Вот он о чем. В свое время, после того как в Лондоне был убит брат Дагаева, видный деятель чеченского зарубежья, британская полиция прислала список вопросов, и они были заданы депутату Законодательного собрания. Горный видел протокол допроса. Леча Абдуллаевич очень горевал, но по существу дела не смог сообщить фактически ничего, ссылаясь на то, что их с братом пути разошлись очень давно. Леча пошел по юридической линии, а Лема выбрал религию, учился в медресе в Ташкенте, потом эмигрировал, какое-то время был вольнослушателем в Аль-Азхаре. Почти одновременно, в первой половине девяностых, братья ушли в политику. Но и тут действовали по-разному. Один встал под знамена независимой Ичкерии, другой удачно вписался в петербургский политический истеблишмент. Общались они по-прежнему мало. Так, по крайней мере, утверждал Леча Абдуллаевич. Видимо, англичане поймали убийц Лемы Дагаева, раз намечается суд.
– Нет, Леча Абдуллаевич, я не по этому вопросу. Может, и нашли еще каких-нибудь свидетелей, не знаю. Я занимаюсь расследованием отравления хлеба в «Тутти-Фрутти».
Дагаев наконец извлек из аппарата круглую колбу, разлил кофе по чашкам и, поставив поднос на стол, уселся в свое кресло.
– Ах, вот оно что! Прискорбный, очень прискорбный случай. Но чем же я могу быть полезен?
Игорь Горный внимательно разглядывал сидевшего напротив мужчину. Лече Абдуллаевичу Дагаеву было сорок девять, но никто не дал бы ему полтинник, несмотря на очевидную седину. Очень подтянутый мужчина, хоть и ростом не вышел. Хороший костюм, дорогой галстук, белоснежная сорочка с жестким воротничком. Большие и выразительные, чуть навыкате глаза. Орлиный нос, и никакого брюшка. Жесты и движения стремительные.
– Я закурю, с вашего позволения? – Дагаев щелкнул золоченым «Ронсоном». Щелкнул так, чтобы оперативник заметил – руки у него не дрожат и курит он не от волнения, а потому что любит подымить сигаретой за кофе. – Итак, я вас слушаю.
– Леча Абдуллаевич, как давно вы знакомы с Серафимой Валентиновной Арциевой?
– Давно, лет десять…
– И какие у вас отношения?
– Не уверен, что должен отвечать на этот вопрос. – Депутат придвинул к себе чашку. – Вы пейте, пейте, а то остынет.
Игорь кивнул и осторожно взял вторую чашечку. Белое чудо из костяного фарфора почти утонуло в его ладони.
– Скажем так, мы были близкими людьми. – Дагаев замолк, давая понять, что вдаваться в подробности он не намерен.
– И что она за человек?
– Замечательный человек, умный, тонкий, целеустремленный. Сумела найти себя, сумела воспитать сына, хотя и овдовела, когда тому было всего четыре годика.
– А ее бизнес?
– Нормальный бизнес. Дела идут хорошо. Я не вдавался в подробности.
– Но вы же помогали, даже выделяли в прошлом году средства из своего депутатского фонда…
– Я помогал не ей, а одиноким пенсионерам и бродягам. Тот факт, что я выбрал не заштатную столовку, а заведение знакомого человека, вполне объясним. Я не хотел, чтобы деньги ушли в песок. Тут я мог быть уверен, что люди получат качественные продукты.
– Понятно. Вы в курсе чрезвычайного происшествия с цианидом?
– Разумеется.
– И у вас не возникло никаких подозрений?
Леча Абдуллаевич секунду подумал и решил, что пришло время возмутиться:
– Я не понимаю, на что вы намекаете. На мою национальность? Так я ее не скрываю. Во всех анкетах пишу: чеченец. И не вижу в этом ничего зазорного. Преступность, что бы ни думали по этому поводу в вашем ведомстве, не имеет национальности.
– В моем ведомстве об этом знают, – жестко ответил Игорь. Ему претили такого рода спекуляции. Он не давал ни малейшего повода считать себя антикавказски настроенным шовинистом. – И еще знают об авторах самых шумных терактов. Но я спрашивал не об этом. Вы близко общаетесь с Арциевой и должны быть в курсе ее дел. Может быть, в последнее время у нее возникли трудности? Конфликты с конкурентами? С крышей?
