Даже затылком Оливер чувствует, что причина меланхолии Зои — он, по ее разумению, ему не следовало приезжать, лучше бы он оставил эту работу, он — сплошное притворство, а значит — ничто. Но даже ее всевидящий глаз не может умалить радость, которую он испытывает, глядя на безмерно счастливого Евгения. Россия никогда не заслуживала Грузии, настаивает Евгений, что-то сам говорит на английском, остальное переводит Хобэн. Всякий раз, когда христианская Грузия просила у России защиты от мусульманских орд, Россия похищала ее богатства и сажала Грузию под башмак…
Но экскурс в историю то и дело прерывается, потому что Евгений должен указать Оливеру то на горную крепость, то на дорогу, ведущую в Гори, городок, гордящийся тем, что именно там появился на свет Иосиф Сталин, то на церковь, если верить Евгению, ровесницу Христа, в которой помазывали на престол первых грузинских царей. Они проезжают дома, балконы которых висят над бездонной пропастью, железный памятник, похожий на колокольню, поставленный над могилой юноши из богатой семьи. С помощью Хобэна Евгений рассказывает Оливеру эту историю, упирая на моральный аспект. Юноша из богатой семьи был алкоголиком. Когда мать в очередной раз начала упрекать его, он у нее на глазах вышиб себе мозги выстрелом из револьвера. Евгений приставил палец к виску, чтобы показать, как это было. Отец, бизнесмен, потрясенный горем, распорядился положить тело юноши в чан с четырьмя тоннами меда, чтобы оно никогда не разложилось.
— Меда? — недоверчиво переспрашивает Оливер.
— Мед — идеальная гребаная среда для сохранения трупов, — весело отвечает Хобэн. — Спроси Зою, она химик. Может, она сохранит твое тело. — Они молчат, пока памятник не скрывается из виду. Хобэн вновь звонит по сотовому телефону. Нажимает три кнопки и уже разговаривает. Колонна останавливается на затерянной в горах бензоколонке, чтобы залить опустевшие топливные баки. В металлической клетке рядом с вонючим туалетом сидит бурый медведь. По его взгляду чувствуется, что людей он не любит. «Михаил Иванович говорит, что очень важно знать, на каком боку спит медведь, — терпеливо переводит Хобэн, оторвавшись от сотового телефона, но не выключая его. — Если медведь спит на левом боку, есть можно только правый бок. Левый очень жесткий. Если медведь машет левой лапой, есть надо правую. Ты хочешь отведать медвежатины?»
— Нет, благодарю.
— Тебе следовало ей написать. Она сходила с ума, дожидаясь, когда ты вернешься.
Хобэн возобновляет прерванный телефонный разговор. Жаркие солнечные лучи раскаляют дорогу, плавят асфальт. Салон наполнен ароматом соснового леса. Они проезжают старый дом, стоящий в каштановой рощице.
Дверь дома открыта. «Дверь закрыта, муж дома, — переводит Хобэн слова Евгения. — Дверь открыта — он на работе, так что можно войти и трахнуть жену».
Они поднимаются все выше, равнины остались далеко внизу. Под бесконечным небом сверкают белоснежные вершины гор. Далеко впереди, прячась в мареве, лежит Черное море. Придорожная часовенка предупреждает об опасном повороте. Сбросив скорость практически до нуля, Михаил швыряет пригоршню монет старику, сидящему на ступеньках.
— Этот парень — гребаный миллионер, — мечтательно-цедит Хобэн.
Евгений приказывает остановиться у большущей ивы, к ветвям которой привязаны цветные ленточки.
— Это дерево желаний, объясняет Хобэн, опять переводя слова Евгения. — Рядом с ним можно загадывать только добрые желания. Злые желания ударят по тому, кто их загадал. У тебя есть злые желания?
— Нет, — отвечает Оливер.
