.. Поступающий мусор ссыпают в накопительные бункера, откуда транспортерами подают в огромные сита, где сортируют, отделяют металл от стекла, стекло от дерева, а дерево от органических отходов. Вы, доведись вам там оказаться, попадете в органические отходы.
Хотя Мишель Герхард фон Штольц втайне надеялся, что будет отсортирован, памятуя о своих стальных нервах и железных мышцах, к металлу.
— Надеюсь, вам интересно? — осведомился Георгий Маркович.
— Очень, — кивнул Мишель.
— Тогда я, с вашего позволения, продолжу. Так вот, дальше отходы пропускаются через специальные барабаны, фрезы и терки, которые режут, дробят и измельчают твердое содержимое — черепа и кости. Почти в порошок. А уж потом этот порошок в качестве органического сырья поступает на нужды пищевой и легкой промышленности. Так что если у вас богатое воображение, вам нетрудно будет представить, что может случиться с человеком, случайно угодившим в этот конвейер.
При этом боевики-дегенераты понятливо заухмылялись и закивали головами.
Воображение у Мишеля Герхарда фон Штольца было богатое, и он живо представил, как его тело будут мять, рвать, дробить, пропускать через мясорубки и измельчать в порошок железные механизмы. И как, измельчив, его отправят на вторичную переработку с целью дальнейшего использования в виде пищевой добавки в какой-нибудь йогурт или вплетут в ткань колготок. Он бы предпочел, чтобы его бренное тело пустили на колготки, все-таки приятнее обнимать после смерти изящные женские ножки, чем быть съеденным десертной ложкой с последующим вторичным усвоением.
— Да, вы знаете, как-то в бункер свалился пьяный рабочий, — некстати обрадовавшись, вспомнил Георгий Маркович, — так его после того пять дней искали и все равно не нашли. Даже пуговицы! В гроб положить было нечего, пришлось хоронить прессованный мусорный брикет!... И как наши писатели детективного жанра, которые тщатся придумать чистое, не оставляющее следов убийство, упустили из виду столь умное изобретение человечества, будто бы для этих целей созданное?! Ведь коли поставить это дело на широкую ногу, то такой заводик может приносить баснословные прибыли, если принимать на переработку хотя бы по десять покойников в день. Хорошее могло бы получиться предприятие с гарантированными заказами на многие годы вперед. Может, желаете вступить в долю?... Нет?... Жаль. Но, я думаю, вы все равно будете иметь возможность познакомиться с этим производством, так сказать, изнутри. Если, конечно, не вспомните, кто вы такой есть, на кого работаете и что успели за это время вынюхать.
Ну, что вы молчите?
Мишель Герхард фон Штольц молчал, потому что считал — два дегенерата справа, плюс три слева плюс один на выходе, Георгий Маркович не в счет. Итого — соотношение шесть к одному. Не такой уж безнадежный расклад. Вот только руки... Если бы освободить руки!...
— Пожалуй, я готов обсудить ваше предложение, — играя, хоть и с большим трудом, испуг, сказал Мишель Герхард фон Штольц. — Но мне необходимо посоветоваться.
— С кем? — удивился Георгий Маркович.
— С ней, — показал Мишель головой на Ольгу.
— Ну... — поморщился завлаб. — Мешать в такое дело дам, мне кажется, не стоит.
— Но это не просто дама, это, как вы сами изволили выразиться, моя невеста...
Мишель поймал на себе благодарный взгляд Ольги. Истинный джентльмен должен стремиться доставить своей даме удовольствие в любом положении.
— Я намерен жениться на Ольге Геннадьевне, — твердо повторил Мишель, — и потому не могу принимать никакие ответственные решения без ее ведома и на то согласия.
— Да? — поразился Георгий Маркович. — Впрочем, может быть, в этом что-то и есть — жить недолго и оттого счастливо и умереть в один день... Я не против — советуйтесь.
Прямо так?... Ну уж нет — соглядатаи Мишелю Герхарду фон Штольцу были ни к чему.
— Неужели вы намереваетесь присутствовать при семейной сцене? — с упреком сказал он.
— Вы не беспокойтесь, вы нам ничуть не мешаете, — заверил его Георгий Маркович. — Вы ведь не предполагаете исполнять здесь свой супружеский долг?
