— Значит, вы не едете в Англию? — спросил он.
— А вы наводили справки?
— Да.
Я протянул ему стакан виски твердой рукой, чтобы он видел, как крепки мои нервы.
— Виго, объясните, почему вы подозреваете, что я замешан в убийстве Пайла? Разве у меня были мотивы? Вы думаете, я хотел вернуть Фуонг? Или мстил за то, что ее потерял?
— Нет. Я не так глуп. Люди не берут на память книг у своих врагов. Вон она у вас на полке. «Миссия Запада». Кто такой Йорк Гардинг?
— Это тот, кого вы ищете, Виго. Он убил Пайла: с дальнего прицела.
— Не понимаю.
— Он газетчик высшего ранга, — их называют дипломатическими обозревателями. Выдумав теорию, он насильно подгоняет под нее факты. Пайл приехал сюда, обуреваемый идеями Йорка Гардинга. Тот как-то раз забрел сюда на недельку, по пути из Бангкока в Токио. Пайл сделал ошибку, претворив его идею на практике. Гардинг писал о «третьей силе». Пайл нашел эту силу: мелкого, дрянного бандита с двумя тысячами солдат и парочкой ручных тигров. Он вмешался не в свое дело.
— А с вами этого никогда не случается?
— Стараюсь, чтобы не случалось.
— Но вам это не удается, Фаулер.
Почему-то я вспомнил капитана Труэна и ту ночь в хайфонской курильне опиума, — с тех пор, казалось, прошли целые годы, как он тогда сказал? «Стоит поддаться чувству, и все мы рано или поздно становимся на чью-нибудь сторону».
— Из вас, Виго, вышел бы хороший священник. В вас что-то есть: перед вами легко исповедоваться, если человеку надо в чем-то сознаться.
— Меня никогда не влекла роль исповедника.
— Но вы все-таки выслушивали признания?
— Время от времени.
— Потому, вероятно, что ваша профессия, как и профессия священника, приучала вас не ужасаться, а сочувствовать. «Господин Шпик, я должен рассказать вам откровенно, почему я вышиб мозги у этой старой дамы». «Конечно, Гюстав, не смущайся и выкладывай все начистоту».
— У вас иронический склад ума. Почему вы не пьете, Фаулер?
— Разве преступнику не опасно пить с полицейским чином?
— Я не говорю, что вы преступник.
— А вдруг алкоголь пробудит во мне желание покаяться? Ведь в вашей профессии не принято соблюдать тайну исповеди?
— Но человеку, который кается, тайна совсем ни к чему, даже когда он открывает душу священнику. У него другие побуждения.
— Очиститься?
— Не всегда. Иногда ему хочется посмотреть на себя со стороны. Иногда он просто устает от вранья. Вы не преступник, Фаулер, но я хотел бы знать, почему вы мне солгали. Вы ведь видели Пайла в ту ночь, когда он был убит.
— Почему вы так думаете?
— Я ни минуты не подозревал, что вы его убили. Вряд ли вы стали бы пользоваться для этой цели ржавым штыком.
— Ржавым?
— Такие подробности узнаешь при вскрытии. Но я вам уже говорил: причина смерти не штык, а тина Дакоу. — Он протянул мне стакан, чтобы я налил ему еще виски. — Давайте вспомним. Вы ведь пили с ним в баре «Континенталь». Было десять минут седьмого, если я не ошибаюсь?
— Да.
— А без четверти семь вы разговаривали с каким-то журналистом у входа в «Мажестик»?
— Да, с Уилкинсом. Я вам уже говорил. Тогда же ночью.
— Да. Я это проверил. Удивительно, как вы помните все до мельчайших подробностей.
— Я ведь репортер, Виго.
— Может быть, время и не совсем совпадает, но кто же вас станет винить, если вы и урвали четверть часика в одном месте или минут десять в другом? У вас не было оснований предполагать, что минуты будут играть такую роль. Наоборот, было бы подозрительно, если бы вы оказались уж очень точны.
— А разве я был неточен?
— Не совсем. Вы разговаривали с Уилкинсом без пяти семь.
— Десять минут разницы.
— Конечно. Я же говорю. И часы били ровно шесть, когда вы прибыли в «Континенталь».
— Мои часы всегда немножко спешат, — сказал я. — Который час на ваших?
— Восемь минут одиннадцатого.
— А на моих восемнадцать. Видите?
