Пусто. Только на лице и руке моча этого ублюдка. И как воняет! Винни Кламс встал и в ярости вытер руку о штаны.
– Где ты, паскуда?
Вокруг него трепетали под ветром кусты. Они сомкнулись, и тропы уже не было видно. Ему почудилось какое-то шевеление справа от себя, и он выпустил в ту сторону две пули. А затем прислушался. Только шелест кустов.
С колотящимся сердцем Кламс принялся вслепую палить по кустам аккурат в человеческий рост, надеясь, что ублюдок вот-вот скрючится, прижимая руки к простреленному животу. Но ничего подобного! Кламс зафыркал и закашлялся, бешено озираясь по сторонам. Одни кусты, так их мать, кругом, больше ничего.
– Эй, толстяк! Я тут!
Винни Кламс выстрелил и помчался в ту же сторону, куда стрелял, не будучи даже уверен, откуда его окликнули.
– Где ты, крыса вонючая? И где мои деньги?
Кламс мчался во всю прыть, живо представляя себе огромную кучу денег, вываленную на ковер в гостиной его апартаментов с кондиционированным воздухом, и стараясь не замечать щемящую боль в груди. Он еще раз выстрелил вслепую. И тут он увидел, как что-то пролетело в воздухе у него над головой. Зеленый саквояж описал в небе дугу и исчез, упав в густые заросли.
Винни Кламс бросился за деньгами, вспоминая о том, как Ричи Варга предупреждал его, чтобы не опаздывал, и об этих чудовищных псах Варги.
– Отвали от этого саквояжа, козел! Отвали, слышишь!
Ему казалось, будто он орет, хотя на самом деле он произносил эти слова свистящим шепотом.
Он разгреб руками кусты, поскользнулся, упал, выронил пистолет. Матерясь и плюясь, поднялся на ноги, взял пушку и бросился бежать дальше. И повсюду, со всех сторон, были эти драные кусты и ничего больше.
Господи Всемогущий! Мне нужны эти деньги. Людям надо платить. Варга ждет свой куш. В какое же дерьмо вляпался он! «Мне нужны эти деньги, парень», – скажет он. Чудовищное видение промелькнуло в мозгу Кламса – три отрубленные головы с выколотыми глазами на серебряном подносе, – и страх забрался ему в печенки.
Кламс вновь врезался в кусты, он задыхался, боль в груди становилась все невыносимее. И вдруг он вдобавок почуял резкую боль в заду. И только рухнув наземь, сообразил: его пнули в зад.
– Все кончено, толстяк.
Умник хренов, подумал Кламс, перекатываясь на спину и готовясь одним выстрелом снести обидчику башку. Но тут в груди у него что-то взорвалось, и рука – та, с пистолетом, – онемела. Глаза широко раскрылись, багрово-синий язык вывалился изо рта. Перед взором все поплыло. Он не узнал даже черную дыру в стволе револьвера, приставленного ему прямо к лицу.
– Нет-нет, Кламс, только не это. Инфаркта у тебя быть не должно, – сказал Тоцци.
Он поднял Винни на ноги, как будто тот был легче перышка.
– Нет, такой подонок, как ты, так, за здорово живешь концы не отдаст.
Кламс издал звук, напоминающий шипение спущенной шины.
– Нет, Кламс, нет. Если ты начнешь помирать, тебе станет больно. По-настоящему больно. Так больно, как тем ребятам, скотина, которых ты превратил в наркоманов. Ты знаешь, о чем я, Кламс, клянусь, знаешь. Я следил за тобой долго, очень долго. Тебе казалось, будто закон можно обвести вокруг пальца, но так мы не играем. Твое время прошло, приятель.
Лицо Винни Кламса было сейчас похоже на помидор из Джерси – пунцовое, налитое и вот-вот лопнет. В глазах у него прояснилось уже настолько, чтобы различить свиное рыльце 44-го калибра. Он почувствовал, как ствол уткнулся ему в живот, похожий на брюхо больного водянкой.
Тоцци дохнул ему в лицо.
– Надеюсь, тебе будет больно.
У Кламса перехватило дыхание. Онемевшая рука постепенно отходила, и он понял, что по-прежнему держит в руке свою пушку.
– Погоди-ка, Майк, – выдохнул он, – только погоди.
Он отвел руку в сторону, нажал на спуск и проделал здоровенную дыру в глинистой почве прямо у ног Тоцци.
