Ах да, соблазнительная блондинка, которая со стороны выглядела просто сногсшибательно, но в постели от нее было мало проку. Как там, черт возьми, ее звали? В конце концов меня все-таки осенило.
— Анита Меривел, — сказал я. — Танцовщица из “Ла-Копла”.
— А еще раньше, до нее?
— Да откуда мне знать? Думаете, я учет веду, что ли? Подобная линия допроса представлялась мне совершенной бессмыслицей. Я никак не мог взять в толк, что происходит, а когда мне что-нибудь непонятно, я начинаю нервничать. Я машинально сунул руку в карман за сигаретами, но едва успел достать их, как Граймс протянул руку и выхватил у меня пачку.
— Не возражаешь, если я угощусь? — с издевкой спросил он.
— Возражаю.
— Брось, Клей. Я же знаю, что ты это несерьезно. — С этими словами он вытащил из пачки сначала одну сигарету, а потом еще три. — Про запас, — объяснил он мне. — Ты же не против, правда?
— Я против, — заупрямился я.
Один из полицейских поднялся со своего места и подошел к нам.
— Мне что-то тоже покурить захотелось, — объявил он.
— Угощайся, Клей щедрый, — с готовностью предложил Граймс, протягивая мою пачку.
Курильщик вытащил четыре сигареты, спокойно передал остаток своему напарнику — ему досталось тоже штуки четыре, после чего смятая пустая пачка полетела в угол. Граймс усмехнулся, глядя на меня.
— Извини, Клей, — сказал он. — Похоже, тебе уже не осталось.
— Ничего, обойдусь, — заверил я его. — Я все равно собирался бросить курить.
Он закурил одну из моих сигарет и выпустил мне в лицо струйку дыма. Двое других тоже задымили, и, похоже, ни один из них глубоко не затягивался. Несмотря на жару, окна в тесной комнатушке были наглухо закупорены. Так что долго ждать, пока она наполнится дымом, не придется.
— Итак, вернемся к нашим баранам, — бодро сказал Граймс. — Ты собирался вспомнить, кто был у тебя до Аниты Меривел, — Я запамятовал, — ответил я. — Забыл их всех до единой.
— Какая жалость, — сочувственно покачал головой Граймс. — Такие золотые воспоминания, и вдруг все позабыто.
— Да, — согласился я. — И вправду обидно.
— Ладно, — сказал Граймс. — Тогда давай поговорим о будущем. Как ты думаешь, кто станет следующей? — После... как, ты говорил, ее зовут?
— Анита Меривел.
— Нет, я имел в виду ту, которая из новеньких.
— Про нее я вам не говорил.
— Так скажи сейчас.
— Элла.
— А фамилия у нее есть?
— Элла Синдерс.
— До чего же ты, однако, ловкий, — вроде бы позавидовал один из полицейских.
— Стараюсь, — в тон ответил я.
— И все-таки, — продолжал допытываться Граймс. — Кто, по твоему мнению, станет следующей? После Эллы?
— Не знаю, — признался я. — Еще не время загадывать.
— А как насчет Бетти? — неожиданно спросил он. — Она кто тебе? Из новеньких? Или из бывших?
Я сидел, недоуменно уставившись на него. Бетти? Какая еще, к черту, Бетти?
— Не знаю никакой Бетти, — в сердцах сказал я.
— А я уверен, что знаешь.
Я пытался соображать — неспроста ведь допытывается. Бетти... Бетти Бенсон? Прежняя соседка Мейвис Сент-Пол по комнате? Не ее же он имеет в виду, в самом-то деле. С какой стати полиции интересоваться ею? Но если я сейчас спрошу об этом, наша беседа перейдет в совсем иное русло, что было мне явно не на руку.
Если только Бетти Бенсон по какой-либо причине сама не заявила на меня. Заподозрила что-то неладное после моего ухода, позвонила в полицию, рассказала, как я выгляжу, припомнила, что я ссылался на Граймса. Это тоже была одна из возможностей, и отнюдь не самая приятная.
— А у вашей Бетти есть фамилия?
— А скольких Бетти ты вообще знаешь?
— Ни одной.
— Перестань, Клей, — одернул меня первый из напарников Граймса. — Хватит валять дурака. Мы знаем, что ты был у нее сегодня. Там по всему дому твои пальчики. На чашке, из которой ты пил кофе, короче повсюду.