– Я не знаю, – коротко ответил депутат.
Интересное дело, по доходности мини-пекарня Арциевой на два корпуса обгоняла аналогичные предприятия. Она и благотворительной деятельностью занималась, чего другие предприниматели ее уровня не могли себе позволить. Почему?
Горный сформулировал этот вопрос вслух. Леча Абдуллаевич еле заметно пожал плечами:
– Она смогла развернуть производство, кредиты, инвестиции. Да и женщина она способная.
– Вы помогали ей в добывании кредитов?
– Зачем? У нее сын банкир. Работает в Швейцарии.
Об этом Игорь Горный знал.
– Значит, в последнее время никаких конфликтов и трудностей не было?
– Я не знаю, что было и чего не было в последнее время. Просто не знаю.
– Но вы же близкие друзья!
– Были друзьями. Мы расстались. Еще до Нового года. – Леча Абдуллаевич слегка прищурился и достал вторую сигарету. – Я много курю, а вы не курите?
Опер не ответил, он переваривал последнее заявление. Женька уверял, что, судя по оперативным данным и материалам прессы, Арциева и Дагаев связаны до сих пор. И вдруг такая петрушка. Подозрительная петрушка.
Что же, просто взяли и разошлись, как интеллигентные люди? Или Дагаев решил сыграть в «развод», чтобы не запачкаться в скандале с террористическим актом? Надо разбираться. И первым делом следует найти Арциеву, прямо сегодня.
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
Переполненный скандальными сюжетами выпуск прошел на удивление спокойно. Никаких накладок. Все смонтировались вовремя. Никто не пытался выдернуть из верстки хоть один репортаж. Правда, не хватило времени на рассказ об очередной выставке в музее Достоевского, но это небольшая потеря. Таких микровыставок открывают в городе по пять штук в день. Одну можно и не показать, хотя все равно покажут либо сегодня вечером, либо завтра днем.
Сразу по окончании вечернего или, как его еще называют, основного выпуска студия пустеет. У всех начинается большой кофейный перерыв. Режиссеры, звуковики, монтажеры, администраторы разбредаются по кофейням, а те, кто не любит казенные напитки и бутерброды, готовят что-нибудь в комнатах отдыха. Их несколько: отдельная – у операторов, отдельная – у видеоинженеров и так далее. Ведущий тоже может расслабиться. Основные сюжеты смонтированы, верстка ночного выпуска – дело десяти минут, бурный поток сообщений информационных агентств – у них самое горячее время с пяти до семи – скудеет и почти пересыхает. Следующий всплеск если и будет, то после девяти. Так что с половины девятого до половины десятого в студии мертвый час, лишь корреспонденты, вернувшиеся с театральных премьер, дисциплинированно корпят над текстами, остальные отдыхают.
Кофейный отдых Саввы, Лизаветы и Саши Маневича начался с небольшого петушиного боя. Маневич клюнул первым:
– Видел материальчик? Тут тебе видео с места преступления, и версии, и терроризм. И все за полдня. По горячим следам. Не то что готовить разоблачение неделю! – Это был увесистый камешек, брошенный даже не в Саввин огород, а в самого Савву.
– Посмотрим, во что эти версии выльются! – угрюмо ответил Савва. – Подозревают у нас охотно, а до суда доводят только мелких хулиганов или дебоширов. Да и основная версия хлипкая. Линию ты выстроил, конечно, красивую – злые чеченские террористы подбрасывают в тесто яд, а когда доблестные рубоповцы вкупе с прогрессивным журналистом выходят на их след, гасят всех подряд. А почему чеченские? Потому что любовник хозяйки пекарни – чеченец! А почему террористы? Потому что полгода назад в Лондоне убили его брата. А почему гасят? А потому что злые. Ведь опер жив и в сознании, но ничего такого, чтобы можно было кого-либо задержать, не сказал. Хлипкая конструкция!
