Сегодня был день его рождения! Я набрал код. Шарья, Костромской области… Домашний телефон… Он успел поддать. Уснул. Его растолкали:
— Сашка звонит!
— Какой Сашка! Отойдите, черти!..
Мне все было слышно.
—Из Иерусалима. С днем рождения тебя поздравляет. Москвич! Ты был с ним в Афгане…
Он вдруг врубился:
— Сашка! Черт!..
— Поздравляю…
— Ты откуда, Сашк? — Он был растроган. Международный разговор стоил дорого. Хотел поговорить, но жалел моих денег. И меня. Что-то, видно, передалось ему. — Из Израиля?
Он повторил несколько раз:
—Ну ты дурак, блин! Спасибо…
У меня защипало глаза.
Впереди на дороге было по-прежнему пусто. Я увидел только одну фигуру. Какая-то женщина, высокая, прямая, направлялась в район вилл. Длинная белая юбка, начинавшаяся, казалось, сразу под мышками, делала ее еще стройнее, тоньше…
Я находился у виллы. Осенью перед праздником Ханука здесь жила Инна Снежневская. Тут бывал Окунь. Кто-то еще. После неудачной попытки Арлекино тут, возможно, вообще никто не появлялся. Люди Хэдли, по крайней мере в эти дни, никого не заметили. По-прежнему внутри, ни на одном из трех этажей, не было ни огонька.
«А может, они просто не выходили? Тоже отлеживались на тюфяках при опущенных металлических шторах?»
Через несколько минут мне предстояло это проверить на собственной шкуре. Я провел рукой по карманам. Со мной было два телефона «манго». Каждый из них был соединен с одним-единственным абонентом. На одном были люди Хэдли, на другом Эйлат. По эйлатскому я мог «в прямом эфире» слышать разговоры в «Клаб-отеле», в гостиничном номере, где находился Ургин и его подруга.
Я связался с каталами.
—Слушаю. — У телефона была сама бандерша доктор Риггерс.
Именно ее тоненькую фигурку восьмидесятилетней девочки я видел впереди на дороге.
— Рад слышать. А остальные?
— Они здесь, со мной.
Тамарка и Генрих, наблюдавшие за виллой в течение всего дня, заняли позицию близко, на горе, рядом с контейнером, который я разглядел раньше. Было приятно в стремную минуту видеть рядом этот честно выполняющий свой интернациональный долг-контейнер с надписью на родном языке. Когда-нибудь в концерте по заявкам я попрошу исполнить песню для контейнера «СОЮЗХИМПРОМ» в Рамоте: «Напиши мне, мама, в Израиль, как там Волга моя течет…»
Центровой Алекс был тоже здесь. Он и Тамарка меня страховали, Генрих должен был все время быть у руля. На виллу центровой и он должны были войти только в случае крайней необходимости — центровой захватил с собой автоген…
— Все в порядке?
— Да. С Богом!
Лампочка над входом не горела. Алекс вывернул ее еще с вечера. Для проникновения на виллу я выбрал маленькое незакрытое окошко в верхнем проеме, сбоку. На нем была только сетка от комаров. Наверное, там был расположен один из туалетов первого этажа. Помощники Хэдли, туго знавшие свое дело, прислонили к стене горку кирпичей.
«Поехали!..».
Я легко сорвал сетку, она держалась на одном маленьком гвоздике. Подтянулся. Полез головой вниз. Вскоре стало легче. Я уперся руками в сливной бачок над унитазом, подтянул ноги. И через секунду-другую уже стоял, прислушиваясь. Было по-прежнему тихо. В оконце, сквозь которое я пролез, падал свет уличных фонарей. Надо было пробираться внутрь. Я вышел из своего убежища. Тут было совсем темно. Казалось, я играю в жмурки, вожу и на глазах у меня повязка… На секунду я представил, как включу свет и увижу всю их команду, наблюдающую за мной… Я нашарил на стене клавиши выключателя. Нажать — как сорвать повязку, лечь на рельсы, не проверив, появилась ли бесшумная электричка на горизонте. Я надавил на клавиш… Залитый светом зал вполне подошел бы для танцев: не менее двухсот квадратных метров сверкающей мраморной плитки пола, три или четыре телевизора и столько же диванов вдоль стен. В углу стоял рояль.
