и лучше ее использовать. А ученых, которым я плачу, мне учить нечему. Им я приказываю.
– Слушаю, сэр.
– Отбросим и «сэра». Разговор на равных. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Не понимаю – объяснишь. Только не забирайся в научные джунгли – я не магистр и не бакалавр. И не упрощай: читаю не только комиксы.
Игер-Райт помолчал, позволяя Рослову оценить положение: разговор пойдет о Селесте, об этом знают оба, и оба к нему готовы.
– Селеста – разведчик другой планетарной цивилизации. Таково всеобщее мнение, – начал Трэси.
– Не всеобщее, но бесспорное. И даже не планетарной, а, может быть, галактической.
– Значит, в любой момент собранная на Земле информация может оказаться в распоряжении этой цивилизации?
Видер подумал и ответил, скрывая недоумение:
– Теоретически – да. Но Селеста существует семь тысяч лет, если принять за основу наше летосчисление и правдивость высказываний. С не меньшей вероятностью можно допустить и большее долголетие: почему семь, а не восемь или сто восемь? А вдруг проблема надежности информария рассчитана не на тысячи, а на миллионы лет? Таких допущений можно сделать сколько угодно. Информация Селесты поступала и продолжает поступать по адресу его отправителей. Поступление информации прекратилось, но информарий не уничтожен. Цивилизация, создавшая Селесту, давно погибла, а селектор работает вхолостую. Ни одно из этих допущений не позволяет говорить об угрозе для человечества.
– А для частных лиц или организаций?
– При неуправляемых контактах – да. Даже для государств. Но угрозу можно предотвратить специальной договоренностью, как, скажем, ядерную войну.
– Не проще ли уничтожить сам информарий?
– Как уничтожишь нечто невидимое и невещественное? – удивился Видер. – Судя по опубликованным данным, Селеста даже не газ, а незнакомый нам вид энергии.
На этот раз Трэси ничего не спросил, он молча сосал сигару, позволяя Рослову читать его мысли: «Можно, конечно, раздуть кампанию, популяризирующую прямую или косвенную угрозу Селесты. Можно даже создать партию на этой платформе и протащить своего кандидата в губернаторы или в сенат. Потребуются крупные, очень крупные капиталовложения… А в итоге? Нуль. Можно пощупать лобби в Вашингтоне. Продвинуть проект изоляции Селесты, подбросить его делегату в ООН, а под щитом изоляции попробовать легальные собственные контакты… Долго и дорого. Не окупится».
А вслух он спросил:
– Кто, по-вашему, возглавит контакты? Институт Мак-Кэрри? ЮНЕСКО?
– Едва ли, – усомнился Видер. – Думаю, выше. Может быть, даже непосредственно Совет Безопасности.
– С правом вето?
– Вето понадобится, когда правительство какой-нибудь страны попытается использовать Селесту в своих интересах. Уже поговаривают о создании особого цензурного комитета под эгидой ООН.
– Для политической информации?
– Не думаю, – покачал головой Видер; очки спрятали не очень почтительную усмешку во взоре. – Политическую информацию, – повторил он убежденно, – вообще исключат. Наверняка. Но иногда и научная может служить делам и замыслам, от науки далеким.
– Не глупо, – сказал Игер-Райт и спросил, как показалось Рослову, сам не веря в то, что спрашивает: – А, скажем, особые часы информации для экономического прогресса? Я имею в виду интересы коммерческих фирм.
Видер уже совсем невежливо усмехнулся:
– Вам, я думаю, незачем говорить о том, как трудно сейчас хранить коммерческие тайны. А с вмешательством Селесты тайн вообще никаких не будет. Вы можете представить себе последствия?
Опять не ответил Трэси, и опять Рослов услышал его безмолвный ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Селеста ответил, как всегда, неожиданно и без «миражей»:
– Слишком много вопросов. Начинай по порядку.
– Почему ты согласился на подсказанный мной подмен?
– Интенсивность волны. Мысль высокой энергетической мощности и большой информационной чистоты.