– Ничего подобного! А то, что никого еще не задержали, так это…
– До поры до времени, да? – Савва не позволил товарищу закончить предложение. – Ты сам посуди, даже если Дагаев действительно террорист, что не доказано, зачем же он устроил неприятности собственной подруге? Чтобы через нее вышли прямо на него? А потом еще усугубил подозрения двумя убийствами? Преглуповатый террорист получается! Он что, не мог своих нукеров послать в другую булочную, не в ту, которой заведует его мадам?
Саша откусил от бутерброда с ветчиной и с набитым ртом возразил:
– Он мог рассуждать более заковыристо. Двойная система защиты: раз прямая наводка на него с Арциевой, значит, они ни при чем. Он полагал, что все именно так и подумают. К тому же подослать человека в заведение подружки проще простого.
Лизавета тихонько пила кофе, грызла песочное кольцо и внимательно слушала обоих. Наконец она решила вмешаться:
– Не о том спорим. Сашкин репортаж правильный. Он представил факты такими, какими мы их видим сейчас. Все произошло именно в такой последовательности: теракт, следствие, допрос Арциевой, нападение на опера и Айдарова. Как и почему связаны эти события, можно только гадать. «После этого» не обязательно значит «вследствие этого». Так ведь? А непонятного много. – Лизавета повернулась к Савве. – Тебя не удивило, что репортаж о здравоохранении и присвоенных бюджетных деньгах проскочил так легко? Маленький бой местного значения с Борюсиком, и все…
– Всякое бывает, – осторожно ответил Савва, который, как и Маневич, уже расправился со своим бутербродом, и отломил кусок шоколадки. – Черт, есть хочется.
Телевидение вообще и «Новости» в частности работают по сдвинутому графику. Пик рабочего дня приходится на вечер, когда все нормальные люди сидят по домам, поедают ужин и смотрят «ящик». Нормальные люди смотрят, а ненормальные, телевизионные, трудятся до голодных обмороков. Дело в том, что, хотя само телевидение работает по сдвинутому графику, порядки в телевизионных заведениях общественного питания такие же, как и в обычных служебных столовках. К шести вечера на буфетном прилавке остаются только престарелые бутерброды, коржики с орехами – мечта бедного студента – и шоколад всех сортов и расцветок. Еще можно заказать резиновую яичницу или водянистые сосиски, приготовленные в микроволновой печке.
Видимо, администрация кафе здраво рассудила, что голодному все равно что бросать в желудок, а сытый в такое время есть не будет. Студийные остряки давно уже окрестили изысканные вечерние блюда «педигрипалом»: мол, настоящая собачья еда помогает быть всегда здоровым и веселым. Буфетчицы обижались жутко, но свежие бутерброды после пяти не делали.
Люди с деликатным пищеварением приносили еду из дома. Остальные мужественно боролись с взрывающимися глазуньями, заливали серые сосиски кетчупом, подсохший сыр именовали «пармезаном» и поедали его с песочными пирожными. В целом большинство приспособилось к особенностям национальной телевизионной кухни. Но Савва был не из их числа.
– Яичница сегодня получше, чем обычно, – снисходительно произнес всеядный Маневич.
– Я лучше рогалик с цианидом съем. По крайней мере, мучиться не придется. Лизавета, что за подвох скрыт в твоем вопросе?
– Мне сегодня за час до эфира позвонил господин Ковач. Вот я и хочу посоветоваться…
– Ну? – Савва сразу позабыл о еде. – Не мучь дитятю!
– Он почему-то счел необходимым уведомить меня, что к бомбе в моей машине медицинская мафия отношения не имеет. – Лизавета осторожно выбирала слова.
– Что, так прямо и сказал? – присвистнул Маневич.
– И еще четыре раза повторил. А потом добавил, что беспокоится о моей безопасности. Прямо добрый самаритянин!
– Да уж, на воре шапка горит. Здорово вы это гнездо разворошили. Тут ты молодец. – Маневич одобрительно глянул на Савву. Тот даже не улыбнулся.
– Но даже не это самое интересное, – продолжала Лизавета. – Ковач совершенно не возражал против выдачи в эфир твоего репортажа: мол, говорите что хотите. Большой сторонник свободы слова. И никуда звонить не будет, хотя мог бы, и вообще он чуть ли не на нашей стороне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55