—Зажег свет… — передал я по «манго». — Заметно?
Ответил мне центровой:
— Темно, как в заднице.
— Позвони, если что…
Я обследовал соседние помещения. Зажег свет. Сквозь плотно пригнанные шторы свет наружу не пробивался — от Алекса, с дозорного поста, не поступало сигнала. Сбоку, на полуэтаже, расположена была спальня, к ней примыкал небольшой по здешним меркам балкон. В нем было метров тридцать. Кто-то все-таки жил тут. Огромная квадратная кровать была расстелена. Горбом торчало одеяло. Я сдернул его. Кровать была пуста.
Между окном и кроватью высился туалетный столик. На фотографии, прислоненной к стене, я узнал О'Брайена. Он стоял в каком-то храме рядом с колонной. Сбоку, на фреске колонны, просматривалось изображение человека. Я с ходу сунул фото в карман.
Несколько дверей вело в разные стороны. Я исследовал все выходы.
Комната-шкаф или, может, кладовая…
Ванная с мраморным унитазом и огромным кафельным корытом с джакузи…
Дверцы шкафов были закрыты небрежно, наспех. На полу валялись какие-то веши…
Виллу как будто осматривали до меня! Я сразу замедлил темп. Сюда проникли через то же оконце, что и я. Его специально держали незакрытым…
«Крысоловка, готовая мгновенно захлопнуться! — неожиданно пришло мне в голову. — Только вместо сала тут оставлена известная аудиокассета…»
Я тут же почувствовал едва ощутимый гнилостный запах приходившей до меня и попавшей в капкан крысы, которая уже начала разлагаться.На аудиокассету ловили не меня! Информация обо мне у Ламма была минимальной. Адвокат отлавливал своих, тех, кто, по его сведениям, охотился за аудиокассетой по заданию О'Брайена. В первую очередь за Арлекино!
Выйдя, через следующую дверь, я снова оказался на лестнице. Быстро пробежал наверх. Второй этаж был менее просторный. Тут находилось три спальни и столько же туалетов, длинный коридор с выходом на огромный балкон. Всюду в комнатах стояли здоровущие чемоданы.
Вилла была предназначена на продажу.
Рыться в чемоданах я не собирался.
Наверху запах чувствовался меньше.
Я спустился в бомбоубежище, обязательное в каждом израильском здании, без которого не утверждается план строительства ни одного гражданского объекта. Дверь была закрыта снаружи на небольшой замочек. Резкий запах шел оттуда. Под лестницей валялся молоток с короткой ручкой. Я сбил замок. Включил свет. Помещение использовалось как склад. Впереди стояли две новые стиральные машины, обе нераспакованные… Труп лежал ногами к двери, между ними. Человек был убит несколькими страшными ударами, нанесенными сзади по голове. Рядом валялось орудие убийства — блестящая металлическая гантеля…
Второй раз на протяжении этих недель мне пришлось осматривать труп. Я перевернул его. Это был Пастор. Три с лишним месяца назад мы сидели вместе на нарах в ИВС, на Павелецком. Пастор считал, что ему не выбраться, поэтому дал мне контактный телефон. Я должен был предупредить О'Брайена об аудиокассете на вилле адвоката… Пастор освободился из ИВС, добрался до виллы первым и заплатил за это полную цену. Судьба человека, лежавшего передо мной на каменном полу бомбоубежища, касалась и меня лично. С его смертью история нашего совместного пребывания в ИВС как бы превращалась в легенду.
«Все это было. И ничего не было!..»
Я разогнулся. Искать аудиокассету в его одежде не имело смысла. Карманы Пастора были аккуратно вывернуты. Убитый лежал, вытянувшись во весь рост между двумя нераспакованными стиральными машинами, почти касаясь вытянутой рукой одной из них… Я проследил за направлением руки. Стиральная машина была поставлена на две доски. Между дном и полом оставалось пространство. Я опустился на корточки, просунул руку. Аудиокассета была завернута в полиэтиленовый пакет…
Прочитав название, я не удивился: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972…
Мы гнали из Рамота на машине Хэдли. Пока я был на вилле, прошел небольшой знобкий дождь. Было свежо. Я сидел впереди рядом с Генрихом. Мои спутники на заднем сиденье ни о чем не спрашивали. Может, они считали, что возвращаются назад вместе с миллионером. Мне нечего было им сообщить.
