И нашел то, что искал — бог весть что это такое. — а теперь не знал, как ему поступить. — Она пожала плечами. — А я тем временем тоже разобралась в себе. Но он об этом так и не узнал. А ему стоило только поманить меня пальцем, и я бы бросила все и ушла с ним. — Она глядела вниз на реку. — Никакие дети, мужья, ничто на свете не остановило бы меня. Ничто, позови он меня только.
— Что же такое он нашел? — понизив голос, прохрипел Тернер.
— Не знаю. Он что-то нашел и говорил об этом с Прашко, но ничего от него не добился. Лео это предвидел, но он должен был убедиться, вернуться к старому и проверить. Он хотел знать твердо, что может рассчитывать только на себя.
— Откуда вам все это известно? Что еще он вам рас сказывал?
— Меньше, чем ему казалось, вероятно. Я для него была как бы частью его самого. — Она пожала плечами. — Я была его другом, а друзья не задают вопросов. Не так ли?
— Продолжайте.
— «Роули уезжает в Ганновер, — сказал он. — Завтра вечером Роули уезжает в Ганновер». И тут же пригласил меня пообедать с ним в КЈнигсвинтере. «Это будет особый обед». Я спросила: «Ты хочешь отпраздновать что-то?» «Нет, нет, Хейзел, это не празднование. Просто сейчас особые дни, — сказал он. — Да и времени остается мало. Договора со мной уже не возобновят. После декабря все будет кончено. Так почему бы нам не пообедать вместе как-нибудь?» И он загадочно поглядел на меня. И потом мы снова отправились бродить по нашим любимым местам — он вел меня, я шла за ним. «Мы встретимся в Ре-магене, — сказал он, — мы встретимся здесь». И вдруг спросил: «Послушай, Хейзел, какого черта Роули таскается в Ганновер, что у него на уме?» А это было за два дня до их митинга — вот что он имел в виду.
Она очень забавно вдруг взяла и передразнила Лео: нахмурила брови с преувеличенным, явно наигранным, наивным простодушием — так, по-видимому, она нередко поддразнивала его, когда они оставались наедине.
— И что же было у Роули на уме? — спросил Тернер.
— Ничего, как выяснилось. Он никуда не поехал. И Лео, по-видимому, как-то узнал об этом, потому что забил отбой.
— Когда?
— Позвонил мне в пятницу утром.
— И что он сказал? Что именно он сказал?
— Именно это — что он не может встретиться со мной вечером. Причины он не объяснил. Истинной причины. Ужасно огорчен, неотложные дела. Крайне неотложные. Этаким официальным тоном: «Мне очень жаль, Хейзел».
— И это все?
— Я сказала: «Хорошо». — Она явно не хотела разыгрывать перед Тернером трагедию. — «Желаю удачи». — Она опять пожала плечами. — Больше я его не видела и не слышала. Он исчез, и я встревожилась не на шутку. Я звонила к нему домой день и ночь. Вот почему вы были приглашены к нам на обед. Я подумала, что вы можете кое-что знать. Но вы ничего не знали. Любому дураку это было ясно.
Хозяйка выписывала счет. Тернер подозвал ее, попросил подать еще воды, и она вышла.
— Видели когда-нибудь вы этот ключ?
Он неуклюже извлек его из служебного конверта и положил перед ней на скатерть. Она взяла ключ, внимательно поглядела на него, держа на ладони.
— Где вы его взяли?
— В КЈнигсвинтере. В кармане синего костюма.
— Этот костюм он надевал по четвергам, — сказала она, продолжая рассматривать ключ.
— Вы дали ему этот ключ? — спросил Тернер с неприкрытым осуждением. — Это ключ от вашего дома?
— Вероятно, это единственный ключ, который я бы ему не дала, — помолчав, проговорила она наконец. — Единственная вещь, которую я бы для него не сделала.
— Продолжайте.