Так, значит, все-таки Бетти Бенсон.
— А мне показалось, будто бы вы уверяли, что это не имеет отношения к Билли-Билли Кэнтелу, — брякнул я.
Теперь настал их черед удивляться, и, заметив это, я понял, что сболтнул лишнее. Если бы я не был таким измочаленным, уверен, такого со мной никогда не случилось бы. Прежде они не могли проследить цепочку взаимосвязей, теперь же на их лицах проступило выражение удовлетворения. Они были уверены, что сумели меня расколоть, в то время как я пока не догадывался, что именно они хотели от меня услышать.
Второй напарник щелкнул пальцами.
— Бетти Бенсон! — воскликнул он. — Прежняя соседка по комнате Сент-Пол!
— Так-так, — многозначительно сказал Граймс. Он бросил на меня взгляд инквизитора:
— Так, значит, ты не стал бы покрывать Билли-Билли Кэнтела, да? И не имеешь по-, нятия, где он? А при случае обязуешься самолично доставить его в полицию?
— Она что-то знала, — выдвинул предположение первый. Он очень волновался. — Она определенно что-то знала, возможно, даже видела Кэнтела, и он поторопился предупредить ее, чтобы держала язык за зубами. — Он перевел взгляд на меня:
— Что, не так? Она могла навредить Кэн-телу, и ты отправился туда, чтобы заплатить ей за молчание, верно?
— Да у вас, видать, совсем уже крыша поехала, — осерчал я. — Кэнтел и так по уши в дерьме, куда же еще хуже? Вам вполне хватит и того, что уже имеется. С теми показаниями, что у вас есть против него, беднягу уже сейчас можно посадить десять раз.
— Тогда что у нее делал ты? — спросил Граймс.
— Я не помню, — сказал я, начиная понемногу тревожиться, почему это Клэнси не торопится вытаскивать меня отсюда.
В следующее мгновение пришла и вовсе неприятная мысль: а когда, собственно, Клэнси вообще удастся разыскать меня? Граймс явно хотел повесить на меня что-то, но, по-видимому, понимал, что еще не все готово, что у него еще маловато доказательств, и поэтому тянет время и постарается продержать меня здесь, подальше от Клэнси, до тех пор, пока не выведает все, что ему нужно. А так как никакой вины за собой я не чувствовал, — что, надо признаться, со мной бывает крайне редко, — то, выходит, торчать мне у них до скончания века.
— Ладно, Клей, — сказал Граймс. — Рано или поздно тебе все равно придется признаться. Так почему бы тебе не облегчить жизнь всем нам и не сделать это пораньше?
— Я все еще не догадываюсь, чего вы добиваетесь от меня, — возразил я. — Я тем более не знаю, зачем меня сюда притащили.
— Тогда почему бы тебе просто не рассказать нам о Бетти Бенсон? А там, глядишь, и поймешь, зачем тебя сюда притащили.
Первый полицейский зашел мне за спину и налил себе стака-н. Вода в баллоне аппетитно забулькала, и я вдруг с тоской подумал о том, что комнатка невероятно тесная, душная и прокуренная и в ней нет кондиционеров. Я провел языком по губам. Хотелось пить. И почему, черт возьми, все это не могло произойти, например, не в декабре, а в самый разгар августа?
— Ну так что, Клей? — повторил Граймс.
— Что — что?
— Ты ведь наведывался сегодня к Бетти Бенсон, не так ли?
— По всей видимости, она уже настучала вам, что да, — признался я. — И что тут такого?
— Какие дела у тебя были к ней?
— Не помню.
— В котором часу ты туда приехал?
— Не могу сказать точно. Где-то в половине четвертого.
— А уехал?
— Часа в четыре.
— Выходит, ты пробыл там около получаса, так?
— Примерно. Минут двадцать, может, полчаса.
— Значит, ушел ты от нее в четыре часа, правильно?
— Да, приблизительно.
— Хорошо, — одобрил он. — Это вполне сойдет за признание. Если, конечно, ты сам не захочешь чистосердечно поведать нам о своей вине. Вообще-то это не обязательно, но так было бы гораздо проще.