—Ну вот. Дожди кончились… — Хэдли завела ни к чему не обязывающий разговор.
Она сидела между Алексом и грудастой Тамаркой, которая продолжала меня игнорировать. Во дворе, когда я был пацаном, у нас было несколько девчонок, которые с вечера уходили с тобой на чердак, на тряпье, которое у нас там лежало, а утром не здоровались и даже не замечали…
—Израиль — маленькое блюдце, — отозвался Генрих. Странная личность. Любовник Хэдли. Я видел, с каким восхищением он на нее смотрит. — Хватает одного большого дождя…
Я достал из кармана аудиокассету, вручил ему:
—Поставьте!
—С удовольствием!
Генрих включил магнитофон. Акустика была замечательной. Музыка тоже.
«Бесподобно для тех, кто разбирается!..»
Воздух в машине гулко резонировал.
Мы гнали вниз по мокрому шоссе. Все молчали.
«Отличная мелодия…»
Я отмотал изрядный кусок пленки. Все то же!
—Оборотку, блин!
Та же музыка.
«Ламм, Окунь… Меломаны, мать вашу!..»
Запись секретной беседы О'Брайена с киллером существовала. Запись организовал Ламм. Компрометировавшая О'Брайена аудиокассета служила адвокату мощным оружием на случай, если О'Брайен отдаст приказ его уничтожить. О'Брайену сообщили об аудиокассете. И еще несколько авторитетов о ней тоже знали. В том числе Джамшит.
Так было задумано.
Арлекино знал о двух виллах адвоката в Израиле — на Байт ва-Ган и в Рамоте. На первой было всегда многолюдно, Рамот был засекречен. Тут жила Инна Снежневская.
С самого начала Арлекино избрал тупиковый вариант. Он считал, что, если взять Снежневскую за горло, она отдаст аудиокассету с виллы… Он привлек к себе на помощь Хэдли и ее команду.
Арлекино работал не только на О'Брайена.
Пастор сообщил мне в камере, что Джамшит посылает своего человека в Иерусалим за аудиокассетой. Речь шла не обо мне, как я вначале подумал, — об Арлекино!..
После случившегося на Цомет Пат Снежневская немедленно поставила в известность Ламма… Арлекино приговорили к смерти. Он попытался скрыться, изменил внешность, одежду, пересел из «ауди» в «судзуки»… У него был мой адрес на Элиягу Голомб, полученный от Джамшита на самый крайний случай… Но его уже стерегли! Труп вывезли в Ашдод и там бросили. Снежневская сложила чемоданы и сразу исчезла.
Окунь и Пастор — тоже каждый в свое время — пытались добыть аудиокассету. Оба они шли одним путем — через виллу в Рамоте!
Я залез в виллу, уже осмотренную Пастором!
Черт побери!
И Пастор, и Холомин могли погибнуть от рук безымянных боевиков. Но их убийцами, несомненно, были Ламм, Ургин, Ваха, Окунь. В конечном счете О'Брайен…
«Rock amp; Roll music to the World» 1972!
Отличный ансамбль. Прекрасная композиция. На обеих сторонах кассеты была записана симпатичная музыка для пацанов. Меня она не волновала.
Надо менять план!
Самое страшное в таких случаях — поиск лучшего решения, как в бою.
Но другого выхода не было.
— Куда сейчас? — спросил Генрих, когда мы повернули к центру.
— На Байт ва-Ган.
Склон со строящимися на вершине виллами выглядел, этой субботней ночью еще более запущенным и унылым, чем обычно. Цепочка редких огней вверху. Ниже чернел яблоневый сад. На территории колледжа для девочек из религиозных семей, покидавших его на шабад, горели всего два-три светильника.
Металлические решетки на окнах виллы были опущены. Уязвимым местом ее была парадная дверь. В отличие от второй, металлической, некрасивой, но прочной «пладэлет» со стороны скалы, эта была дубовой, с художественным стеклом в центре и по краям боковых брусов.