— Мне кажется, он этого добивался от Парджитер. Эта сучка Мэри Краб сказала мне, что у него была интрижка с Парджитер. — Она поглядела на набережную, туда, где в затененном месте, куда не падал свет фонарей, застыл в ожидании «оппель», потом ее взгляд перекинулся за реку — туда, где стоял дом Лео. — Он говорил, что посольство завладело чем-то, что по праву принадлежит ему. Чем-то из давно прошедших лет. «Они в долгу передо мной, Хей зел!» Он не хотел сказать, что это за долг. Воспоминания, сказал он. Дела давно минувших дней. И я должна раз добыть ключ, чтобы он мог взять то, что принадлежит ему по праву. Я сказала: «Поговори с ними. Поговори с Роули — он человек гуманный». Но он сказал — нет, Роули последний человек на свете, с которым он станет об этом говорить. И ведь то, что ему нужно, не представляет собой ни какой ценности. Это хранится у них где-то под замком, и они даже сами об этом не подозревают. Вы хотите меня прервать? Не надо. Молчите и слушайте. Я сообщаю вам больше, чем вы заслуживаете.
Она отпила немного виски.
— Это была, кажется, наша третья встреча… у нас в доме . Он лежал в постели и вдруг принялся говорить об этом: «Пойми, в этом нет ничего дурного, это не имеет отношения к политике — просто мне кое-что принадлежит по праву». И все было бы просто, если бы он мог нести дежурство, но по рангу ему этого не положено. А там у них в связке есть один ключ; они даже никогда не заметят его отсутствия; они и не помнят, сколько там всего ключей. Ему нужен один-единственный ключ. — Внезапно она заговорила о другом. — Личность Роули как-то притягивала его к себе. Туалетная комната Роули завораживала его. Все эти мелочи, без которых не обходится ни один джентльмен. Ему нравилось рассматривать их. И временами все это как бы олицетворялось для него во мне: жена Роули — вот чем я была для него порой, и только. Ему хотелось знать все особенности нашего домашнего обихода: кто чистит Роули ботинки, у кого он шьет костюмы. И вот так, как бы мимоходом, одеваясь, он начал выкладывать на стол свои карты. Сделал вид, будто внезапно припомнил, о чем мы толковали всю ночь: «Да, послушай, Хейзел, ты же можешь раздобыть мне этот ключ? Когда-нибудь, когда Роули засидится допоздна у себя в кабинете. Позвони ему, скажи, что ты забыла что-нибудь в конференц-зале. Это же проще простого. А ключ этот — особенный, — сказал он. — Совсем непохожий на остальные, ты его сразу отличишь, Хейзел». Вот он, этот ключ, — сказала она бесстрастно, возвращая его Тернеру. — «Ты найдешь способ сделать это сам, — сказала я. — У тебя хватит на это сообразительности»,
— Этот разговор происходил до рождества?
— Да.
— Боже милостивый, какой же я дурак! — прошептал Тернер.
— Почему? В чем дело?
— Ни в чем. — Глаза его сияли, он внезапно воспрянул духом. — Я же не подумал о том, что он мог его украсть. Я думал, что он снял с ключа слепок, а он просто стянул. Стянул, и все!
— Он не вор! Он настоящий мужчина. Он стоит десятка таких, как вы!
— О, еще бы, еще бы! Вы же не простые, вы оба избранные! Я не раз слышал всю эту галиматью, можете не сомневаться. Вы живете особой, недоступной для простых смертных, высокой духовной жизнью! Не так ли? Вы — творцы жизни, а Роули — жалкий несчастный поденщик. Вы — избранные личности, вы двое, вы отмечены свыше, а Роули питается крохами с барского стола, потому что любит вас. А я-то все время думал, что они хихикают и перешептываются по адресу Дженни Парджитер. Бог ты мой! Ну и бедняга! — сказал он и поглядел в окно. — Жаль мне его. Брэдфилд всегда был и будет мне крепко не по нутру, что уж тут кривить душой, но, черт подери, я сочувствую ему от всего сердца.
Бросив несколько монет на стол, он спустился вместе с ней по каменным ступенькам отеля. Она казалась испуганной.
— Он вряд ли рассказывал вам про некую Маргарет Айкман? Он собирался жениться на ней, да будет вам известно. Это была единственная женщина, которую он любил.
— Он никогда не любил никого, кроме меня.
— Но он никогда и не упоминал о ней в разговоре с вами? А другим, между прочим, он рассказывал про нее. Всем, кроме вас. Это была его большая, настоящая любовь!
— Я вам не верю… никогда не поверю! Отворив дверцу машины, он наклонился к Хейзел.
— Вас не выбьешь из седла, верно? Вы достигли своего. Он любил вас. Весь мир может катиться к чертям собачьим, к войне, только бы ваш любовник был с вами!