Он не дал себе труда поглядеть и сказал:
— В таком случае время, когда, по вашим словам, вы разговаривали с Уилкинсом, не сходится на двадцать пять минут. По вашим часам. А это уже серьезная ошибка, не правда ли?
— Может, я мысленно скорректировал время. Может, в тот день передвинул стрелки. Иногда я это делаю.
— Вот что интересно… — сказал Виго. — Подлейте мне немножко содовой; вы сделали смесь слишком крепкой… Интересно, что вы на меня совсем не сердитесь. А ведь не очень приятно, когда вас допрашивают.
— Меня это увлекает, как детективный роман. Да в конце концов вы же знаете, что я не убивал Пайла. Вы сами это сказали.
— Я знаю, вы не присутствовали при его убийстве.
— Не понимаю, для чего вам нужно доказать, будто я был на десять минут позже тут и на пять там?
— Это дает вам запас времени, — сказал Виго. — Свободный промежуток.
— Свободный для чего?
— Для того, чтобы Пайл мог к вам прийти.
— Почему вам надо во что бы то ни стало это доказать?
— Из-за собаки, — сказал Виго.
— А тина у нее на лапах?
— На лапах не было тины. Был цемент. Видите ли, в ту ночь, когда собака шла за Пайлом, она ступила где-то в жидкий цемент. Я вспомнил, что в нижнем этаже вашего дома работают каменщики, — они здесь и сейчас. Я прошел мимо них, когда поднимался к вам. Они допоздна работают в этом городе.
— Мало ли где в этом городе вы найдете каменщиков и жидкий цемент. Разве кто-нибудь из них заметил собаку?
— Конечно, я их об этом спросил. Но если бы они даже ее и заметили, они бы мне все равно не сказали: я ведь из полиции. — Он замолчал и откинулся на спинку стула, пристально разглядывая свой стакан. Казалось, он вдруг увидел какую-то тайную связь событий и мысленно был далеко отсюда. По тыльной стороне его руки ползла муха, но он ее не отгонял, — совсем как Домингес. Я ощущал в нем какую-то силу — подспудную и непоколебимую… Кто его знает: может быть, он даже молился.
Я встал и, раздвинув занавески, прошел в спальню. Мне ничего там не было нужно, — хотелось хоть на минуту уйти от этой молчаливой фигуры. Книжки с картинками снова лежали на полке. Фуонг воткнула между баночками с кремом телеграмму, — какое-нибудь сообщение из редакции в Лондоне. У меня не было настроения ее распечатывать. Все было так, как до появления Пайла. Комнаты не меняются, безделушки стоят там, где их оставили; только сердце дряхлеет.
Я вернулся в гостиную, и Виго поднес стакан к губам.
— Мне нечего вам сказать, — заявил я. — Абсолютно нечего.
— Тогда я пойду, — поднялся он. — Думаю, что мне не придется вас больше беспокоить.
У дверей он обернулся, словно ему не хотелось прощаться с надеждой, — со своей надеждой или с моей.
— Странный фильм вы смотрели в ту ночь. Вот не подумал бы, что вам нравятся исторические картины. Что это было? «Робин Гуд»?
— Кажется, «Скарамуш». Надо было убить время. И отвлечься.
— Отвлечься?
— У всех у нас, Виго, есть свои неприятности, — сдержанно пояснил я ему.
Когда Виго ушел, мне оставалось ждать еще час появления какого-нибудь живого существа: пока Фуонг не придет из кино. Поразительно, как меня взволновало посещение Виго. У меня было чувство, будто какой-то поэт принес мне свои стихи на суд, а я по небрежности их уничтожил. Сам я был человеком без призвания, — нельзя ведь считать газетную работу призванием,
— но я мог угадать призвание в другом. Теперь, когда Виго ушел, чтобы сдать в архив свое незаконченное следственное дело, я жалел, что у меня не хватило мужества вернуть его и сказать:
«Вы правы. Я видел Пайла в ту ночь, когда его убили».
2
По дороге к набережной Митхо я встретил несколько санитарных машин, направлявшихся из Шолона к площади Гарнье. Слухи разносятся быстро; об этом можно было догадаться по лицам прохожих: они с недоумением оборачивались на тех, кто, как я, ехал со стороны площади. Но когда я достиг Шолона, я уже обогнал слухи: жизнь там была оживленной, привычной, еще ничем не нарушенной, — люди пока не знали.
