А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Он поискал карманный фонарик, украденный из аптеки, пошел вниз, на первый этаж, вышел во внутренний двор. Двор был захламлен, на земле лежал слой мусора толщиною примерно в два фута. Тучи мух взвились в воздух, когда он шагнул к Хогану, уставившемуся на него широко раскрытыми глазами.
Хоган рухнул на ржавые железные обломки. Они прошили ему горло, грудь и живот.
Котлета постоял какое-то время, ни к чему не прикасаясь. Потревоженные было мухи вновь опустились на тело Хогана, впились в рот и в глаза. Котлета попытался разглядеть серебристую фольгу своего коробка. Но кругом было столько дряни, светившейся всеми цветами радуги, как ему было рассмотреть такую мелкую вещицу, как спичечный коробок?
После получаса бесплодных поисков под аккомпанемент жужжания потревоженных мух Котлета сдался. Да и на что ему нужен старый спичечный коробок?
Он нашел достаточно крупный лист картона и решил накрыть им тело Хогана. А что еще он мог сделать? Лицо Хогана он накрыл картоном, старательно глядя в другую сторону.
Уже собравшись на поиски чего-нибудь, чем можно было бы подкрепиться, он подумал о том, что коробок и пачка сигарет, возможно, остались на крыше. И опять поплелся на верхний этаж.
Поднявшись на предпоследнюю лестничную площадку, он услышал чей-то плач.
Му, сидя в углу, отчаянно терла глаза. Волосы упали ей на лицо подобно водорослям, блузка была порвана, и грудь торчала наружу.
Котлета, остановившись, спросил у нее, почему она плачет, но она, ничего не ответив, терла глаза и по-прежнему прятала от него лицо. Поэтому он развел ее руки в стороны.
Рассмеявшись, она сказала:
– Привет, Котлета! Как поживаешь? Зрачки у нее были как две булавочные головки.
– Из-за чего ты плакала? Что случилось? Она вновь заплакала в голос, вырвала руки из его пальцев и закрыла ими лицо.
– Что ты приняла? – спросил Котлета. – Откуда ты взяла эту пакость? Где тебя носило всю ночь? И куда подевалась Мими?
А она стенала все тоньше и жалобней.
– Он с ней сделал такие гадости, – всхлипнула Му.
– Кто?
– Господи, какие гадости!
– Кто?
– Не знаю. Не знаю. Какой-то мужик.
– Но кто? Ты можешь вспомнить, кто?
Она покачала головой, ее волосы рассыпались при этом по плечам, глаза ее по-прежнему оставались расфокусированными – не то от принятого наркотика, не то от пережитого шока. Сейчас они внезапно начали закатываться, и Котлета подумал, что она вот-вот потеряет сознание. Но потом понял, что она то ли смотрит вверх, то ли указывает глазами на крышу.
Подъем на крышу был сам по себе рискованным предприятием. Железная лестница держалась на крайне шатких подпорках. Несколько ступенек отсутствовали. Верхняя площадка как бы зависала, и следовало надавить на обитую железом дверь с предельной осторожностью, иначе ты мог разом смахнуть площадку, да и всю лестницу, и полететь вниз на глубину в восемь этажей – и, следовательно, на веки вечные.
Котлета кое-как взобрался наверх во тьме, высвечивая себе дорогу карманным фонариком. Надавил на обитую железом дверь. Она подалась на какой-то дюйм, жалобно заскрипев при этом на ржавых петлях. Котлета поднялся еще на ступеньку, поднажал на дверь локтем, потом плечом – и вот он уже очутился на крыше и над головой у него засияло городскими огнями калифорнийское небо.
Какую-то секунду он простоял здесь, зажмурившись. Звуки не ведающего сна огромного города доносились до его слуха и казались шепотом ветра в ветвях ночных деревьев. Он сделал вдох – в здешнем воздухе веяло свежестью. Он подумал о том, не съездить ли всей компанией на море. Погода, судя по всему, намечалась отличная: без дождя, без смога, без удушающего ветра Санта Аны. В голове у него все смешалось. Ему показалось, будто он слышит мычанье коров.
Он резко развернулся. Коровы продолжали мычать. Но никаких коров на крыше не было. Только Мими, лежащая на спине в разорванной одежде. Что-то из ее одежды валялось рядом с нею. Что-то – под нею. А что-то трепетало в воздухе на ночном ветру, вздымаясь, как будто девочка тяжело дышала.