— Лично у меня постоянно злые желания, особенно вечером и утром, когда просыпаюсь. Евгений Иванович родился в Сенаки, — переключается Хобэн на перевод под крики Евгения, указывающего на долину. — Михаил Иванович тоже родился в Сенаки. У нас был дом в военном городке под Сенаки. Очень большой и хороший дом. Мой отец был хорошим человеком. Все мингрелы любили моего отца. Мой отец был здесь счастлив. — Евгений повышает голос, рука его перемещается в сторону морского побережья. — Я учился в батумской школе. Я учился в батумском нахимовском училище. Моя жена родилась в Батуми. Хочешь и дальше слушать это дерьмо? — спрашивает Хобэн, набирая номер на сотовом телефоне.
— Да, пожалуйста.
— До Ленинграда я учился в Одесском университете. Изучал кораблестроение, строительство домов, портовых сооружений. Моя душа — в водах Черного моря. Моя душа в горах Мингрелии. Здесь я и умру. Ты хочешь, чтобы я оставил дверь открытой и ты мог трахнуть мою жену?
— Нет.
— Это оскорбительно, знаешь ли. — Вновь нажатие кнопок на телефоне. — Для нас это очень личное, для нас обоих. Андрей? Привет. Это Аликс. Рядом со мной парень, который не хочет трахнуть мою жену. Почему не хочет?
Еще одна остановка. На этот раз Хобэн молчит. Михаил и Евгений вместе выходят из «ЗИЛа», бок о бок пересекают дорогу. Оливер, подчиняясь велению души, следует за ними. Никто ему не препятствует. На обочине мужчины, которые ведут за собой ослов, груженных апельсинами и капустой, останавливаются. Дети в оборванной одежде перестают играть. Все смотрят, как братья, а следом за ними Оливер поднимаются по черной лестнице, заросшей сорняками. Ступени лестницы из мрамора. Так же как и перила, бегущие по одну ее сторону. Братья входят в вымощенный черным мрамором грот. В вырубленной в стене нише стоит скульптура офицера Красной армии с забинтованными ранами, героически ведущего своих солдат в атаку. Рядом со скульптурой, в стеклянном ларце, старая, выцветшая фотография молодого русского офицера в пилотке. Михаил и Евгений стоят плечом к плечу, склонив головы, сложив руки в молитве. Потом вместе, словно получив приказ свыше, отступают на шаг, несколько раз крестятся.
— Наш отец, — дрогнувшим голосом объясняет Евгений.
Они возвращаются к «ЗИЛу». Очередной крутой поворот выводит их к армейскому блокпосту. Опустив стекло, но не останавливаясь, Михаил хлопает правой рукой по левому плечу, показывая, что везет большого начальника, но солдаты и не думают освобождать дорогу. Выругавшись, Михаил жмет на педаль тормоза. Тем временем из следующего за ними «ЗИЛа» выскакивает Тимур, организатор, бросается к офицеру, командующему блокпостом, они обнимаются и целуются. Кавалькада может следовать дальше. Они достигают вершины. Перед ними открывается благодатная земля.
— Он говорит, что через час будем на месте, — переводит Хобэн. — На лошадях, он говорит, дорога заняла бы два дня. Там ему самое место. В веке греба-ных лошадей.