Тоцци отреагировал машинально, выстрелив в упор. Пуля прошла сквозь мясо и жир, попав Кламсу в живот.
– Это тебе за детей Гонсалеса, – прошептал Тоцци. – А это за маленького Паттерсона.
Вторая пуля размозжила кость.
– А это за детишек Торреса.
Последняя пуля пронзила аорту, задела позвоночник и вышла сзади.
Окровавленный труп рухнул на колени, затем завалился на сторону. Тоцци, глаза которого сейчас были широко раскрыты, извлек из заднего кармана сложенный листок бумаги, скомкал его и засунул в разинутый рот Кламса, помогая себе стволом револьвера.
Тяжело дыша, он уставился на безжизненное иссиня-серое лицо торговца наркотиками, мысленно проигрывая последние тридцать секунд их встречи.
– А откуда ж ты, ублюдок, имя мое узнал? – удивился он вслух.
А затем повернулся и исчез в густых зарослях.
Глава 3
Гиббонс ждал, пока Брент Иверс, специальный агент ФБР по связи, куратор работающих на подпольном положении агентов манхэттенского отдела, не кончит обихаживать ногти. Другие подрезают ногти или чистят их; Иверс же их обихаживал.
Гиббонс ничего не говорил – не спрашивал, зачем его вызвали, не заводил светской беседы. Иверсу рано или поздно придется переходить к сути дела, а Гиббонс меж тем может и подождать. У него масса свободного времени. Он в отставке.
Неподходящее помещение для конторы ФБР, подумал Гиббонс, оглядывая комнату. Да ему так всегда казалось. Бухарский ковер – одиннадцать на тринадцать футов. Огромный письменный стол красного дерева. Швейцарские напольные часы рядом с компьютером IBM. Цветная фотография президента на стене прямо над головой у Иверса. Стены странного желтоватого цвета, цвета яичного желтка. Гиббонс поискал взглядом фотографию Гувера, но ее нигде не было. Гуверу не пришлись бы по вкусу стены цвета желтка. Да и вообще желтые. Стены, по его мнению, должны были быть непременно белыми, без всяких примесей.
Да и одежда Иверса старику бы не понравилась. Костюм-тройка, синий в полоску. Булавка с сапфиром в молочно-голубом шелковом галстуке. И уголок шелкового платка в тон торчит из кармашка. Нежно-голубая сорочка с белым накладным воротничком. Крайне претенциозно, даже для главы манхэттенской конторы.
Иверс смел со стола обрезки ногтей и бросил их в корзинку для мусора. Нигде в другом месте Гиббонс не видел корзинку для мусора из дорогого дерева.
– Ну что ж, Берт, – сказал наконец Иверс, – как вам живется в отставке?
Никто не называл его Бертом или, упаси Боже, полным именем – Катберт. Для всех он был Гиббонсом, просто Гиббонсом. Он мог бы поставить Иверса на место – еще раз, но сейчас ему и впрямь было на все наплевать. Да и приятно время от времени выслушивать нечто в фальшивом дружеском тоне, это заставляет тебя ценить настоящую дружбу.
– В отставке... спокойно, – сказал Гиббонс. – Уже прочел уйму книг.
Иверс кивнул, на лице его играла двусмысленная ухмылка. Ему, должно быть, казалось, будто она придает его лицу загадочное и неприступное выражение, но он ошибался.
– Вам ведь вовсе не обязательно было уходить в отставку, не так ли? Вы, Берт, отвечали всем требованиям по здоровью. Бьюсь об заклад, вы могли служить до шестидесяти. А я мог бы замолвить за вас словечко в Вашингтоне... если бы вы меня, конечно, об этом попросили.
Гиббонс выпустил из легких воздух, долго и медленно. Это начинает понемногу становиться забавным. Иверс в нем просто души не чает. Он чертовски хорошо знал, как на самом деле относится к нему Иверс: старая перечница из былого Бюро, один из молодчиков Гувера. Знал он и о чем Иверс думает в данную минуту: поглядите-ка только на этого динозавра! Все еще придерживается стиля одежды, предписанного Гувером. Летний льняной полосатый костюм, белая сорочка, строгий галстук, черные башмаки на шнурках, начищенные до блеска, соломенная шляпа с полями. Да чего от него ждать другого? Придерживаясь тридцать лет одного стиля, нелегко, да и незачем его менять.