Он почувствовал, что в животе у него все сжалось. А в паху – засвербело. Сердце начало биться так, что Котлету повело в сторону и ему пришлось присесть, чтобы не упасть на крышу. Кое-как он подобрался к девчушке и поднес руку к груди, чтобы проверить, жива ли она.
Ее рот был разбит и искусан, остатки губной помады смешались с запекшейся кровью. Пара зубов была выбита, и лицо расплылось в чудовищной щербатой ухмылке. Под глазами были колоссальные синяки.
Убийца до крови искусал ей груди. Укусы были также на животе и на внутренней стороне бедер. Обломок превращенной в «розочку» бутылки торчал между ног.
А коровы все продолжали мычать. Звук доносился с края крыши – с той части ее, где по-прежнему оставался парапет. Посмотрев в ту сторону, Котлета увидел Диппера, тот сидел скорчившись и обхватив руками колени. Глаза его были закрыты; судя по всему, он находился в состоянии, роднящем дебила с маленьким ребенком, – если я ничего не вижу, то и меня никто не видит.
– Привет, Диппер.
Котлета осторожно дотронулся до него. Ему не хотелось пугать Диппера еще сильнее. Он заговорил поэтому мягко и тихо, первым делом сказав, что бояться не надо.
Диппер посмотрел на Котлету, лицо дебила распухло от рыданий. На лице у него застыли горе и ужас, рот дрожал, он был готов вот-вот вновь расплакаться.
– Где ты был? Куда ты пропал?
– Вот он я, здесь. Все в порядке, Диппер. А ты-то с какой стати на крышу забрался?
– Я пошел посмотреть, как Мими и Му трахаются с мужиком. Но я этого не делал. Я никого пальцем не тронул.
– Знаю, Диппер, что не тронул. Знаю. Дай мне Котлета подал ему руку, чтобы Диппер мог спокойно встать поблизости от смертоносного края крыши.
Диппер обнял Котлету, а Котлета обнял Диппера.
Глава тридцатая
Он свернул в паб Вики Викториан на Западной авеню, спасшись от зноя в прохладу помещения с работающим кондиционером. При входе висела табличка «Пиджак не обязателен», как будто здешняя пивная попала в провал во времени и остается на уровне шестидесятых или семидесятых.
Что ж, это вполне устраивало Дюйма Янгера. Он почувствовал себя сразу как дома. Почувствовал себя так, словно не отсутствовал в этом городе ровно пятнадцать лет.
Он провел на свободе уже три дня, и это перестало казаться ему чудом.
Когда его посадили, кто-то из тюремного начальства сказал ему:
– Шанс на досрочное освобождение есть у каждого. Надо только хорошо себя вести.
– Попробуй перехитрить систему, – внушали ему матерые уголовники. – Поговори со священником. При первом удобном случае сходи к причастию.
– Я омылся в крови Агнца. Я младенец, я заново рожден.
Это сработало.
– Вот ваш костюм и галстук. Появляйтесь у офицера по условно-досрочному освобождению каждую неделю. Устройтесь на работу. Обзаведитесь постоянным жильем. Держитесь подальше от криминальных элементов. Не посещайте салуны и бары. Не ввязывайтесь ни в какие истории.
Он вдохнул охлажденного воздуха. Ощущение было просто замечательным.
Деревянная стойка оказалась прямо за входной дверью. Войдя с залитой солнцем улицы, он первым делом споткнулся о ножку высокого стула и какое-то время, прежде чем усесться, привыкал к здешнему освещению.
На стене за стойкой висели несколько картинок, на которых были изображены неприхотливые радости истинных любителей пива. На одной из них рыбак стоял по колено в воде в озере и держал в руке полный бокал, а на заднем плане красовался, глядя на него, олень.
Официантка – с большими титьками и крутыми бедрами, малость пучеглазая милашка с «башней» волос в стиле пятидесятых, перебирала за стойкой ножками в ботфортах. Ее буфера были втиснуты в прозрачный лифчик, а брючки (может, и трусики) представляли собой три ленточки голубого цвета.
– Мне бы пивка, – сказал он.
– Это можно. Это у нас имеется.
– Только холодного.
– Какого сорта?