Взлетно-посадочная площадка, часовые, вертолет с вращающимися лопастями, стеной уходящая вверх гора. Евгений, Хобэн, Тинатин, Михаил и Оливер летят первым бортом вместе с ящиком водки и картиной, на которой изображена грустная старая дама в кружевных воротниках. Вместе с ними она прибыла из Москвы, лишившись нескольких кусочков гипсовой рамы. Вертолет поднимается над водопадом, следует козьей тропой, огибает гору и ныряет меж двух покрытых снегом пиков, чтобы опуститься в зеленой долине, формой напоминающей крест. К каждому торцу прилепилась деревушка, в центре стоит старинный каменный монастырь, окруженный виноградниками, амбарами, пастбищами, лесами. Неподалеку от монастыря синеет небольшое озерцо. Все выгружаются из вертолета, Оливер — последним. К ним спешат горцы и дети, и Оливер отмечает, что у детей действительно каштановые волосы. Вертолет взмывает в воздух, шум его двигателей стихает, как только он скрывается за гребнем. Оливер вдыхает запахи сосновой хвои и меда, слышит шепот травы и журчание ручья. Освежеванный барашек свисает с дерева. Над костром поднимается дым. Толстые, сотканные вручную алые и розовые ковры лежат на траве. Рога для питья и бурдюки с вином — на столе. Крестьяне толпятся вокруг. Евгений и Тинатин обнимаются с ними. Хобэн сидит на валуне, говорит по телефону, никого не обнимает. Вертолет возвращается с Зоей, Павлом, еще двумя дочерьми Евгения и их мужьями, снова улетает. Михаил и бородатый гигант, вооружившись охотничьими ружьями, уходят в лес. Оливер идет к одноэтажному деревянному крестьянскому дому, стоящему посреди чуть наклонного двора. Вначале внутри царит чернильная тьма. Но проходит время, и он различает кирпичный камин, железную плиту. Пахнет лавровым листом, лавандой и чесноком. В спальнях — голые полы и яркие иконы в ободранных рамах: младенец Иисус, сосущий прикрытую грудь Девы Марии, Иисус, распятый на кресте, но такой радостный, словно Он уже возносится на небеса, Иисус, вернувшийся домой, восседающий по правую руку Его Отца.
— Что Москва запрещает, Мингрелия любит, — переводит Хобэн слова Евгения, зевает. — Само собой, — добавляет он.
Появляется кошка и получает свою долю приветствий. Старой печальной даме в крошащейся гипсовой раме определяют место над камином. Дети толпятся на пороге, хотят посмотреть, какие чудеса Тинатин привезла из города. Из деревни доносится музыка. На кухне кто-то поет — Зоя.
— Ты согласен с тем, что она поет, как блеет? — любопытствует Хобэн.
— Нет.
— Значит, ты в нее влюблен, — удовлетворенно констатирует он, набирая номер.
Пир длится два дня, но еще в конце первого Оливер вдруг обнаруживает, что присутствует на деловом совещании самого высокого уровня с участием старейшин. Но до этого он успевает узнать многое другое. Что при охоте на медведя лучше стрелять в глаз, потому что в остальных местах их тело защищено пуленепробиваемой броней из засохшей глины. Что мингрельские вина изготавливаются из разных сортов винограда и называются «Колоши», «Панеши», «Чоди» и «Камури». Что произносить тост, налив в стакан пиво, все равно что проклинать человека, за которого поднимается тост. Что предки мингрелов — те самые аргонавты, которые под предводительством Ясона приплыли сюда за Золотым Руном и построили крепость в двадцати километрах отсюда, где его и хранили. А сверкающий дикими глазами священник, который, похоже, никогда не слышал о Русской революции, объясняет Оливеру, что перед тем, как креститься, надо сложить два пальца и большой палец (или только большой и четвертый пальцы, его пальцы фокусника никак не могут этого запомнить), поднять их вверх, чтобы дать знать о своем желании Святой Троице, затем коснуться лба и правой и левой сторон живота, чтобы, посмотрев вниз, не увидеть дьявольского креста.
— В противном случае они могут набить тебе задницу клевером, — добавляет Хобэн и повторяет шутку на русском своему телефонному собеседнику.
Деловое совещание, на котором присутствует Оливер, посвящено реализации Великой Мечты Евгения. Мечта эта — объединить четыре деревни, расположенные в долине-кресте, в единый винодельческий кооператив. Чтобы этот кооператив, используя всю землю, рабочие руки, ресурсы четырех деревень и передовые технологии таких стран, как Испания, смог производить вино, которому не будет равных не только в Мин-грелии, не только в Грузии, но и во всем мире.
— Этот будет стоить многие миллионы, — лаконично комментирует Хобэн. — Возможно, миллиарды. Никто не имеет об этом ни малейшего понятия. «Мы должны строить дороги. Мы должны строить дамбы. И должны закупать сельскохозяйственную технику и создавать винохранилища». А кто заплатит за все это дерьмо?
