- Каким образом? - спросила Ада.
Он снова улыбнулся.
- Силами закона и порядка.
- Что это значит? - спросил я.
Но он лишь улыбался.
Три недели спустя все разъяснилось. Мы поехали в Батон-Руж на ежегодный съезд Ассоциации стражей порядка штата Луизиана. В эту ассоциацию входят шерифы, их помощники, начальники полицейских участков и так далее. Я открыл собрание, спел им пару песен, затем мы прослушали выступления уходящего в отставку председателя ассоциации и профессора-криминалиста из Луизианского университета, а днем и вечером присутствовали на приемах в Капитолии и в других местах. На следующий день мы слушали доклады начальника Управления ФБР Нового Орлеана и нью-йоркского специалиста по баллистике.
Во второй половине дня Сильвестр пригласил большинство шерифов на специальное заседание за закрытыми дверями в одном из банкетных залов отеля. Он говорил, а они слушали, и, когда все было кончено, я понял, что шерифы постараются обеспечить победу на выборах нам.
После заседания мы вышли в вестибюль, где нас уже ожидала группа репортеров. Один из них остановил Сильвестра:
- В чем дело, сенатор? О чем вы беседовали?
Сильвестр был в отличном настроении - таким я его еще никогда не видел.
- О самоуправлении, - ответил он очень довольным тоном, чуть не мурлыча. - Можете сообщить, что мы обсуждали возможности самоуправления.
- Самоуправление, - повторил он. - Самоуправление.
Мы с Адой сидели по обе стороны от него на черных подушках черного "империала", который плыл или, скорее, летел по шоссе в Новый Орлеан.
- Самоуправление. - С его языка стекал мед, он был проповедником, вещающим с кафедры, или чьим-то добрым стареньким папочкой, стоящим у чужого пирога.
Он закурил сигарету, и по машине медленно поплыл аромат богатства и легкой жизни. Окна в машине были наглухо задраены - работал кондиционер, хоть и стоял уже конец октября, но в тени в этот день термометр показывал тридцать выше нуля. Я смотрел в окно на теснившиеся по краю болота невысокие, с густой кроной деревья, над которыми, обжигая всех и вся вне нашего "империала", пылал огненный шар. Потом я посмотрел вперед на белую ленту шоссе, уходившую вдаль, туда, где в едином сиянии сливались солнце и бетон.
- Самоуправление. - Сильвестр сразу перестал быть чьим-то папочкой. - Шерифы смогут управлять сами или позволят управлять другим и за это будут получать деньги. Игра на скачках, автоматы, рулетка и публичные дома - все будет в их руках, если нас выберут. Они смогут управлять всем, чем захотят, если нас выберут. В своих округах они будут королями. Если нас выберут.
Наступило молчание. Потом Ада задвигалась и откинулась еще глубже на подушки "империала".
- По-моему, мы только что одержали победу, - сказала она.
- По-моему, тоже, - сказал Сильвестр.
* * *
Наконец вся подготовительная и организационная работа осталась позади. Началась предвыборная кампания. Теперь мы были в пути. Мы катались по штату: Сильвестр в черном "империале" с шофером за рулем, мы с Адой - в трехлетней давности "понтиаке" с новым мотором от "кадиллака", а мои музыканты - в новом "олдсмобиле". Если бы я сам сел в новый "олд", это могло бы мне повредить, а вот ребята должны были ездить как раз в новом. Такова политика. Мы носились по широким шоссе, проложенным Хьюи и его преемниками, стирали шины на залитых асфальтом дорогах, построенных местными властями, и вздымали огромные клубы коричневой пыли на тех грязных, засыпанных гравием проселках, на честь прокладки которых никто не претендовал.
Эти два месяца слились в марево скоростей и дорог, и в этом мареве смутно проступали какие-то места и чьи-то лица, которые вдруг, вспыхивая, как фары во тьме, неслись на меня в упор, а потом исчезали где-то позади.