— Какое еще признание? Что я такого сделал? Мысли лихорадочно заметались: что, в самом деле, произошло? Конечно, когда я только появился у нее перед дверью, Бетти Бенсон угрожала вызвать полицию, но потом все вроде бы уладилось, к обоюдному удовольствию. Да и не похоже это, судя по их настрою, на обыкновенную жалобу из разряда “он-ворвался-в-мою-квартиру”.
— Идем, оформим тебя на постой, как полагается, — сказал Граймс. — Тебе придется здесь задержаться.
— Послушайте, может быть, вы все-таки соизволите объяснить мне, что произошло? В чем меня обвиняют?
— У тебя будет возможность заглянуть мне через плечо, — пообещал он. — Идем, малыш. Ты свое теперь уже отгулял.
Мы вчетвером вернулись обратно к стойке дежурного, где я был зарегистрирован как задержанный по подозрению в убийстве. Жертва — Бетти Бенсон. Смерть наступила сегодня, приблизительно в четыре часа дня. И пока я, ошарашенный, все еще раздумывал над крутым поворотом судьбы, меня уже вели к маленькой камере, где мне предстояло остаться в полном одиночестве.
Глава 11
Бытует мнение, что в самом большом и самом современном городе мира и тюрьма должна быть какой-то особенной. Ну, знаете ли, разные там хромированные решетки, двуспальные кровати, цветные телевизоры в каждой камере и вежливые охранники в космических шлемах. Мне очень жаль, но я вынужден со всей ответственностью заявить, что городская каталажка Нью-Йорка безнадежно отличается от описанного идеала, подсказанного наивной гражданской гордостью. Все те же, что и в старые добрые времена, черные решетки, тяжелые и шероховатые на ощупь, а все остальное обшито листовым железом, словно корпус крейсера, и выкрашено веселенькой желтой краской. Железный пол, железный потолок, железные стены, подвешенная на цепях железная плита — изобретение какого-то шутника из городской администрации, почему-то решившего, что кровать в камере должна быть именно такой. И все это громыхает. Когда в одном конце коридора открывается дверь, то все кругом содрогается от грохота, и звучит это так, как будто у вас над ухом ударяют в огромный гонг с заставки кинокомпании Джея Артура Рэнка.
Ничего не скажешь, премиленькое местечко.
И я провел там — трудно представить — целых девятнадцать часов. В шесть часов вечера в регистрационный журнал внесли запись о моем задержании, после чего полицейские проводили меня в выделенную персонально для меня камеру, где конечно же не было ни двуспальной кровати, ни телевизора. Зато имелся в наличии унитаз, находившийся в самом углу, рядом с железной койкой, и моей первостепенной задачей стало немедленно вычистить его, так как необходимость в этом назрела, по-видимому, уже давно. Меня же никогда не возбуждала мысль провести вечер за подобным занятием, уж можете мне поверить.
Привезли меня после ужина, то есть я опоздал (распорядок в тюрьме как в пансионе, где кормежка входит в стоимость проживания), так что до следующего утра кормить меня никто не собирался. Разумеется, соседа по камере у меня тоже не оказалось. В городских каталажках почти все камеры одиночные и лишь одна общая — она находится на другом этаже и представляет собой вольер, куда свозят пьяниц. У меня не было также возможности видеть никого из своих соседей, так как камера по другую сторону коридора, находящаяся напротив моей, на данный момент пустовала.
Зато у меня оказался сосед в камере слева, и мы провели некоторое время за беседой о том о сем. Судя по скрипучему голосу и одышке, он был уже далеко не молод, да и тем для разговоров нашлось не ахти как много, поскольку оба мы старательно избегали упоминать о том, что нас привело сюда. Поэтому, поболтав некоторое время, мы решили сыграть в шашки. Играть в шашки в тюрьме, когда соперник тебе не виден, довольно просто. Для этого достаточно взять листок бумаги и начертить на нем шахматную доску. Второй игрок делает то же самое. Затем берутся двенадцать спичек и ломаются пополам. Половинки с серной головкой станут вашими шашками, а оставшиеся — вашего соперника. Затем ряд за рядом нумеруются все клетки доски, начиная с верхнего левого квадрата, а после остается лишь называть друг другу ходы, например с номера такого-то на номер такой-то.