Я разыскал склад мистера Чжоу и поднялся к нему домой. Со времени моего последнего визита здесь ничего не изменилось. Кошка и собака перепрыгивали с пола на картонки, а оттуда на чемодан, как шахматные кони, которые никак не могут сразиться друг с другом. Младенец ползал по полу, а два старика все еще играли в маджонг. Недоставало только молодежи. Едва я появился в дверях, как одна из женщин принялась наливать мне чай. Старая дама сидела на кровати и разглядывала свои ноги.
— Мсье Хена, — попросил я. Покачав головой, я отказался от чая: у меня не было настроения снова затевать это долгое и горькое чаепитие.
— Il faut absolument que je vois M.Heng note 45. — Я не мог объяснить им, как срочно мне нужно видеть мсье Хена, но, кажется, решительность, с которой я отказался от чая, вызвала в них какое-то беспокойство. А может, как и у Пайла, у меня была кровь на ботинках. Во всяком случае, одна из женщин повела меня вниз по лестнице, а потом вдоль двух людных, увешанных китайскими вывесками улиц, к дверям лавки, которую на родине у Пайла назвали бы «салоном похоронных процессий». Лавчонка была загромождена каменными урнами для праха китайских покойников.
— Где мсье Хен? — спросил я у старика китайца в дверях. — Мсье Хен.
То, что я здесь видел, достойно завершало этот день, который начался с осмотра эротической коллекции плантатора и продолжался среди мертвецов на площади. Кто-то подал голос из задней комнаты, китаец посторонился и пропустил меня внутрь.
Сам Хен любезно вышел навстречу и провел меня в маленькую комнатушку, уставленную по стенам резными черными стульями, которые стоят в каждой китайской приемной, — необжитые, неудобные. Но у меня было подозрение, что на этот раз на стульях сидели, так как на столе еще стояли чайные чашечки и две из них были недопиты.
— Я помешал какому-то собранию, — сказал я.
— Деловая встреча, — уклончиво отозвался мистер Хен. — Пустяки. Я всегда рад вас видеть, мистер Фаулер.
— Я пришел к вам с площади Гарнье.
— Так я и думал.
— Вы слышали…
— Мне позвонили по телефону. Говорят, что покуда мне лучше держаться подальше от мистера Чжоу. Полиция сегодня будет вести себя очень деятельно.
— Но вы же тут совсем ни при чем.
— Полиция обязана найти виновника.
— Это все тот же Пайл, — сказал я.
— Да.
— Он сделал страшную вещь.
— У генерала Тхе такой несдержанный характер.
— Пластмасса — опасная игрушка для мальчиков из Бостона. Кто начальник Пайла, Хен?
— Мне кажется, что мистер Пайл в значительной мере действует на свой страх и риск.
— А кто он такой? ОСС? note 46
— Начальные буквы не играют большой роли.
— Что мне делать, Хен? Его надо унять.
— Напишите правду. Но, может быть, это трудно?
— Моя газета не интересуется генералом Тхе. Она интересуется только такими, как вы, Хен.
— Вы в самом деле хотите унять мистера Пайла?
— Вы бы только его видели, Хен! Он стоял и объяснял мне, что это досадная ошибка, что там должен был быть парад. Он сказал, что прежде чем идти к посланнику, ему надо почистить ботинки…
— Конечно, вы могли бы рассказать все это полиции.
— Она тоже не интересуется Тхе. Разве она посмеет тронуть американца? Он пользуется дипломатической неприкосновенностью. Окончил Гарвард. Посланник очень им дорожит. Хен, понимаете, там была женщина… Ее ребенок… Она-прикрыла его своей соломенной шляпой. Не могу забыть. И еще другой ребенок, в Фат-Дьеме…
— Успокойтесь, мистер Фаулер.
— Что еще взбредет ему в голову, Хен? Сколько бомб и сколько мертвых детей можно получить из одной бочки диолактона?
— Вы согласны помочь нам, мистер Фаулер?
— Он сослепу вламывается в чужую жизнь, и люди умирают из-за его глупости. Жаль, что ваши не прикончили его на реке, когда он плыл из Нам-Диня. Судьба многих людей была бы совсем другой.
— Я с вами согласен, мистер Фаулер. Его необходимо унять. У меня есть предложение. — Кто-то осторожно кашлянул за дверью, а потом шумно сплюнул.
— Не могли бы вы пригласить его сегодня вечером поужинать во «Вье мулен»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29