— Боюсь, у нас разные представления о долге! — заявил Мишель.
С минуту или чуть дольше Георгий Маркович сомневался. Но потом на что-то решился.
— Ну хорошо, будь по-вашему, — сдался он. — Вы пока повисите тут, поворкуйте...
И кивнул своим работникам.
Те схватили, подтащили Ольгу к Мишелю, пристегнув ее наручниками к его ноге.
Все, гулко топая и разбрызгивая лужи, ушли из подвала.
Надлежащий интим был обеспечен.
— Прости, что я не успел тебя заранее предупредить, что собираюсь на тебе жениться, — извинился Мишель.
— Ты предлагаешь мне руку и сердце?
«Увы, пока только ногу... — грустно подумал Мишель. — Но непременно намерен и все остальное!»
— Можешь считать, что я делаю тебе официальное предложение... Вернее, уже сделал. В присутствии свидетелей.
Ольга благодарно прижалась щекой к его ноге, потому что ни до чего другого дотянуться не могла.
— Я думаю, что первое время мы будем жить у меня в замке, — строил планы на будущее Мишель. — А потом разменяем его с моей доплатой на замок побольше. Если ты, конечно, не против...
Ольга была совсем не против замка.
— Но прежде ты должна выполнить одну мою просьбу.
Счастливая Ольга готова была выполнить любую просьбу, хоть прямо сейчас.
— Когда они вернутся, я скажу, что я согласен... Что мы согласны. И расскажу им о втором колье, которое они, я думаю, обязательно захотят увидеть.
— А разве оно у тебя? — изумилась Ольга.
— У меня, — кивнул Мишель. — В одном надежном месте.
У Ольги азартно заблестели глаза.
— Я предложу им нарисовать план, они рязвяжут мне руки, и вот тогда!...
План был прост и потому гениален... Он не гарантировал им свободу, но давал надежду на нее... Или, в крайнем случае, на легкую — без терок и мясорубок — совместную смерть.
— Ты согласна? — с надеждой спросил Мишель.
— Да! — ни мгновения не сомневаясь, ответила Ольга. — Но если мы не сможем, если вдруг...
Мишель понял ее. Без слов.
— Они все равно ничего не найдут! Я нарисую им совсем не то, совсем другое место.
Мишель Герхард фон Штольц не был таким простачком, чтобы отдать дубликат колье, который оказался не дубликатом, в руки недругов.
— Ты со мной?
— С тобой! — кивнула Ольга. Готовая следовать за ним хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы под венец.
— Ну, тогда — с богом!...
Скоро, очень скоро все решится — они должны будут обрести свободу, хотя не исключено, что погибнут!
Они обретут свободу в любом случае — хоть так — хоть так!...
Глава 23
Вот и Самотека... И лавка здесь же, с выцветшей, болтающейся на одном крюке вывеской: «Ювелирная торговля г-на Густава Фридбаха».
Замок на двери, как и ожидалось, был сбит, дверь открыта настежь, а сама лавка перевернута вверх дном — повсюду хрустели под ногами рассыпанные украшения и пустые, раздавленные коробки, прилавки — расколочены, ящики конторки взломаны и разбросаны повсюду.
Чтобы лучше видеть, сбили с окон крючки, раскрыли ставни.
Картина стала еще безрадостней. Будто бы Мамай тут прошел...
Сам ювелир сидел подле раскуроченной конторки на кресле, привязанный к нему по рукам и ногам сыромятными ремешками. Ювелир был мертв — мертвее не бывает... Все тело его, лицо и грудь были изрезаны ножами, все вокруг залито кровью, а из левого подреберья торчала рукоять тонкого, загнанного в самое сердце кинжала!
По всему было видно, что ювелира, прежде чем зарезать, долго пытали.
— За что ж его так, сердешного? — тяжко вздохнул Валериан Христофорович, оглядывая безжизненное тело.
— Видно, про тайники с золотом допытывались, — предположил Мишель.
— Или про царские сокровища, — тихо сказал Валериан Христофорович.
А может, итак!...
Со второго этажа донесся крик.
Видно, что-то и там нашлось.