– Ладно, Иверс. – Гиббонс сделал паузу, чтобы дать начальнику сбросить напряжение, возникшее, когда он услышал свое имя без приставки «мистер» и уж подавно без титула. – Пятьдесят пять для агента солидный возраст, не правда ли? Старый конь борозды не портит, но тем не менее.
Гиббонс ухмыльнулся, обнажив здоровенные зубы. Иверс, потрогав себя за подбородок, улыбнулся в ответ.
– Мне, Берт, всегда нравились ваши поговорки. Древнеримский стиль, стиль Империи. Когда я читал ваши рапорты, мне казалось, будто я вернулся в колледж и готовлюсь к экзамену по латыни. Вы по-прежнему считаете ФБР римским легионом, блюдущим покой и порядок в Империи?
– В точности так.
Иверс неторопливо кивнул, он чересчур увлекся, демонстрируя эрудицию.
Гиббонс закинул ногу на ногу и потянул себя за ухо.
– С нежностями покончили, о'кей, Иверс? – Гиббонс не был большим мастаком по части светской беседы. – Скажите, зачем меня вызвали, или о детишках разговаривать будем?
Иверс откинулся в кресле.
– Кстати, относительно детишек. Есть один паренек, о котором мне хотелось бы поговорить.
– И как его звать?
– Майк Тоцци. Доводилось вам слышать о нем в последнее время?
Гиббонс несколько замешкался с ответом.
– Я не слышал о нем с тех пор, как Бюро во всей своей бесконечной мудрости решило перевести его на кладбище.
– А вам известно, почему его туда направили? Потому что он буян, самый настоящий ковбой и ему пора научиться выполнять приказания.
Гиббонс ностальгически усмехнулся. Да уж, типчик этот Тоцци, ничего не скажешь. Единственный напарник, с которым Гиббонсу нравилось работать.
– Но ведь его перевели к нам из ОБН, – напомнил он Иверсу.
В ОБН – в Отделе по борьбе с наркотиками – все сотрудники были сущими ковбоями, во всяком случае, так обстояло дело какое-то время назад. Когда речь заходила о том, чтобы найти управу на какую-нибудь акулу наркобизнеса, они всегда считали, что цель оправдывает средства. Гиббонс живо представил себе, как Тоцци приставляет пистолет к зеркальной витрине одного из этих чертовых заведений, как бы оно там ни называлось.
– Насколько я могу припомнить, одно время вам нравилось держать ковбоя в своей команде. Вы говорили, что кто-то все равно должен делать грязную работу. Вы еще называли его бойцовым псом нашей псарни, так мне кажется.
Воспоминания о прошлом Тоцци, казалось, совсем не интересовали Иверса.
– Так вы говорите, что ничего не слышали о Тоцци с тех пор, как ушли из Бюро?
– Он ведь приходился мне напарником, а не женой.
И слава Богу.
Иверс пристально посмотрел на Гиббонса, явно начавшего получать удовольствие от того, как складывается беседа.
– Тоцци нас озадачил, а возможно, и навлечет на нас неприятности. Возможно, будет страшный скандал. – Иверс говорил теперь строго и важно.
– А что он такого сделал?
– Исчез. И не исключено, перешел на другую сторону.
Перешел на другую сторону? Тоцци? Да никогда в жизни! Он, конечно, сумасшедший, но не дурак.
– В Бюро уже долгое время не было перебежчиков, – задумчиво произнес Гиббонс.
Иверс раскрыл досье и протянул его Гиббонсу.
– Узнаете?
В папке лежали три клочка бумаги, каждый из которых, теперь тщательно разглаженный и упакованный в отдельный пластиковый пакет, сперва был явно смят. Гиббонс вглядывался в листки: это были фотокопии первых листов из секретных досье ФБР. Каждый из них был подписан агентами, ведшими дело, – К. Гиббонсом и Майклом Тоцци. Последний лист был из досье некоего Винсента Клементи по прозвищу Кламс.
– Над всеми этими делами мы работали вместе с Тоцци, – сухо произнес Гиббонс. – Никто не взят. Недостаток улик во всех трех случаях.
– А поточнее?.. – сказал Иверс.
Гиббонс разложил пластиковые пакеты у себя на коленях.
– Гаррисон Лефковиц – популярный адвокат, знаменитость, пройдоха, каких мало. Мы с Тоцци поймали его на укрывательстве сбежавших преступников. Хотите или нет, но их следовало называть политзаключенными. У нас были видео– и магнитозаписи, удостоверяющие его вину, но по какой-то пустячной причине вы, Иверс, спустили это дело на тормозах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Где ты, паскуда?