Ответ однозначный: Михаил и Евгений Ивановичи Орловы. Евгений уже привозил виноградарей из Бордо, Риохи и долины Напа. В один голос они заявили, что вина превосходны. Приглашенные им специалисты замеряли температуру и количество выпадающих осадков, углы наклона склонов и уровень загрязнения, брали образцы почв. Ирригаторы, дорожные строители, перевозчики и импортеры просчитывали затраты, необходимые для воплощения его планов в жизнь, и пришли к выводу, что планы эти вполне реальны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Но экскурс в историю то и дело прерывается, потому что Евгений должен указать Оливеру то на горную крепость, то на дорогу, ведущую в Гори, городок, гордящийся тем, что именно там появился на свет Иосиф Сталин, то на церковь, если верить Евгению, ровесницу Христа, в которой помазывали на престол первых грузинских царей. Они проезжают дома, балконы которых висят над бездонной пропастью, железный памятник, похожий на колокольню, поставленный над могилой юноши из богатой семьи. С помощью Хобэна Евгений рассказывает Оливеру эту историю, упирая на моральный аспект. Юноша из богатой семьи был алкоголиком. Когда мать в очередной раз начала упрекать его, он у нее на глазах вышиб себе мозги выстрелом из револьвера. Евгений приставил палец к виску, чтобы показать, как это было. Отец, бизнесмен, потрясенный горем, распорядился положить тело юноши в чан с четырьмя тоннами меда, чтобы оно никогда не разложилось.
— Меда? — недоверчиво переспрашивает Оливер.
— Мед — идеальная гребаная среда для сохранения трупов, — весело отвечает Хобэн. — Спроси Зою, она химик. Может, она сохранит твое тело. — Они молчат, пока памятник не скрывается из виду. Хобэн вновь звонит по сотовому телефону. Нажимает три кнопки и уже разговаривает. Колонна останавливается на затерянной в горах бензоколонке, чтобы залить опустевшие топливные баки. В металлической клетке рядом с вонючим туалетом сидит бурый медведь. По его взгляду чувствуется, что людей он не любит. «Михаил Иванович говорит, что очень важно знать, на каком боку спит медведь, — терпеливо переводит Хобэн, оторвавшись от сотового телефона, но не выключая его. — Если медведь спит на левом боку, есть можно только правый бок. Левый очень жесткий. Если медведь машет левой лапой, есть надо правую. Ты хочешь отведать медвежатины?»
— Нет, благодарю.
— Тебе следовало ей написать. Она сходила с ума, дожидаясь, когда ты вернешься.
Хобэн возобновляет прерванный телефонный разговор. Жаркие солнечные лучи раскаляют дорогу, плавят асфальт. Салон наполнен ароматом соснового леса. Они проезжают старый дом, стоящий в каштановой рощице.
Дверь дома открыта. «Дверь закрыта, муж дома, — переводит Хобэн слова Евгения. — Дверь открыта — он на работе, так что можно войти и трахнуть жену».
Они поднимаются все выше, равнины остались далеко внизу. Под бесконечным небом сверкают белоснежные вершины гор. Далеко впереди, прячась в мареве, лежит Черное море. Придорожная часовенка предупреждает об опасном повороте. Сбросив скорость практически до нуля, Михаил швыряет пригоршню монет старику, сидящему на ступеньках.
— Этот парень — гребаный миллионер, — мечтательно-цедит Хобэн.
Евгений приказывает остановиться у большущей ивы, к ветвям которой привязаны цветные ленточки.
— Это дерево желаний, объясняет Хобэн, опять переводя слова Евгения. — Рядом с ним можно загадывать только добрые желания. Злые желания ударят по тому, кто их загадал. У тебя есть злые желания?
— Нет, — отвечает Оливер.
— Лично у меня постоянно злые желания, особенно вечером и утром, когда просыпаюсь. Евгений Иванович родился в Сенаки, — переключается Хобэн на перевод под крики Евгения, указывающего на долину. — Михаил Иванович тоже родился в Сенаки. У нас был дом в военном городке под Сенаки. Очень большой и хороший дом. Мой отец был хорошим человеком. Все мингрелы любили моего отца. Мой отец был здесь счастлив. — Евгений повышает голос, рука его перемещается в сторону морского побережья. — Я учился в батумской школе. Я учился в батумском нахимовском училище. Моя жена родилась в Батуми. Хочешь и дальше слушать это дерьмо? — спрашивает Хобэн, набирая номер на сотовом телефоне.