Мишель с Валерианой Христофоровичем поднялись по скрипучей старой лестнице наверх. Туда, где жило семейство ювелира. Жило...
Притихшие, побелевшие хлопцы тихо стояли вдоль стены.
— Бог ты мой! — покачал головой Валериан Христофорович, хотя он-то видывал виды.
В гостиной на полу, близко друг от друга, валялись четыре трупа — пожилой женщины и трех молодых барышень в кружевных ночных рубашках, одна из них была еще совсем ребенком, может быть, лет двенадцати. И у всех у них были проломлены черепа, скорее всего, валявшимся здесь же, неподалеку, бронзовым подсвечником. Как видно, заслышав какую-то возню и крики, они выбегали из своих спален, где их одну за другой безжалостно убивали.
— Мерзавцы, девочек-то зачем? — осуждающе сказал Валериан Христофорович. — Против бога так-то!
— Видно, свидетелей боялись, — сказал Мишель.
— Каких свидетелей?... Свидетели — это когда полиция, суд да каторга. А ныне ничего этого нет! Вот мы теперь уедем и боле сюда никто, может быть, год не явится! Никому бы они ничего не сказали! Да ежели б даже сказали, кто тех злодеев ловить стал? Теперь каждый день, может быть, сотнями убивают, и никому до того никакого дела нет! Просто злодеи, вот тебе и весь сказ! И Федька ваш, и Анисим тоже!... Душегубы!
Тела прикрыли снятыми с постелей простынями. Сами пошли по комнатам.
— Ищите бумаги — амбарные книги, закладные, расписки... — сказал Мишель. — Да так, чтобы ни одного клочка не упустить!
— Да-да, уж вы, голубчики, не сочтите за труд! — поддержал его Валериан Христофорович.
Через час пред Мишелем лежал ворох собранных по дому бумаг, которые сложили в мешок.
Покойный ювелир Густав Фридбах отличался в ведении дел похвальной, чисто немецкой пунктуальностью. Он каждодневно сводил балансы, подсчитывая прибыль, не забывая указать цену приобретенного на толкучке сахарина, и в отдельных книгах вел учет вновь поступившего товара, помечая, что, за сколько и у кого он приобрел и отдельной графой — кому и по какой цене сдал. Правда, фамилий не писал, ограничиваясь именами, а нередко инициалами. Но, как следует покопавшись в бумагах и сопоставив различные записи, Мишель смог довольно легко расшифровать большинство аббревиатур.
Связи ювелира были обширными — среди его постоянных клиентов встречалось немало знатных, известных всей России фамилий, помеченных, помимо просто инициалов, присовокупленными к ним буквенными приставками — «г.» «б.» «к.» и даже «в.к.»!... Что, судя по всему, означало граф, барон, князь и не просто князь — а великий князь!
Поставщики тоже были с приставками, причем зачастую предваряющими те же самые инициалы — оголодавшие графы и бароны несли ювелиру некогда купленные у него же, причем за баснословные деньги, драгоценности, дабы обменять их на фунт сала или бутыль прогорклого подсолнечного масла.
Так вот почему Густав Фридбах не спешил убыть из революционной России на свою историческую Родину! Пожадничал старый ювелир, желал, видно напоследок все, что возможно, скупить. А вышло вон как...
Одна из аббревиатур показалась Мишелю чем-то знакомой. Перед ней не было никаких приставок лишь три буквы — О. К. и Р.
"О" — Олег?... Отто?... Осип?... А ну как верно — Осип?... Карлович?! Уж коли другая буква — "К". Осип Карлович Рейнгольд? Отец Анны... А нынче, выходит, его тесть?
Вот так сюрприз!
И что здесь, интересно знать, искал Осип Карлович? Ну-ка...
В записи указывалось, что О.К.Р. приобрел несколько колье, браслетов, сережек и колец.
Мишель постарался припомнить список изъятых им у ювелира и сданных Временному правительству ценностей... Что там было: сережки, кажется, колье... Да, судя по всему, это они и есть. Хотя запись в амбарной книге Густава Фридбаха куда как длиннее. Ах вот, значит, как!... Выходит, хитрющий Отто Карлович не все в поезде повез, а кое-что до лучших времен в надежном месте припрятал либо, что вернее, иным путем за границу переправил!