Вокруг него трепетали под ветром кусты. Они сомкнулись, и тропы уже не было видно. Ему почудилось какое-то шевеление справа от себя, и он выпустил в ту сторону две пули. А затем прислушался. Только шелест кустов.
С колотящимся сердцем Кламс принялся вслепую палить по кустам аккурат в человеческий рост, надеясь, что ублюдок вот-вот скрючится, прижимая руки к простреленному животу. Но ничего подобного! Кламс зафыркал и закашлялся, бешено озираясь по сторонам. Одни кусты, так их мать, кругом, больше ничего.
– Эй, толстяк! Я тут!
Винни Кламс выстрелил и помчался в ту же сторону, куда стрелял, не будучи даже уверен, откуда его окликнули.
– Где ты, крыса вонючая? И где мои деньги?
Кламс мчался во всю прыть, живо представляя себе огромную кучу денег, вываленную на ковер в гостиной его апартаментов с кондиционированным воздухом, и стараясь не замечать щемящую боль в груди. Он еще раз выстрелил вслепую. И тут он увидел, как что-то пролетело в воздухе у него над головой. Зеленый саквояж описал в небе дугу и исчез, упав в густые заросли.
Винни Кламс бросился за деньгами, вспоминая о том, как Ричи Варга предупреждал его, чтобы не опаздывал, и об этих чудовищных псах Варги.
– Отвали от этого саквояжа, козел! Отвали, слышишь!
Ему казалось, будто он орет, хотя на самом деле он произносил эти слова свистящим шепотом.
Он разгреб руками кусты, поскользнулся, упал, выронил пистолет. Матерясь и плюясь, поднялся на ноги, взял пушку и бросился бежать дальше. И повсюду, со всех сторон, были эти драные кусты и ничего больше.
Господи Всемогущий! Мне нужны эти деньги. Людям надо платить. Варга ждет свой куш. В какое же дерьмо вляпался он! «Мне нужны эти деньги, парень», – скажет он. Чудовищное видение промелькнуло в мозгу Кламса – три отрубленные головы с выколотыми глазами на серебряном подносе, – и страх забрался ему в печенки.
Кламс вновь врезался в кусты, он задыхался, боль в груди становилась все невыносимее. И вдруг он вдобавок почуял резкую боль в заду. И только рухнув наземь, сообразил: его пнули в зад.
– Все кончено, толстяк.
Умник хренов, подумал Кламс, перекатываясь на спину и готовясь одним выстрелом снести обидчику башку. Но тут в груди у него что-то взорвалось, и рука – та, с пистолетом, – онемела. Глаза широко раскрылись, багрово-синий язык вывалился изо рта. Перед взором все поплыло. Он не узнал даже черную дыру в стволе револьвера, приставленного ему прямо к лицу.
– Нет-нет, Кламс, только не это. Инфаркта у тебя быть не должно, – сказал Тоцци.
Он поднял Винни на ноги, как будто тот был легче перышка.
– Нет, такой подонок, как ты, так, за здорово живешь концы не отдаст.
Кламс издал звук, напоминающий шипение спущенной шины.
– Нет, Кламс, нет. Если ты начнешь помирать, тебе станет больно. По-настоящему больно. Так больно, как тем ребятам, скотина, которых ты превратил в наркоманов. Ты знаешь, о чем я, Кламс, клянусь, знаешь. Я следил за тобой долго, очень долго. Тебе казалось, будто закон можно обвести вокруг пальца, но так мы не играем. Твое время прошло, приятель.
Лицо Винни Кламса было сейчас похоже на помидор из Джерси – пунцовое, налитое и вот-вот лопнет. В глазах у него прояснилось уже настолько, чтобы различить свиное рыльце 44-го калибра. Он почувствовал, как ствол уткнулся ему в живот, похожий на брюхо больного водянкой.
Тоцци дохнул ему в лицо.
– Надеюсь, тебе будет больно.
У Кламса перехватило дыхание. Онемевшая рука постепенно отходила, и он понял, что по-прежнему держит в руке свою пушку.
– Погоди-ка, Майк, – выдохнул он, – только погоди.
Он отвел руку в сторону, нажал на спуск и проделал здоровенную дыру в глинистой почве прямо у ног Тоцци.
Тоцци отреагировал машинально, выстрелив в упор. Пуля прошла сквозь мясо и жир, попав Кламсу в живот.