— Да, пожалуйста.
— До Ленинграда я учился в Одесском университете. Изучал кораблестроение, строительство домов, портовых сооружений. Моя душа — в водах Черного моря. Моя душа в горах Мингрелии. Здесь я и умру. Ты хочешь, чтобы я оставил дверь открытой и ты мог трахнуть мою жену?
— Нет.
— Это оскорбительно, знаешь ли. — Вновь нажатие кнопок на телефоне. — Для нас это очень личное, для нас обоих. Андрей? Привет. Это Аликс. Рядом со мной парень, который не хочет трахнуть мою жену. Почему не хочет?
Еще одна остановка. На этот раз Хобэн молчит. Михаил и Евгений вместе выходят из «ЗИЛа», бок о бок пересекают дорогу. Оливер, подчиняясь велению души, следует за ними. Никто ему не препятствует. На обочине мужчины, которые ведут за собой ослов, груженных апельсинами и капустой, останавливаются. Дети в оборванной одежде перестают играть. Все смотрят, как братья, а следом за ними Оливер поднимаются по черной лестнице, заросшей сорняками. Ступени лестницы из мрамора. Так же как и перила, бегущие по одну ее сторону. Братья входят в вымощенный черным мрамором грот. В вырубленной в стене нише стоит скульптура офицера Красной армии с забинтованными ранами, героически ведущего своих солдат в атаку. Рядом со скульптурой, в стеклянном ларце, старая, выцветшая фотография молодого русского офицера в пилотке. Михаил и Евгений стоят плечом к плечу, склонив головы, сложив руки в молитве. Потом вместе, словно получив приказ свыше, отступают на шаг, несколько раз крестятся.
— Наш отец, — дрогнувшим голосом объясняет Евгений.
Они возвращаются к «ЗИЛу». Очередной крутой поворот выводит их к армейскому блокпосту. Опустив стекло, но не останавливаясь, Михаил хлопает правой рукой по левому плечу, показывая, что везет большого начальника, но солдаты и не думают освобождать дорогу. Выругавшись, Михаил жмет на педаль тормоза. Тем временем из следующего за ними «ЗИЛа» выскакивает Тимур, организатор, бросается к офицеру, командующему блокпостом, они обнимаются и целуются. Кавалькада может следовать дальше. Они достигают вершины. Перед ними открывается благодатная земля.
— Он говорит, что через час будем на месте, — переводит Хобэн. — На лошадях, он говорит, дорога заняла бы два дня. Там ему самое место. В веке греба-ных лошадей.
Взлетно-посадочная площадка, часовые, вертолет с вращающимися лопастями, стеной уходящая вверх гора. Евгений, Хобэн, Тинатин, Михаил и Оливер летят первым бортом вместе с ящиком водки и картиной, на которой изображена грустная старая дама в кружевных воротниках. Вместе с ними она прибыла из Москвы, лишившись нескольких кусочков гипсовой рамы. Вертолет поднимается над водопадом, следует козьей тропой, огибает гору и ныряет меж двух покрытых снегом пиков, чтобы опуститься в зеленой долине, формой напоминающей крест. К каждому торцу прилепилась деревушка, в центре стоит старинный каменный монастырь, окруженный виноградниками, амбарами, пастбищами, лесами. Неподалеку от монастыря синеет небольшое озерцо. Все выгружаются из вертолета, Оливер — последним. К ним спешат горцы и дети, и Оливер отмечает, что у детей действительно каштановые волосы. Вертолет взмывает в воздух, шум его двигателей стихает, как только он скрывается за гребнем. Оливер вдыхает запахи сосновой хвои и меда, слышит шепот травы и журчание ручья. Освежеванный барашек свисает с дерева. Над костром поднимается дым. Толстые, сотканные вручную алые и розовые ковры лежат на траве. Рога для питья и бурдюки с вином — на столе. Крестьяне толпятся вокруг. Евгений и Тинатин обнимаются с ними. Хобэн сидит на валуне, говорит по телефону, никого не обнимает. Вертолет возвращается с Зоей, Павлом, еще двумя дочерьми Евгения и их мужьями, снова улетает. Михаил и бородатый гигант, вооружившись охотничьими ружьями, уходят в лес. Оливер идет к одноэтажному деревянному крестьянскому дому, стоящему посреди чуть наклонного двора. Вначале внутри царит чернильная тьма. Но проходит время, и он различает кирпичный камин, железную плиту. Пахнет лавровым листом, лавандой и чесноком. В спальнях — голые полы и яркие иконы в ободранных рамах: младенец Иисус, сосущий прикрытую грудь Девы Марии, Иисус, распятый на кресте, но такой радостный, словно Он уже возносится на небеса, Иисус, вернувшийся домой, восседающий по правую руку Его Отца.