У кого же покойный Фридбах приобрел перепроданные им Осипу Карловичу драгоценности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Хотя Мишель Герхард фон Штольц втайне надеялся, что будет отсортирован, памятуя о своих стальных нервах и железных мышцах, к металлу.
— Надеюсь, вам интересно? — осведомился Георгий Маркович.
— Очень, — кивнул Мишель.
— Тогда я, с вашего позволения, продолжу. Так вот, дальше отходы пропускаются через специальные барабаны, фрезы и терки, которые режут, дробят и измельчают твердое содержимое — черепа и кости. Почти в порошок. А уж потом этот порошок в качестве органического сырья поступает на нужды пищевой и легкой промышленности. Так что если у вас богатое воображение, вам нетрудно будет представить, что может случиться с человеком, случайно угодившим в этот конвейер.
При этом боевики-дегенераты понятливо заухмылялись и закивали головами.
Воображение у Мишеля Герхарда фон Штольца было богатое, и он живо представил, как его тело будут мять, рвать, дробить, пропускать через мясорубки и измельчать в порошок железные механизмы. И как, измельчив, его отправят на вторичную переработку с целью дальнейшего использования в виде пищевой добавки в какой-нибудь йогурт или вплетут в ткань колготок. Он бы предпочел, чтобы его бренное тело пустили на колготки, все-таки приятнее обнимать после смерти изящные женские ножки, чем быть съеденным десертной ложкой с последующим вторичным усвоением.
— Да, вы знаете, как-то в бункер свалился пьяный рабочий, — некстати обрадовавшись, вспомнил Георгий Маркович, — так его после того пять дней искали и все равно не нашли. Даже пуговицы! В гроб положить было нечего, пришлось хоронить прессованный мусорный брикет!... И как наши писатели детективного жанра, которые тщатся придумать чистое, не оставляющее следов убийство, упустили из виду столь умное изобретение человечества, будто бы для этих целей созданное?! Ведь коли поставить это дело на широкую ногу, то такой заводик может приносить баснословные прибыли, если принимать на переработку хотя бы по десять покойников в день. Хорошее могло бы получиться предприятие с гарантированными заказами на многие годы вперед. Может, желаете вступить в долю?... Нет?... Жаль. Но, я думаю, вы все равно будете иметь возможность познакомиться с этим производством, так сказать, изнутри. Если, конечно, не вспомните, кто вы такой есть, на кого работаете и что успели за это время вынюхать.
Ну, что вы молчите?
Мишель Герхард фон Штольц молчал, потому что считал — два дегенерата справа, плюс три слева плюс один на выходе, Георгий Маркович не в счет. Итого — соотношение шесть к одному. Не такой уж безнадежный расклад. Вот только руки... Если бы освободить руки!...
— Пожалуй, я готов обсудить ваше предложение, — играя, хоть и с большим трудом, испуг, сказал Мишель Герхард фон Штольц. — Но мне необходимо посоветоваться.
— С кем? — удивился Георгий Маркович.
— С ней, — показал Мишель головой на Ольгу.
— Ну... — поморщился завлаб. — Мешать в такое дело дам, мне кажется, не стоит.
— Но это не просто дама, это, как вы сами изволили выразиться, моя невеста...
Мишель поймал на себе благодарный взгляд Ольги. Истинный джентльмен должен стремиться доставить своей даме удовольствие в любом положении.
— Я намерен жениться на Ольге Геннадьевне, — твердо повторил Мишель, — и потому не могу принимать никакие ответственные решения без ее ведома и на то согласия.
— Да? — поразился Георгий Маркович. — Впрочем, может быть, в этом что-то и есть — жить недолго и оттого счастливо и умереть в один день... Я не против — советуйтесь.
Прямо так?... Ну уж нет — соглядатаи Мишелю Герхарду фон Штольцу были ни к чему.
— Неужели вы намереваетесь присутствовать при семейной сцене? — с упреком сказал он.
— Вы не беспокойтесь, вы нам ничуть не мешаете, — заверил его Георгий Маркович. — Вы ведь не предполагаете исполнять здесь свой супружеский долг?
— Боюсь, у нас разные представления о долге! — заявил Мишель.