В машине нашлась монтировка. Несколькими ударами я открыл себе путь в боковине, в обход дубовой части… Одновременно наверху, в помещении прислуги, громко залаял пит-бультерьер. Его не выпустили, и это было моим и его счастьем. Я готовился прибить пса той же самой монтировкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Сашка звонит!
— Какой Сашка! Отойдите, черти!..
Мне все было слышно.
—Из Иерусалима. С днем рождения тебя поздравляет. Москвич! Ты был с ним в Афгане…
Он вдруг врубился:
— Сашка! Черт!..
— Поздравляю…
— Ты откуда, Сашк? — Он был растроган. Международный разговор стоил дорого. Хотел поговорить, но жалел моих денег. И меня. Что-то, видно, передалось ему. — Из Израиля?
Он повторил несколько раз:
—Ну ты дурак, блин! Спасибо…
У меня защипало глаза.
Впереди на дороге было по-прежнему пусто. Я увидел только одну фигуру. Какая-то женщина, высокая, прямая, направлялась в район вилл. Длинная белая юбка, начинавшаяся, казалось, сразу под мышками, делала ее еще стройнее, тоньше…
Я находился у виллы. Осенью перед праздником Ханука здесь жила Инна Снежневская. Тут бывал Окунь. Кто-то еще. После неудачной попытки Арлекино тут, возможно, вообще никто не появлялся. Люди Хэдли, по крайней мере в эти дни, никого не заметили. По-прежнему внутри, ни на одном из трех этажей, не было ни огонька.
«А может, они просто не выходили? Тоже отлеживались на тюфяках при опущенных металлических шторах?»
Через несколько минут мне предстояло это проверить на собственной шкуре. Я провел рукой по карманам. Со мной было два телефона «манго». Каждый из них был соединен с одним-единственным абонентом. На одном были люди Хэдли, на другом Эйлат. По эйлатскому я мог «в прямом эфире» слышать разговоры в «Клаб-отеле», в гостиничном номере, где находился Ургин и его подруга.
Я связался с каталами.
—Слушаю. — У телефона была сама бандерша доктор Риггерс.
Именно ее тоненькую фигурку восьмидесятилетней девочки я видел впереди на дороге.
— Рад слышать. А остальные?
— Они здесь, со мной.
Тамарка и Генрих, наблюдавшие за виллой в течение всего дня, заняли позицию близко, на горе, рядом с контейнером, который я разглядел раньше. Было приятно в стремную минуту видеть рядом этот честно выполняющий свой интернациональный долг-контейнер с надписью на родном языке. Когда-нибудь в концерте по заявкам я попрошу исполнить песню для контейнера «СОЮЗХИМПРОМ» в Рамоте: «Напиши мне, мама, в Израиль, как там Волга моя течет…»
Центровой Алекс был тоже здесь. Он и Тамарка меня страховали, Генрих должен был все время быть у руля. На виллу центровой и он должны были войти только в случае крайней необходимости — центровой захватил с собой автоген…
— Все в порядке?
— Да. С Богом!
Лампочка над входом не горела. Алекс вывернул ее еще с вечера. Для проникновения на виллу я выбрал маленькое незакрытое окошко в верхнем проеме, сбоку. На нем была только сетка от комаров. Наверное, там был расположен один из туалетов первого этажа. Помощники Хэдли, туго знавшие свое дело, прислонили к стене горку кирпичей.
«Поехали!..».
Я легко сорвал сетку, она держалась на одном маленьком гвоздике. Подтянулся. Полез головой вниз. Вскоре стало легче. Я уперся руками в сливной бачок над унитазом, подтянул ноги. И через секунду-другую уже стоял, прислушиваясь. Было по-прежнему тихо. В оконце, сквозь которое я пролез, падал свет уличных фонарей. Надо было пробираться внутрь. Я вышел из своего убежища. Тут было совсем темно. Казалось, я играю в жмурки, вожу и на глазах у меня повязка… На секунду я представил, как включу свет и увижу всю их команду, наблюдающую за мной… Я нашарил на стене клавиши выключателя. Нажать — как сорвать повязку, лечь на рельсы, не проверив, появилась ли бесшумная электричка на горизонте. Я надавил на клавиш… Залитый светом зал вполне подошел бы для танцев: не менее двухсот квадратных метров сверкающей мраморной плитки пола, три или четыре телевизора и столько же диванов вдоль стен. В углу стоял рояль.