– А какое у вас разливное?
– Разливное у нас «Коорс».
– И все? А разливного «Хейнекена» у вас нет?
– Разливное у нас «Коорс». «Хейнекен» у нас бутылочный.
– А на карточке написано, что «Хейнекен» есть и в розлив.
– А ты всегда веришь тому, что написано?
– Собственным глазам верю.
– Ну и?..
– Давай разливного.
– Значит, «Коорс».
– Я понял.
Она, застучав каблучками, отправилась налить ему пива. Дала отстояться, потом долила до верху. Подошла к нему и поставила кружку на стойку. Приняла доллар, сказала:
– Это будет доллар с четвертью.
– Доллар с четвертью за восемь унций?
– Включая варьете. А ты что думал? Отошла в дальний конец бара, вертя жопкой так.
чтобы он налюбовался на свои доллар с четвертью.
Встала, сложив руки на животе, принялась смотреть на двух мужиков, играющих в карты за столиком возле торшера, но Янгер мог поклясться, что она вполглаза следит за ним. Время от времени она переступала с ноги на ногу, и ягодицы вальяжно перекатывались с места на место.
Он выпил три четверти кружки одним глотком, затем придвинулся к самой стойке, выставив на нее кружку и обхватив ее обеими руками. Во рту у него дымилась сигарета, которую он курил не вынимая. Он присматривался к бабенке. Присматривался к ее ногам и жопке.
Ее тело, настолько белое, что оно едва заметно отливало голубым, напомнило Янгеру одну из двух малолетних потаскушек, которых он распробовал прошлой ночью. Толку от них никакого, им бы только деньги из клиента вытрясти.
Официантке надоело дразнить его своей жопкой. Она подошла к нему, решив самую малость форсировать события.
– У тебя все в порядке? – спросила она. Кондиционер работал вовсю, каждый волосок трепетал у нее на теле, казалось, будто она вся осыпана бесцветными веснушками.
– Ты не замерзнешь? – мягко и ласково, но вместе с тем и не без сладострастия спросил Янгер, как будто именно холод ее тела был способен высечь горячую искру в его собственном.
– Воспаление легких запросто схватить могу.
– А почему бы тебе не надеть передник или, может быть, свитер?
Он посмотрел сперва на пупок, потом в ложбинку между грудей. Посмотрел, давая понять, что ему было бы жаль лишиться подобного зрелища, даже если душевная доброта вынудила его посоветовать ей одеться потеплее.
– Надену свитер – и знаешь, что будет? Гарри подойдет, увидит и оштрафует меня.
– Гарри – это шеф?
– Гарри хозяин. И мой дружок.
– Что ж, значит, придется раздумать. – О чем это ты?
– Собирался уехать из города, а тут вижу этот бар, и дай-ка, думаю, зайду попью пивка на дорожку. Вижу тебя – и дай-ка, думаю, задержусь.
– Ради чего задержишься?
– Сама понимаешь.
– Нахальный ты парень.
– А в чем дело? Что я такое сказал?
– Сам знаешь, что ты сказал.
– Я сказал, что посмотрел на тебя и подумал: а может, нам имеет смысл познакомиться поближе. Вот что я сказал. А по-твоему, что я сказал?
– Да, сказал-то ты это самое, только подумал, поди, совсем другое.
Он выбросил обе руки вперед и ухватился ими за край стойки с внутренней стороны. Куча женщин внушила ему, что его смуглые руки необычайно красивы. Она отступила на шаг, словно испугавшись, что он заграбастает ее самое.
– Так в чем же дело? – спросил он.
– Ты сказал: «Сама понимаешь».
– Ну, и что в этом такого плохого?
– Сам понимаешь, – ответила она.
Когда она улыбалась, на щеках у нее появились чрезвычайно симпатичные ямочки.
– Мне кажется, зря ты приписываешь мне, чего я на самом деле не говорил. Я хочу сказать: ты ведь можешь подумать, будто я навоображал себе что угодно, а я ровным счетом ничего не навоображал.
– А я ничего такого и не сказала. – Она с ним уже кокетничала, на щеках снова появились ямочки. – Хочешь еще пивка?
Она подошла к нему – подошла куда ближе, чем требовалось, чтобы забрать у него кружку, – и, наклонившись, оперлась грудью на его руки.
– О Господи, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41