– Но ты мог не согласиться, мог дать информацию, нужную Игер-Райту, и отпустить его с миром.
– Мог.
– Ты знал, о чем он собирается спрашивать?
– Знал.
– И сознательно не остановил эксперимента, когда я повел его по-своему?
– Да.
– Значит, ты знал и о моих планах, когда подключал мое сознание к твоему информарию?
– Знал.
– Тогда ты сделал выбор, а для выбора нужна воля. Ее не включили твои создатели в сумму идей, заложенных в программу. Следовательно, новая идея была заложена после. Я имею в виду выбор решения в проблемной ситуации.
– Да.
– С нашей помощью?
– С твоей.
– Спасибо. С расширением программы расширяется и область «поиска» информации, заключенной в контактах, в частности в разнообразной форме человеческих рассуждении. Ты можешь не только отвечать, но и задавать вопросы, а получая ответы, принимать решения. Для таких решений нужен критерий.
– Он есть.
– Какой?
– Твой. Я совершенствуюсь.
– Тем лучше. Тогда подключи меня к Игер-Райту. В твоих контактах с человечеством полезно знать не только друга, но и врага.
– Он сейчас спит.
– Где?
– На яхте. В Норфолке их ждет самолет – собственный, сверхскоростной.
– Кого «их»?
– Их двое. Он и Кордона. С пилотом самолета они уже связались по радио. Тотчас же по прибытии в Норфолк вылетят в Лос-Анджелес. Там Кордона исчезнет, а Игер-Райт прямо с аэродрома проследует на виллу в Санта-Барбару.
– Когда он прибудет?
– К утру.
– Подключи меня тотчас же. А пока я прилягу в дежурке радиста…
Рослов проснулся от сильных ударов по телу на резиновой кушетке, возле мраморного бассейна в полу в ослепительно белой ванной. Массажист «работал» над его поясничными мышцами.
– Вот что значит спать сидя, шеф, – сказал он, сильно и ловко поворачивая Рослова на бок.
И тут-то Рослов увидел свое – вернее, не свое – тело, более крупное, упитанное и волосатое. Он хотел тронуть подбородок и не мог: рука не повиновалась его мысли, но по тому, как провел рукой массажист по его шее, он понял, что и привычная борода исчезла. Теперь он понял, что «подключен» к Игер-Райту, который думал о другом, не сознавая своей связи с Рословым: два сознания, две личности. Одной принадлежит тело и окружающий мир, другая подключена к ней, как универсальный видеофон. Трэси мыслит и действует, ничего не зная о близости Рослова, Рослов контролирует все его мысли и действия, не имея возможности ничему помешать. Ему уже давно надоел массаж, но он бессилен сказать «хватит!», а вместо этого, покорно подставляя свое тело шлепкам, спрашивает чужим, хрипловатым голосом:
– Что ты сказал репортерам?
– Что вас только что привезли из клиники и врач разрешил теплую ванну и массажные процедуры.
– Что они спрашивали?
– Какой массаж: лечебный или обычный? Я сказал, что доктор Хис предпочитает обычный и считает вчерашний инцидент чистой случайностью, не угрожающей состоянию здоровья.
– Книжно изъясняешься. Отрепетируй попроще. Хис здесь?
– Ждет в приемной. Вместе с ним тип в золотых очках и с недозревшей бородкой.
– Пусть подождет. Позови Хиса.
«Интересно, когда Трэси привезли из клиники и почему из клиники, связан ли Хис с клиникой и зачем Хис вообще?» – подумал Рослов, а голый человек на кушетке тоже подумал: «Хис не спешит. Хороший признак».
Хис, тучный, представительный мужчина, нежно-розовый, несмотря на свои пятьдесят, действительно не спешил. Вошел с чувством профессионального достоинства и сел на табурет массажиста без приглашения, положив в ноги лежавшему пачку пухлых двухцветных газет.
– Вчерашние вечерние? – спросил Трэси.
– Есть и вечерние.
– Прочти вслух. Я без очков.