Мой престарелый сосед, должно быть, всю жизнь провел в одиночных камерах, потому что играл в эти самые “заочные” шашки как заправский чемпион, и за двухча-совой бескомпромиссный турнир мне удалось лишь один-единственный раз вырвать у него победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Анита Меривел, — сказал я. — Танцовщица из “Ла-Копла”.
— А еще раньше, до нее?
— Да откуда мне знать? Думаете, я учет веду, что ли? Подобная линия допроса представлялась мне совершенной бессмыслицей. Я никак не мог взять в толк, что происходит, а когда мне что-нибудь непонятно, я начинаю нервничать. Я машинально сунул руку в карман за сигаретами, но едва успел достать их, как Граймс протянул руку и выхватил у меня пачку.
— Не возражаешь, если я угощусь? — с издевкой спросил он.
— Возражаю.
— Брось, Клей. Я же знаю, что ты это несерьезно. — С этими словами он вытащил из пачки сначала одну сигарету, а потом еще три. — Про запас, — объяснил он мне. — Ты же не против, правда?
— Я против, — заупрямился я.
Один из полицейских поднялся со своего места и подошел к нам.
— Мне что-то тоже покурить захотелось, — объявил он.
— Угощайся, Клей щедрый, — с готовностью предложил Граймс, протягивая мою пачку.
Курильщик вытащил четыре сигареты, спокойно передал остаток своему напарнику — ему досталось тоже штуки четыре, после чего смятая пустая пачка полетела в угол. Граймс усмехнулся, глядя на меня.
— Извини, Клей, — сказал он. — Похоже, тебе уже не осталось.
— Ничего, обойдусь, — заверил я его. — Я все равно собирался бросить курить.
Он закурил одну из моих сигарет и выпустил мне в лицо струйку дыма. Двое других тоже задымили, и, похоже, ни один из них глубоко не затягивался. Несмотря на жару, окна в тесной комнатушке были наглухо закупорены. Так что долго ждать, пока она наполнится дымом, не придется.
— Итак, вернемся к нашим баранам, — бодро сказал Граймс. — Ты собирался вспомнить, кто был у тебя до Аниты Меривел, — Я запамятовал, — ответил я. — Забыл их всех до единой.
— Какая жалость, — сочувственно покачал головой Граймс. — Такие золотые воспоминания, и вдруг все позабыто.
— Да, — согласился я. — И вправду обидно.
— Ладно, — сказал Граймс. — Тогда давай поговорим о будущем. Как ты думаешь, кто станет следующей? — После... как, ты говорил, ее зовут?
— Анита Меривел.
— Нет, я имел в виду ту, которая из новеньких.
— Про нее я вам не говорил.
— Так скажи сейчас.
— Элла.
— А фамилия у нее есть?
— Элла Синдерс.
— До чего же ты, однако, ловкий, — вроде бы позавидовал один из полицейских.
— Стараюсь, — в тон ответил я.
— И все-таки, — продолжал допытываться Граймс. — Кто, по твоему мнению, станет следующей? После Эллы?
— Не знаю, — признался я. — Еще не время загадывать.
— А как насчет Бетти? — неожиданно спросил он. — Она кто тебе? Из новеньких? Или из бывших?
Я сидел, недоуменно уставившись на него. Бетти? Какая еще, к черту, Бетти?
— Не знаю никакой Бетти, — в сердцах сказал я.
— А я уверен, что знаешь.
Я пытался соображать — неспроста ведь допытывается. Бетти... Бетти Бенсон? Прежняя соседка Мейвис Сент-Пол по комнате? Не ее же он имеет в виду, в самом-то деле. С какой стати полиции интересоваться ею? Но если я сейчас спрошу об этом, наша беседа перейдет в совсем иное русло, что было мне явно не на руку.
Если только Бетти Бенсон по какой-либо причине сама не заявила на меня. Заподозрила что-то неладное после моего ухода, позвонила в полицию, рассказала, как я выгляжу, припомнила, что я ссылался на Граймса. Это тоже была одна из возможностей, и отнюдь не самая приятная.
— А у вашей Бетти есть фамилия?
— А скольких Бетти ты вообще знаешь?
— Ни одной.
— Перестань, Клей, — одернул меня первый из напарников Граймса. — Хватит валять дурака. Мы знаем, что ты был у нее сегодня. Там по всему дому твои пальчики. На чашке, из которой ты пил кофе, короче повсюду.
Так, значит, все-таки Бетти Бенсон.