– Это тебе за детей Гонсалеса, – прошептал Тоцци. – А это за маленького Паттерсона.
Вторая пуля размозжила кость.
– А это за детишек Торреса.
Последняя пуля пронзила аорту, задела позвоночник и вышла сзади.
Окровавленный труп рухнул на колени, затем завалился на сторону. Тоцци, глаза которого сейчас были широко раскрыты, извлек из заднего кармана сложенный листок бумаги, скомкал его и засунул в разинутый рот Кламса, помогая себе стволом револьвера.
Тяжело дыша, он уставился на безжизненное иссиня-серое лицо торговца наркотиками, мысленно проигрывая последние тридцать секунд их встречи.
– А откуда ж ты, ублюдок, имя мое узнал? – удивился он вслух.
А затем повернулся и исчез в густых зарослях.
Глава 3
Гиббонс ждал, пока Брент Иверс, специальный агент ФБР по связи, куратор работающих на подпольном положении агентов манхэттенского отдела, не кончит обихаживать ногти. Другие подрезают ногти или чистят их; Иверс же их обихаживал.
Гиббонс ничего не говорил – не спрашивал, зачем его вызвали, не заводил светской беседы. Иверсу рано или поздно придется переходить к сути дела, а Гиббонс меж тем может и подождать. У него масса свободного времени. Он в отставке.
Неподходящее помещение для конторы ФБР, подумал Гиббонс, оглядывая комнату. Да ему так всегда казалось. Бухарский ковер – одиннадцать на тринадцать футов. Огромный письменный стол красного дерева. Швейцарские напольные часы рядом с компьютером IBM. Цветная фотография президента на стене прямо над головой у Иверса. Стены странного желтоватого цвета, цвета яичного желтка. Гиббонс поискал взглядом фотографию Гувера, но ее нигде не было. Гуверу не пришлись бы по вкусу стены цвета желтка. Да и вообще желтые. Стены, по его мнению, должны были быть непременно белыми, без всяких примесей.
Да и одежда Иверса старику бы не понравилась. Костюм-тройка, синий в полоску. Булавка с сапфиром в молочно-голубом шелковом галстуке. И уголок шелкового платка в тон торчит из кармашка. Нежно-голубая сорочка с белым накладным воротничком. Крайне претенциозно, даже для главы манхэттенской конторы.
Иверс смел со стола обрезки ногтей и бросил их в корзинку для мусора. Нигде в другом месте Гиббонс не видел корзинку для мусора из дорогого дерева.
– Ну что ж, Берт, – сказал наконец Иверс, – как вам живется в отставке?
Никто не называл его Бертом или, упаси Боже, полным именем – Катберт. Для всех он был Гиббонсом, просто Гиббонсом. Он мог бы поставить Иверса на место – еще раз, но сейчас ему и впрямь было на все наплевать. Да и приятно время от времени выслушивать нечто в фальшивом дружеском тоне, это заставляет тебя ценить настоящую дружбу.
– В отставке... спокойно, – сказал Гиббонс. – Уже прочел уйму книг.
Иверс кивнул, на лице его играла двусмысленная ухмылка. Ему, должно быть, казалось, будто она придает его лицу загадочное и неприступное выражение, но он ошибался.
– Вам ведь вовсе не обязательно было уходить в отставку, не так ли? Вы, Берт, отвечали всем требованиям по здоровью. Бьюсь об заклад, вы могли служить до шестидесяти. А я мог бы замолвить за вас словечко в Вашингтоне... если бы вы меня, конечно, об этом попросили.
Гиббонс выпустил из легких воздух, долго и медленно. Это начинает понемногу становиться забавным. Иверс в нем просто души не чает. Он чертовски хорошо знал, как на самом деле относится к нему Иверс: старая перечница из былого Бюро, один из молодчиков Гувера. Знал он и о чем Иверс думает в данную минуту: поглядите-ка только на этого динозавра! Все еще придерживается стиля одежды, предписанного Гувером. Летний льняной полосатый костюм, белая сорочка, строгий галстук, черные башмаки на шнурках, начищенные до блеска, соломенная шляпа с полями. Да чего от него ждать другого? Придерживаясь тридцать лет одного стиля, нелегко, да и незачем его менять.
– Ладно, Иверс. – Гиббонс сделал паузу, чтобы дать начальнику сбросить напряжение, возникшее, когда он услышал свое имя без приставки «мистер» и уж подавно без титула. – Пятьдесят пять для агента солидный возраст, не правда ли? Старый конь борозды не портит, но тем не менее.