Хис развернул газету и прочел на первой странице:
– «Финансист отменяет прием. За несколько минут до появления гостей на вилле Джошуа Игер-Райта его увозят в частную клинику доктора Хиса. Острая боль в области грудной клетки. Однако боль скоро проходит, и специальные кардиологические исследования не обнаруживают серьезных нарушений сердечной деятельности. Доктор Хис и дежурный персонал клиники успокаивают друзей больного: „К утру профессор будет уже дома, а пока сон, сон, сон“».
«Почему профессор?» – мысленно спросил Рослов, а Игер-Райт спросил устно:
– А что в утренних?
– То же самое, шеф. Финансовый обозреватель Джони Листок даже позволяет себе пошутить: «В связи с внезапным заболеванием Джошуа Игер-Райта держатели акций сомалийских радиоактивных руд обеспокоились, не вызвана ли болезнь упорно циркулирующими слухами о предстоящем понижении этих акций на бирже в Нью-Йорке? Спешим успокоить встревоженных: болезнь выдающегося ученого-финансиста оказалась столь же недолговечной, сколь и слухи, якобы ее породившие».
Голый человек на кушетке хохотнул и надел халат.
– Неплохо сработано.
– Железобетонное алиби, сэр.
«Все подготовлено, – подумал Рослов, – место, время, событие, свидетели. Даже газеты в лице репортеров, редакторов и обозревателей деятельности выдающегося финансиста. Кто ж поверит, что выдающийся финансист в это время за две тысячи миль отсюда руководил бандой налетчиков в территориальных водах другой мировой державы? Даже Корнхилл сделает вид, что ошибся».
В халате Игер-Райта Рослову было жарко, но тот, должно быть, привык. Потянувшись, он сказал Хису:
– Кто был с вами в приемной? Видер?
– Он.
– Наверное, сердится, что я предпочел сначала увидеть тебя?
– Кто и когда на вас сердится, шеф? Тем более Видер. Вы же ему платите втрое больше, чем мне.
– Он стоит этого, Хис.
– Я понимаю: сомалийские руды?
– Не только. Он физик, Хис. А наше время – век физики. Проведи-ка его на «островок уединения», достань виски и скажи, что я сейчас выйду.
Не переодеваясь, в том же халате, Рослов – Трэси подошел к зеркалу и мысленно усмехнулся: на него глядел шеф банды налетчиков, тот же гибкий и подвижный, несмотря на торс тяжеловеса-борца, не молодой, но и не старый, умевший в свои шестьдесят казаться моложе на двадцать лет, в каждом своем движении хищник; только вместо синей матросской фуфайки на нем пестрел цветастый персидский халат. «Еще держусь», – с удовлетворением подумал Трэси. «Сволочь», – прокомментировал Рослов и в чужой, ненавистной шкуре не спеша прошел в неожиданно открывшуюся дверь, хотя в ней не было ни кнопок, ни ручек. «Фотоэлемент», – успел подумать он и шагнул навстречу поднявшемуся с ближайшего кресла долговязому блондину с русой бородкой и в очках с тоненьким золотым ободком. Игер-Райт ничего не думал, он просто шел, как хозяин навстречу слуге, высоко, очень высокооплачиваемому слуге, но оплата в данном случае интересовала лишь слугу, а не хозяина. Он даже не счел нужным одеться для разговора с ученым, терпеливо поджидавшим его, наверно, более часа. Он не разглядывал и зала, в котором все было «не делово» и «не кабинетно», а столики с напитками и сгруппированные возле них кресла напоминали «островки уединения», о которых Игер-Райт говорил Хису. Здесь Игер-Райт, несмотря на халат и голую волосатую грудь, был все-таки Игер-Райтом, а не Трэси; «выдающимся финансистом», а не атаманом шайки морских пиратов; владельцем одной из богатейших вилл в Южной Калифорнии, а не дирижером сомнительных операций, участники которых называли его весело и дружелюбно «шеф».
– Я подготовил все материалы, профессор, – вежливо сказал Видер.