С минуту или чуть дольше Георгий Маркович сомневался. Но потом на что-то решился.
— Ну хорошо, будь по-вашему, — сдался он. — Вы пока повисите тут, поворкуйте...
И кивнул своим работникам.
Те схватили, подтащили Ольгу к Мишелю, пристегнув ее наручниками к его ноге.
Все, гулко топая и разбрызгивая лужи, ушли из подвала.
Надлежащий интим был обеспечен.
— Прости, что я не успел тебя заранее предупредить, что собираюсь на тебе жениться, — извинился Мишель.
— Ты предлагаешь мне руку и сердце?
«Увы, пока только ногу... — грустно подумал Мишель. — Но непременно намерен и все остальное!»
— Можешь считать, что я делаю тебе официальное предложение... Вернее, уже сделал. В присутствии свидетелей.
Ольга благодарно прижалась щекой к его ноге, потому что ни до чего другого дотянуться не могла.
— Я думаю, что первое время мы будем жить у меня в замке, — строил планы на будущее Мишель. — А потом разменяем его с моей доплатой на замок побольше. Если ты, конечно, не против...
Ольга была совсем не против замка.
— Но прежде ты должна выполнить одну мою просьбу.
Счастливая Ольга готова была выполнить любую просьбу, хоть прямо сейчас.
— Когда они вернутся, я скажу, что я согласен... Что мы согласны. И расскажу им о втором колье, которое они, я думаю, обязательно захотят увидеть.
— А разве оно у тебя? — изумилась Ольга.
— У меня, — кивнул Мишель. — В одном надежном месте.
У Ольги азартно заблестели глаза.
— Я предложу им нарисовать план, они рязвяжут мне руки, и вот тогда!...
План был прост и потому гениален... Он не гарантировал им свободу, но давал надежду на нее... Или, в крайнем случае, на легкую — без терок и мясорубок — совместную смерть.
— Ты согласна? — с надеждой спросил Мишель.
— Да! — ни мгновения не сомневаясь, ответила Ольга. — Но если мы не сможем, если вдруг...
Мишель понял ее. Без слов.
— Они все равно ничего не найдут! Я нарисую им совсем не то, совсем другое место.
Мишель Герхард фон Штольц не был таким простачком, чтобы отдать дубликат колье, который оказался не дубликатом, в руки недругов.
— Ты со мной?
— С тобой! — кивнула Ольга. Готовая следовать за ним хоть в огонь, хоть в воду, лишь бы под венец.
— Ну, тогда — с богом!...
Скоро, очень скоро все решится — они должны будут обрести свободу, хотя не исключено, что погибнут!
Они обретут свободу в любом случае — хоть так — хоть так!...
Глава 23
Вот и Самотека... И лавка здесь же, с выцветшей, болтающейся на одном крюке вывеской: «Ювелирная торговля г-на Густава Фридбаха».
Замок на двери, как и ожидалось, был сбит, дверь открыта настежь, а сама лавка перевернута вверх дном — повсюду хрустели под ногами рассыпанные украшения и пустые, раздавленные коробки, прилавки — расколочены, ящики конторки взломаны и разбросаны повсюду.
Чтобы лучше видеть, сбили с окон крючки, раскрыли ставни.
Картина стала еще безрадостней. Будто бы Мамай тут прошел...
Сам ювелир сидел подле раскуроченной конторки на кресле, привязанный к нему по рукам и ногам сыромятными ремешками. Ювелир был мертв — мертвее не бывает... Все тело его, лицо и грудь были изрезаны ножами, все вокруг залито кровью, а из левого подреберья торчала рукоять тонкого, загнанного в самое сердце кинжала!
По всему было видно, что ювелира, прежде чем зарезать, долго пытали.
— За что ж его так, сердешного? — тяжко вздохнул Валериан Христофорович, оглядывая безжизненное тело.
— Видно, про тайники с золотом допытывались, — предположил Мишель.
— Или про царские сокровища, — тихо сказал Валериан Христофорович.
А может, итак!...
Со второго этажа донесся крик.
Видно, что-то и там нашлось.
Мишель с Валерианой Христофоровичем поднялись по скрипучей старой лестнице наверх. Туда, где жило семейство ювелира. Жило...