Гиббонс ухмыльнулся, обнажив здоровенные зубы. Иверс, потрогав себя за подбородок, улыбнулся в ответ.
– Мне, Берт, всегда нравились ваши поговорки. Древнеримский стиль, стиль Империи. Когда я читал ваши рапорты, мне казалось, будто я вернулся в колледж и готовлюсь к экзамену по латыни. Вы по-прежнему считаете ФБР римским легионом, блюдущим покой и порядок в Империи?
– В точности так.
Иверс неторопливо кивнул, он чересчур увлекся, демонстрируя эрудицию.
Гиббонс закинул ногу на ногу и потянул себя за ухо.
– С нежностями покончили, о'кей, Иверс? – Гиббонс не был большим мастаком по части светской беседы. – Скажите, зачем меня вызвали, или о детишках разговаривать будем?
Иверс откинулся в кресле.
– Кстати, относительно детишек. Есть один паренек, о котором мне хотелось бы поговорить.
– И как его звать?
– Майк Тоцци. Доводилось вам слышать о нем в последнее время?
Гиббонс несколько замешкался с ответом.
– Я не слышал о нем с тех пор, как Бюро во всей своей бесконечной мудрости решило перевести его на кладбище.
– А вам известно, почему его туда направили? Потому что он буян, самый настоящий ковбой и ему пора научиться выполнять приказания.
Гиббонс ностальгически усмехнулся. Да уж, типчик этот Тоцци, ничего не скажешь. Единственный напарник, с которым Гиббонсу нравилось работать.
– Но ведь его перевели к нам из ОБН, – напомнил он Иверсу.
В ОБН – в Отделе по борьбе с наркотиками – все сотрудники были сущими ковбоями, во всяком случае, так обстояло дело какое-то время назад. Когда речь заходила о том, чтобы найти управу на какую-нибудь акулу наркобизнеса, они всегда считали, что цель оправдывает средства. Гиббонс живо представил себе, как Тоцци приставляет пистолет к зеркальной витрине одного из этих чертовых заведений, как бы оно там ни называлось.
– Насколько я могу припомнить, одно время вам нравилось держать ковбоя в своей команде. Вы говорили, что кто-то все равно должен делать грязную работу. Вы еще называли его бойцовым псом нашей псарни, так мне кажется.
Воспоминания о прошлом Тоцци, казалось, совсем не интересовали Иверса.
– Так вы говорите, что ничего не слышали о Тоцци с тех пор, как ушли из Бюро?
– Он ведь приходился мне напарником, а не женой.
И слава Богу.
Иверс пристально посмотрел на Гиббонса, явно начавшего получать удовольствие от того, как складывается беседа.
– Тоцци нас озадачил, а возможно, и навлечет на нас неприятности. Возможно, будет страшный скандал. – Иверс говорил теперь строго и важно.
– А что он такого сделал?
– Исчез. И не исключено, перешел на другую сторону.
Перешел на другую сторону? Тоцци? Да никогда в жизни! Он, конечно, сумасшедший, но не дурак.
– В Бюро уже долгое время не было перебежчиков, – задумчиво произнес Гиббонс.
Иверс раскрыл досье и протянул его Гиббонсу.
– Узнаете?
В папке лежали три клочка бумаги, каждый из которых, теперь тщательно разглаженный и упакованный в отдельный пластиковый пакет, сперва был явно смят. Гиббонс вглядывался в листки: это были фотокопии первых листов из секретных досье ФБР. Каждый из них был подписан агентами, ведшими дело, – К. Гиббонсом и Майклом Тоцци. Последний лист был из досье некоего Винсента Клементи по прозвищу Кламс.
– Над всеми этими делами мы работали вместе с Тоцци, – сухо произнес Гиббонс. – Никто не взят. Недостаток улик во всех трех случаях.
– А поточнее?.. – сказал Иверс.
Гиббонс разложил пластиковые пакеты у себя на коленях.
– Гаррисон Лефковиц – популярный адвокат, знаменитость, пройдоха, каких мало. Мы с Тоцци поймали его на укрывательстве сбежавших преступников. Хотите или нет, но их следовало называть политзаключенными. У нас были видео– и магнитозаписи, удостоверяющие его вину, но по какой-то пустячной причине вы, Иверс, спустили это дело на тормозах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47