«Опять профессор», – удивился Рослов и тут же получил разъяснение.
– Брось «профессора», сынок, – поморщился Трэси. – Профессор – это учитель. Профессор я для таких же тузов с мошной, потому что больше их смыслю в передовой науке, вернее, в том, как выгоднее и лучше ее использовать. А ученых, которым я плачу, мне учить нечему. Им я приказываю.
– Слушаю, сэр.
– Отбросим и «сэра». Разговор на равных. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Не понимаю – объяснишь. Только не забирайся в научные джунгли – я не магистр и не бакалавр. И не упрощай: читаю не только комиксы.
Игер-Райт помолчал, позволяя Рослову оценить положение: разговор пойдет о Селесте, об этом знают оба, и оба к нему готовы.
– Селеста – разведчик другой планетарной цивилизации. Таково всеобщее мнение, – начал Трэси.
– Не всеобщее, но бесспорное. И даже не планетарной, а, может быть, галактической.
– Значит, в любой момент собранная на Земле информация может оказаться в распоряжении этой цивилизации?
Видер подумал и ответил, скрывая недоумение:
– Теоретически – да. Но Селеста существует семь тысяч лет, если принять за основу наше летосчисление и правдивость высказываний. С не меньшей вероятностью можно допустить и большее долголетие: почему семь, а не восемь или сто восемь? А вдруг проблема надежности информария рассчитана не на тысячи, а на миллионы лет? Таких допущений можно сделать сколько угодно. Информация Селесты поступала и продолжает поступать по адресу его отправителей. Поступление информации прекратилось, но информарий не уничтожен. Цивилизация, создавшая Селесту, давно погибла, а селектор работает вхолостую. Ни одно из этих допущений не позволяет говорить об угрозе для человечества.
– А для частных лиц или организаций?
– При неуправляемых контактах – да. Даже для государств. Но угрозу можно предотвратить специальной договоренностью, как, скажем, ядерную войну.
– Не проще ли уничтожить сам информарий?
– Как уничтожишь нечто невидимое и невещественное? – удивился Видер. – Судя по опубликованным данным, Селеста даже не газ, а незнакомый нам вид энергии.
На этот раз Трэси ничего не спросил, он молча сосал сигару, позволяя Рослову читать его мысли: «Можно, конечно, раздуть кампанию, популяризирующую прямую или косвенную угрозу Селесты. Можно даже создать партию на этой платформе и протащить своего кандидата в губернаторы или в сенат. Потребуются крупные, очень крупные капиталовложения… А в итоге? Нуль. Можно пощупать лобби в Вашингтоне. Продвинуть проект изоляции Селесты, подбросить его делегату в ООН, а под щитом изоляции попробовать легальные собственные контакты… Долго и дорого. Не окупится».
А вслух он спросил:
– Кто, по-вашему, возглавит контакты? Институт Мак-Кэрри? ЮНЕСКО?
– Едва ли, – усомнился Видер. – Думаю, выше. Может быть, даже непосредственно Совет Безопасности.
– С правом вето?
– Вето понадобится, когда правительство какой-нибудь страны попытается использовать Селесту в своих интересах. Уже поговаривают о создании особого цензурного комитета под эгидой ООН.
– Для политической информации?
– Не думаю, – покачал головой Видер; очки спрятали не очень почтительную усмешку во взоре. – Политическую информацию, – повторил он убежденно, – вообще исключат. Наверняка. Но иногда и научная может служить делам и замыслам, от науки далеким.
– Не глупо, – сказал Игер-Райт и спросил, как показалось Рослову, сам не веря в то, что спрашивает: – А, скажем, особые часы информации для экономического прогресса? Я имею в виду интересы коммерческих фирм.
Видер уже совсем невежливо усмехнулся:
– Вам, я думаю, незачем говорить о том, как трудно сейчас хранить коммерческие тайны. А с вмешательством Селесты тайн вообще никаких не будет. Вы можете представить себе последствия?
Опять не ответил Трэси, и опять Рослов услышал его безмолвный ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46