— Что Москва запрещает, Мингрелия любит, — переводит Хобэн слова Евгения, зевает. — Само собой, — добавляет он.
Появляется кошка и получает свою долю приветствий. Старой печальной даме в крошащейся гипсовой раме определяют место над камином. Дети толпятся на пороге, хотят посмотреть, какие чудеса Тинатин привезла из города. Из деревни доносится музыка. На кухне кто-то поет — Зоя.
— Ты согласен с тем, что она поет, как блеет? — любопытствует Хобэн.
— Нет.
— Значит, ты в нее влюблен, — удовлетворенно констатирует он, набирая номер.
Пир длится два дня, но еще в конце первого Оливер вдруг обнаруживает, что присутствует на деловом совещании самого высокого уровня с участием старейшин. Но до этого он успевает узнать многое другое. Что при охоте на медведя лучше стрелять в глаз, потому что в остальных местах их тело защищено пуленепробиваемой броней из засохшей глины. Что мингрельские вина изготавливаются из разных сортов винограда и называются «Колоши», «Панеши», «Чоди» и «Камури». Что произносить тост, налив в стакан пиво, все равно что проклинать человека, за которого поднимается тост. Что предки мингрелов — те самые аргонавты, которые под предводительством Ясона приплыли сюда за Золотым Руном и построили крепость в двадцати километрах отсюда, где его и хранили. А сверкающий дикими глазами священник, который, похоже, никогда не слышал о Русской революции, объясняет Оливеру, что перед тем, как креститься, надо сложить два пальца и большой палец (или только большой и четвертый пальцы, его пальцы фокусника никак не могут этого запомнить), поднять их вверх, чтобы дать знать о своем желании Святой Троице, затем коснуться лба и правой и левой сторон живота, чтобы, посмотрев вниз, не увидеть дьявольского креста.
— В противном случае они могут набить тебе задницу клевером, — добавляет Хобэн и повторяет шутку на русском своему телефонному собеседнику.
Деловое совещание, на котором присутствует Оливер, посвящено реализации Великой Мечты Евгения. Мечта эта — объединить четыре деревни, расположенные в долине-кресте, в единый винодельческий кооператив. Чтобы этот кооператив, используя всю землю, рабочие руки, ресурсы четырех деревень и передовые технологии таких стран, как Испания, смог производить вино, которому не будет равных не только в Мин-грелии, не только в Грузии, но и во всем мире.
— Этот будет стоить многие миллионы, — лаконично комментирует Хобэн. — Возможно, миллиарды. Никто не имеет об этом ни малейшего понятия. «Мы должны строить дороги. Мы должны строить дамбы. И должны закупать сельскохозяйственную технику и создавать винохранилища». А кто заплатит за все это дерьмо?
Ответ однозначный: Михаил и Евгений Ивановичи Орловы. Евгений уже привозил виноградарей из Бордо, Риохи и долины Напа. В один голос они заявили, что вина превосходны. Приглашенные им специалисты замеряли температуру и количество выпадающих осадков, углы наклона склонов и уровень загрязнения, брали образцы почв. Ирригаторы, дорожные строители, перевозчики и импортеры просчитывали затраты, необходимые для воплощения его планов в жизнь, и пришли к выводу, что планы эти вполне реальны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55