Мимо обрывов из красной глины, рыжего с белым скота и полей зеленого хлопка, уже чуть тронутых инеем, мы мчались в Шривпорт. Потом через весь штат на северо-восток в Монроэ с его нефтегазовыми буровыми вышками, откуда три часа пути в Александрию в самом центре штата, где высоко в небо вздымаются сосны. Спутанные коровы абердинской породы еще смотрели нам вслед с красно-коричневых холмов, а мы уже мчались на юго-запад к Лейк-Чарлзу через Бугали, где живут настоящие креолы и где на плоские долины ночью спускается такая тьма, что кажется, будто вы очутились в аду. Черные пастбища там окаймлены низкорослыми деревьями, ограды похожи на тюремные решетки, а в свете луны вдруг видится нечто, похожее на виселицу. И потом обратно на восток в Доналдсонвилл, милый белый городок на берегу широкой медленной реки, где люди говорят негромко и только по-французски.
И бесконечные потоки лиц. У меня неплохая память, но я никогда не смог бы их запомнить. Возле меня вечно крутился кто-нибудь из местных деятелей, подсказывавший, кто эти люди: начальство ли из полиции, шериф, адвокат, либо представитель исполнительной власти, либо кто-то из присяжных, либо местные выскочки, либо просто люди, которые считали нужным поздороваться со мной.
Как приятно было в конце недели очутиться в Новом Орлеане, перевести дыхание и выступить по телевизору. Теперь мы использовали телевидение на полную катушку, но все равно поездки по штату оно заменить не могло. В Луизиане обязательно нужно ездить по штату и лично встречаться с избирателями.
Ада сократила свои передачи до полутора часов в неделю; теперь она уже была достаточно важной персоной, чтобы поступать, как ей захочется. В пятницу утром у нее была репетиция - всего одна, и ее сразу же выпускали в эфир. И даже если она в своем выступлении и не говорила о политике, все равно фамилия Даллас снова была на экране.
Как-то в течение двух дней я произнес шесть речей и на следующий день должен был выступать еще раз в Драй-Пронге округа Колдуэлл в центральной Луизиане. Когда я проснулся в Бентли-отеле в Элексе, оказалось, что у меня сорван голос. Была середина недели, Ада ездила со мной, она позвонила в аптеку при отеле, и нам прислали аэрозоль и какое-то лекарство, которое мне не помогло, так что по приезде в Драй-Пронг я говорил уже шепотом.
- Что будем делать? - спросил я.
И Ада ответила, не задумываясь, как будто уже все давно продумала и решила:
- Не беспокойся. Выступлю я.
- Ты? Может, лучше позвонить Сильвестру?
- Зачем его беспокоить? Выступлю я, и все будет в порядке.
- Но может...
- Я сказала: все будет в порядке.
Мы вместе уселись на вершине лестницы, ребята сыграли "Ты и я" и пару других вещичек, затем встала Ада.
- Леди и джентльмены, разрешите мне представить вам моего мужа и вашего будущего губернатора Томми Далласа.
Они захлопали, завыли, а я встал, поклонился, помахал рукой и, ткнув себе в рот, отрицательно замотал головой.
Ада улыбнулась и положила руку мне на плечо.
- Томми так натрудил за эту неделю свои голосовые связки, что они вышли из строя. Поэтому, если вы не возражаете, я выступлю сегодня вместо него и попытаюсь поведать вам то, что хотел сказать он.
Она помолчала минуту, глядя на них, стоя неподвижно и чуть улыбаясь, как будто боялась, но не очень. Потом широко улыбнулась, ослепляя их своей улыбкой.
- Не возражаете? - спросила она.
Она их взяла. Понимаете, что я хочу сказать? Это бывает с ораторами, но гораздо чаще во время выступлений в ночном клубе, когда исполнитель выходит и говорит или делает что-нибудь такое, что в ту же секунду устанавливает контакт и взаимопонимание между ним и зрительным залом. Так и Ада взяла их.
Кто-то закричал:
- Ада, говори!
Потом другой голос:
- Давай, Ада!
И вся толпа завопила:
- Ада, Ада!
Она снова улыбнулась.
- Леди и джентльмены, вы знаете, что сказал бы вам мой муж, если бы мог говорить. Он сказал бы, что пора народу Луизианы взять правление штатом в свои руки. Когда-то оно было подлинно народным. Но потом отдалилось от него, забыло о своих избирателях. Вы знаете, кого я имею в виду.