Притихшие, побелевшие хлопцы тихо стояли вдоль стены.
— Бог ты мой! — покачал головой Валериан Христофорович, хотя он-то видывал виды.
В гостиной на полу, близко друг от друга, валялись четыре трупа — пожилой женщины и трех молодых барышень в кружевных ночных рубашках, одна из них была еще совсем ребенком, может быть, лет двенадцати. И у всех у них были проломлены черепа, скорее всего, валявшимся здесь же, неподалеку, бронзовым подсвечником. Как видно, заслышав какую-то возню и крики, они выбегали из своих спален, где их одну за другой безжалостно убивали.
— Мерзавцы, девочек-то зачем? — осуждающе сказал Валериан Христофорович. — Против бога так-то!
— Видно, свидетелей боялись, — сказал Мишель.
— Каких свидетелей?... Свидетели — это когда полиция, суд да каторга. А ныне ничего этого нет! Вот мы теперь уедем и боле сюда никто, может быть, год не явится! Никому бы они ничего не сказали! Да ежели б даже сказали, кто тех злодеев ловить стал? Теперь каждый день, может быть, сотнями убивают, и никому до того никакого дела нет! Просто злодеи, вот тебе и весь сказ! И Федька ваш, и Анисим тоже!... Душегубы!
Тела прикрыли снятыми с постелей простынями. Сами пошли по комнатам.
— Ищите бумаги — амбарные книги, закладные, расписки... — сказал Мишель. — Да так, чтобы ни одного клочка не упустить!
— Да-да, уж вы, голубчики, не сочтите за труд! — поддержал его Валериан Христофорович.
Через час пред Мишелем лежал ворох собранных по дому бумаг, которые сложили в мешок.
Покойный ювелир Густав Фридбах отличался в ведении дел похвальной, чисто немецкой пунктуальностью. Он каждодневно сводил балансы, подсчитывая прибыль, не забывая указать цену приобретенного на толкучке сахарина, и в отдельных книгах вел учет вновь поступившего товара, помечая, что, за сколько и у кого он приобрел и отдельной графой — кому и по какой цене сдал. Правда, фамилий не писал, ограничиваясь именами, а нередко инициалами. Но, как следует покопавшись в бумагах и сопоставив различные записи, Мишель смог довольно легко расшифровать большинство аббревиатур.
Связи ювелира были обширными — среди его постоянных клиентов встречалось немало знатных, известных всей России фамилий, помеченных, помимо просто инициалов, присовокупленными к ним буквенными приставками — «г.» «б.» «к.» и даже «в.к.»!... Что, судя по всему, означало граф, барон, князь и не просто князь — а великий князь!
Поставщики тоже были с приставками, причем зачастую предваряющими те же самые инициалы — оголодавшие графы и бароны несли ювелиру некогда купленные у него же, причем за баснословные деньги, драгоценности, дабы обменять их на фунт сала или бутыль прогорклого подсолнечного масла.
Так вот почему Густав Фридбах не спешил убыть из революционной России на свою историческую Родину! Пожадничал старый ювелир, желал, видно напоследок все, что возможно, скупить. А вышло вон как...
Одна из аббревиатур показалась Мишелю чем-то знакомой. Перед ней не было никаких приставок лишь три буквы — О. К. и Р.
"О" — Олег?... Отто?... Осип?... А ну как верно — Осип?... Карлович?! Уж коли другая буква — "К". Осип Карлович Рейнгольд? Отец Анны... А нынче, выходит, его тесть?
Вот так сюрприз!
И что здесь, интересно знать, искал Осип Карлович? Ну-ка...
В записи указывалось, что О.К.Р. приобрел несколько колье, браслетов, сережек и колец.
Мишель постарался припомнить список изъятых им у ювелира и сданных Временному правительству ценностей... Что там было: сережки, кажется, колье... Да, судя по всему, это они и есть. Хотя запись в амбарной книге Густава Фридбаха куда как длиннее. Ах вот, значит, как!... Выходит, хитрющий Отто Карлович не все в поезде повез, а кое-что до лучших времен в надежном месте припрятал либо, что вернее, иным путем за границу переправил!
У кого же покойный Фридбах приобрел перепроданные им Осипу Карловичу драгоценности?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39