— А мне показалось, будто бы вы уверяли, что это не имеет отношения к Билли-Билли Кэнтелу, — брякнул я.
Теперь настал их черед удивляться, и, заметив это, я понял, что сболтнул лишнее. Если бы я не был таким измочаленным, уверен, такого со мной никогда не случилось бы. Прежде они не могли проследить цепочку взаимосвязей, теперь же на их лицах проступило выражение удовлетворения. Они были уверены, что сумели меня расколоть, в то время как я пока не догадывался, что именно они хотели от меня услышать.
Второй напарник щелкнул пальцами.
— Бетти Бенсон! — воскликнул он. — Прежняя соседка по комнате Сент-Пол!
— Так-так, — многозначительно сказал Граймс. Он бросил на меня взгляд инквизитора:
— Так, значит, ты не стал бы покрывать Билли-Билли Кэнтела, да? И не имеешь по-, нятия, где он? А при случае обязуешься самолично доставить его в полицию?
— Она что-то знала, — выдвинул предположение первый. Он очень волновался. — Она определенно что-то знала, возможно, даже видела Кэнтела, и он поторопился предупредить ее, чтобы держала язык за зубами. — Он перевел взгляд на меня:
— Что, не так? Она могла навредить Кэн-телу, и ты отправился туда, чтобы заплатить ей за молчание, верно?
— Да у вас, видать, совсем уже крыша поехала, — осерчал я. — Кэнтел и так по уши в дерьме, куда же еще хуже? Вам вполне хватит и того, что уже имеется. С теми показаниями, что у вас есть против него, беднягу уже сейчас можно посадить десять раз.
— Тогда что у нее делал ты? — спросил Граймс.
— Я не помню, — сказал я, начиная понемногу тревожиться, почему это Клэнси не торопится вытаскивать меня отсюда.
В следующее мгновение пришла и вовсе неприятная мысль: а когда, собственно, Клэнси вообще удастся разыскать меня? Граймс явно хотел повесить на меня что-то, но, по-видимому, понимал, что еще не все готово, что у него еще маловато доказательств, и поэтому тянет время и постарается продержать меня здесь, подальше от Клэнси, до тех пор, пока не выведает все, что ему нужно. А так как никакой вины за собой я не чувствовал, — что, надо признаться, со мной бывает крайне редко, — то, выходит, торчать мне у них до скончания века.
— Ладно, Клей, — сказал Граймс. — Рано или поздно тебе все равно придется признаться. Так почему бы тебе не облегчить жизнь всем нам и не сделать это пораньше?
— Я все еще не догадываюсь, чего вы добиваетесь от меня, — возразил я. — Я тем более не знаю, зачем меня сюда притащили.
— Тогда почему бы тебе просто не рассказать нам о Бетти Бенсон? А там, глядишь, и поймешь, зачем тебя сюда притащили.
Первый полицейский зашел мне за спину и налил себе стака-н. Вода в баллоне аппетитно забулькала, и я вдруг с тоской подумал о том, что комнатка невероятно тесная, душная и прокуренная и в ней нет кондиционеров. Я провел языком по губам. Хотелось пить. И почему, черт возьми, все это не могло произойти, например, не в декабре, а в самый разгар августа?
— Ну так что, Клей? — повторил Граймс.
— Что — что?
— Ты ведь наведывался сегодня к Бетти Бенсон, не так ли?
— По всей видимости, она уже настучала вам, что да, — признался я. — И что тут такого?
— Какие дела у тебя были к ней?
— Не помню.
— В котором часу ты туда приехал?
— Не могу сказать точно. Где-то в половине четвертого.
— А уехал?
— Часа в четыре.
— Выходит, ты пробыл там около получаса, так?
— Примерно. Минут двадцать, может, полчаса.
— Значит, ушел ты от нее в четыре часа, правильно?
— Да, приблизительно.
— Хорошо, — одобрил он. — Это вполне сойдет за признание. Если, конечно, ты сам не захочешь чистосердечно поведать нам о своей вине. Вообще-то это не обязательно, но так было бы гораздо проще.
— Какое еще признание? Что я такого сделал? Мысли лихорадочно заметались: что, в самом деле, произошло? Конечно, когда я только появился у нее перед дверью, Бетти Бенсон угрожала вызвать полицию, но потом все вроде бы уладилось, к обоюдному удовольствию. Да и не похоже это, судя по их настрою, на обыкновенную жалобу из разряда “он-ворвался-в-мою-квартиру”.