Будь я проклят, если что-нибудь понял. Наверное, она говорила о наших противниках. Но толпа закричала, заулюлюкала. И Ада повторила:
- Пора народу Луизианы взять правление в свои руки.
Она говорила двадцать минут, то и дело повторяя свой похожий на припев или на текст к рекламе рефрен: "Пора народу взять правление штатом в свои руки. Когда-то оно было у вас, но его забрали. Пора взять его в свои руки".
И слова эти сработали. Когда она закончила свою речь, толпа топала, аплодировала, свистела и кричала: "Ада! Ада! Ада!" Только кое-где были слышны голоса: "Томми! Томми Даллас!"
Позже, уже по дороге домой, за рулем сидела она, потому что у меня поднялась температура, я сказал:
- Не того Далласа мы, наверное, баллотируем. Ты бы получила куда больше голосов.
- Не говори глупостей, я просто стараюсь тебе помочь.
Она улыбнулась и похлопала меня по колену. Но я посмотрел ей в лицо, и впервые, мне показалось, понял, о чем она думает. Ей и вправду хотелось баллотироваться. Я почувствовал, как во мне шевельнулось что-то холодное.
На следующий день нам предстояли два выступления в Батон-Руже: одно - в пригороде, а другое - возле нефтеочистительных сооружений в северной части города, поэтому мы должны были добраться туда нынче же к вечеру. Было совсем темно, когда мы въехали на мост через Миссисипи. Мост уходил в никуда, и я посмотрел на темную воду. Там в ста футах под нами отражались огни Батон-Ружа, а между мостом и городом над буровыми вышками факелами горел газ.
Я снова взглянул на сидящую за рулем Аду. Лицо ее попеременно было то просто бледным в свете лампочек на приборной доске, то мертвенно-белым под лучами фар мчащихся навстречу машин. Она казалась очень довольной и сосредоточенной. Может, эта сосредоточенность объяснялась тем, что она сидела за рулем, а может, и нет.
* * *
И вдруг разом предвыборная кампания закончилась, состоялись первичные выборы. К финишу я пришел первым, получив 311 000 голосов, Ленуар - вторым, 190 000 голосов, а старый Джек Мур - 130 000. Теперь, чтобы победить меня, Ленуар должен был сотворить чудо.
Потом кампания началась снова: предстояли вторичные выборы. На севере основное значение имеют первичные выборы, а у нас по-другому: главные - вторичные. На деле, во всяком случае.
В воскресенье после первичных выборов к нам зашел Сильвестр.
- Здорово получается, а? - хохотнул он. - Если судить по нынешнему моменту, то, по предварительным подсчетам, нам обеспечена победа большинством примерно вдвое. Таковы показатели.
Чтобы убедиться, крепко ли мы стоим на ногах, он притащил из Нью-Йорка счетную машину. Нужно отдать ему должное: он никогда ничего не делал наполовину.
- Значит, теперь все в порядке. - Я налил себе еще кофе.
Он бросил на меня тяжелый взгляд.
- Не заблуждайся. Они начинают бояться и потому становятся опасными.
Солидный, в сером костюме с черным с золотом шелковым галстуком, он стоял выпрямившись и смотрел не на меня, а куда-то вдаль, в сторону, в пространство. Потом его мысли снова вернулись к нам, и он сказал:
- Настало время вести себя осторожно.
- Конечно, - поспешил согласиться я. - Но ведь шерифы уже приступили к работе, и старого Джека Мура мы купили, значит, кроме еще нескольких голосов, нам вроде ничего не требуется. Похоже, все уже сделано.
- Само по себе ничего не делается! - сказал Сильвестр. - Между идеей и ее воплощением целая пропасть. Нельзя, наметив курс действий, предоставить событиям развиваться самим по себе. Всякое может случиться. Нужно тщательно за этим следить. И направлять. Всякое, повторяю, может случиться.
- Что же, например? - грудным голосом медленно протянула Ада, и я посмотрел на ее колени, обтянутые красным шелком халата.
Сильвестр размеренно, как секундная стрелка часов, повернулся к ней. Он посмотрел ей в лицо, и я подумал: какое чувство он испытывает сейчас? Если ему не чуждо все человеческое, значит, он должен желать ее, но слово "человеческое" к нему не подходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60