— Да. Я достигла своего. Он снова обрел себя со мной. Я помогла ему обрести себя. И что бы он сейчас ни делал, теперь он уже такой, каким должен быть, настоящий. Мы взяли от жизни свое, и я не позволю вам разрушить то, что принадлежит нам, не позволю — ни вам, ни кому-либо другому. Он нашел меня.
— А кроме вас, что он нашел еще? Каким-то чудом ей вдруг удалось завести мотор.
— Он нашел меня, и это вернуло его к жизни, и все остальное — то, что он нашел там, внизу, — тоже помогло ему вернуться к жизни.
— Внизу! Где внизу? Куда он скрылся? Отвечайте! Вы знаете! Что он вам сказал?
Даже не поглядев назад, она медленно тронула машину и поехала вдоль набережной навстречу вечернему сумраку и тусклым отблескам огней.
Черный «оппель» отделился от тротуара и двинулся следом за ней. Тернер дал ему проехать, перебежал через улицу и вскочил в такси.
На стоянке в посольстве было полно машин, у ворот — двойной караул. «Роллс-ройс» посла снова стоял у подъезда, точно старое испытанное судно, готовое грудью встретить шторм. Тернер вихрем взлетел по лестнице, полы его плаща развевались как паруса, ключ был зажат в кулаке.
15. «СВЯТАЯ СВЯТЫХ»
Четверг. Вечер
Два дипкурьера стояли возле контрольного поста; черные кожаные сумки, надетые поверх форменных курток, придавали им вид парашютистов.
— Кто сегодня дежурный? — с ходу спросил Тернер. — Я думал, что вы отбыли, — сказал Гонт. — Еще вчера, в семь часов вечера, так мне…
Дипкурьеры поспешно посторонились, заскрипев кожей.
— Мне нужны ключи.
Гонт заметил, что лицо у Тернера рассечено и заклеено пластырем, и глаза у него округлились.
Тернер схватил телефонную трубку, протянул ее Гонту и распорядился:
— Вызовите дежурного. Скажите ему, чтобы он спустился вниз с ключами. Немедленно.
Гонт запротестовал. На секунду вестибюль качнулся, и все поплыло куда-то, потом стало на свое место. Тернер услышал глупое валлийское блеяние Гонта, жалобное и льстивое, и, грубо схватив его за руку, оттащил в сторону в темный коридор.
— Если вы не сделаете, как я вам сказал, вас вышвырнут отсюда к свиньям собачьим, и вы будете помнить меня до конца своей жизни.
— Я же объясняю вам: ключей не брали. Так где они?
— Здесь. У меня. В сейфе. Но вы не можете их получить, надо взять разрешение — вы же сами знаете!
— Они мне не нужны. Мне нужно только, чтобы вы их пересчитали, вот и все. Пересчитайте эти ключи, к чертовой матери.
Дипкурьеры смущенно переговаривались, понизив голос, с подчеркнуто незаинтересованным видом, но выкрики Тернера кромсали их диалог, рубили его, словно топором.
— Сколько должно быть ключей?
— Сорок семь.
Подозвав младшего охранника, Гонт отпер сейф, встроенный в обшитую панелью стену, и достал знакомую связку блестящих медных ключей. Оба дипкурьера, уже не в силах преодолеть любопытство, смотрели, как квадратные пальцы вахтера перебирают один ключ за другим, словно четки. Тернер пересчитал их раз, затем тут же — второй и протянул парню из охраны, который пересчитал их снова.
— Ну?
— Сорок шесть, — недовольно проворчал Гонт. — Действительно.
— Сорок шесть, — как эхо повторил охранник. — Одного не хватает.
— Когда их пересчитывали в последний раз?
— Это едва ли можно установить, — пробормотал Гонт. — Каждую неделю их брали, уносили, приносили.
Тернер указал на блестящую новую решетку, преграждавшую доступ к лестнице, ведущей в подвал.
— Как мне туда попасть?
— Я же вам объяснил. Ключ у Брэдфилда. Это запас ной аварийный выход, понимаете? Охрана не имеет к нему доступа.
— Как же попадают туда технические служащие? Уборщики, например, истопники?
— В котельную теперь, после Бремена, сделан отдельный ход, ясно? И там внизу тоже поставлены решетки. Истопники пользуются наружной лестницей, но проникнуть они могут только в котельную, не дальше. — У Гонта был уже порядком испуганный вид.
— Должна же существовать пожарная лестница… служебный лифт?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58