— Идем, оформим тебя на постой, как полагается, — сказал Граймс. — Тебе придется здесь задержаться.
— Послушайте, может быть, вы все-таки соизволите объяснить мне, что произошло? В чем меня обвиняют?
— У тебя будет возможность заглянуть мне через плечо, — пообещал он. — Идем, малыш. Ты свое теперь уже отгулял.
Мы вчетвером вернулись обратно к стойке дежурного, где я был зарегистрирован как задержанный по подозрению в убийстве. Жертва — Бетти Бенсон. Смерть наступила сегодня, приблизительно в четыре часа дня. И пока я, ошарашенный, все еще раздумывал над крутым поворотом судьбы, меня уже вели к маленькой камере, где мне предстояло остаться в полном одиночестве.
Глава 11
Бытует мнение, что в самом большом и самом современном городе мира и тюрьма должна быть какой-то особенной. Ну, знаете ли, разные там хромированные решетки, двуспальные кровати, цветные телевизоры в каждой камере и вежливые охранники в космических шлемах. Мне очень жаль, но я вынужден со всей ответственностью заявить, что городская каталажка Нью-Йорка безнадежно отличается от описанного идеала, подсказанного наивной гражданской гордостью. Все те же, что и в старые добрые времена, черные решетки, тяжелые и шероховатые на ощупь, а все остальное обшито листовым железом, словно корпус крейсера, и выкрашено веселенькой желтой краской. Железный пол, железный потолок, железные стены, подвешенная на цепях железная плита — изобретение какого-то шутника из городской администрации, почему-то решившего, что кровать в камере должна быть именно такой. И все это громыхает. Когда в одном конце коридора открывается дверь, то все кругом содрогается от грохота, и звучит это так, как будто у вас над ухом ударяют в огромный гонг с заставки кинокомпании Джея Артура Рэнка.
Ничего не скажешь, премиленькое местечко.
И я провел там — трудно представить — целых девятнадцать часов. В шесть часов вечера в регистрационный журнал внесли запись о моем задержании, после чего полицейские проводили меня в выделенную персонально для меня камеру, где конечно же не было ни двуспальной кровати, ни телевизора. Зато имелся в наличии унитаз, находившийся в самом углу, рядом с железной койкой, и моей первостепенной задачей стало немедленно вычистить его, так как необходимость в этом назрела, по-видимому, уже давно. Меня же никогда не возбуждала мысль провести вечер за подобным занятием, уж можете мне поверить.
Привезли меня после ужина, то есть я опоздал (распорядок в тюрьме как в пансионе, где кормежка входит в стоимость проживания), так что до следующего утра кормить меня никто не собирался. Разумеется, соседа по камере у меня тоже не оказалось. В городских каталажках почти все камеры одиночные и лишь одна общая — она находится на другом этаже и представляет собой вольер, куда свозят пьяниц. У меня не было также возможности видеть никого из своих соседей, так как камера по другую сторону коридора, находящаяся напротив моей, на данный момент пустовала.
Зато у меня оказался сосед в камере слева, и мы провели некоторое время за беседой о том о сем. Судя по скрипучему голосу и одышке, он был уже далеко не молод, да и тем для разговоров нашлось не ахти как много, поскольку оба мы старательно избегали упоминать о том, что нас привело сюда. Поэтому, поболтав некоторое время, мы решили сыграть в шашки. Играть в шашки в тюрьме, когда соперник тебе не виден, довольно просто. Для этого достаточно взять листок бумаги и начертить на нем шахматную доску. Второй игрок делает то же самое. Затем берутся двенадцать спичек и ломаются пополам. Половинки с серной головкой станут вашими шашками, а оставшиеся — вашего соперника. Затем ряд за рядом нумеруются все клетки доски, начиная с верхнего левого квадрата, а после остается лишь называть друг другу ходы, например с номера такого-то на номер такой-то.
Мой престарелый сосед, должно быть, всю жизнь провел в одиночных камерах, потому что играл в эти самые “заочные” шашки как заправский чемпион, и за двухча-совой бескомпромиссный турнир мне удалось лишь один-единственный раз вырвать у него победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31