—Зажег свет… — передал я по «манго». — Заметно?
Ответил мне центровой:
— Темно, как в заднице.
— Позвони, если что…
Я обследовал соседние помещения. Зажег свет. Сквозь плотно пригнанные шторы свет наружу не пробивался — от Алекса, с дозорного поста, не поступало сигнала. Сбоку, на полуэтаже, расположена была спальня, к ней примыкал небольшой по здешним меркам балкон. В нем было метров тридцать. Кто-то все-таки жил тут. Огромная квадратная кровать была расстелена. Горбом торчало одеяло. Я сдернул его. Кровать была пуста.
Между окном и кроватью высился туалетный столик. На фотографии, прислоненной к стене, я узнал О'Брайена. Он стоял в каком-то храме рядом с колонной. Сбоку, на фреске колонны, просматривалось изображение человека. Я с ходу сунул фото в карман.
Несколько дверей вело в разные стороны. Я исследовал все выходы.
Комната-шкаф или, может, кладовая…
Ванная с мраморным унитазом и огромным кафельным корытом с джакузи…
Дверцы шкафов были закрыты небрежно, наспех. На полу валялись какие-то веши…
Виллу как будто осматривали до меня! Я сразу замедлил темп. Сюда проникли через то же оконце, что и я. Его специально держали незакрытым…
«Крысоловка, готовая мгновенно захлопнуться! — неожиданно пришло мне в голову. — Только вместо сала тут оставлена известная аудиокассета…»
Я тут же почувствовал едва ощутимый гнилостный запах приходившей до меня и попавшей в капкан крысы, которая уже начала разлагаться.На аудиокассету ловили не меня! Информация обо мне у Ламма была минимальной. Адвокат отлавливал своих, тех, кто, по его сведениям, охотился за аудиокассетой по заданию О'Брайена. В первую очередь за Арлекино!
Выйдя, через следующую дверь, я снова оказался на лестнице. Быстро пробежал наверх. Второй этаж был менее просторный. Тут находилось три спальни и столько же туалетов, длинный коридор с выходом на огромный балкон. Всюду в комнатах стояли здоровущие чемоданы.
Вилла была предназначена на продажу.
Рыться в чемоданах я не собирался.
Наверху запах чувствовался меньше.
Я спустился в бомбоубежище, обязательное в каждом израильском здании, без которого не утверждается план строительства ни одного гражданского объекта. Дверь была закрыта снаружи на небольшой замочек. Резкий запах шел оттуда. Под лестницей валялся молоток с короткой ручкой. Я сбил замок. Включил свет. Помещение использовалось как склад. Впереди стояли две новые стиральные машины, обе нераспакованные… Труп лежал ногами к двери, между ними. Человек был убит несколькими страшными ударами, нанесенными сзади по голове. Рядом валялось орудие убийства — блестящая металлическая гантеля…
Второй раз на протяжении этих недель мне пришлось осматривать труп. Я перевернул его. Это был Пастор. Три с лишним месяца назад мы сидели вместе на нарах в ИВС, на Павелецком. Пастор считал, что ему не выбраться, поэтому дал мне контактный телефон. Я должен был предупредить О'Брайена об аудиокассете на вилле адвоката… Пастор освободился из ИВС, добрался до виллы первым и заплатил за это полную цену. Судьба человека, лежавшего передо мной на каменном полу бомбоубежища, касалась и меня лично. С его смертью история нашего совместного пребывания в ИВС как бы превращалась в легенду.
«Все это было. И ничего не было!..»
Я разогнулся. Искать аудиокассету в его одежде не имело смысла. Карманы Пастора были аккуратно вывернуты. Убитый лежал, вытянувшись во весь рост между двумя нераспакованными стиральными машинами, почти касаясь вытянутой рукой одной из них… Я проследил за направлением руки. Стиральная машина была поставлена на две доски. Между дном и полом оставалось пространство. Я опустился на корточки, просунул руку. Аудиокассета была завернута в полиэтиленовый пакет…
Прочитав название, я не удивился: «Ten Years After» 1967/Rock amp; Roll music to the World» 1972…
Мы гнали из Рамота на машине Хэдли. Пока я был на вилле, прошел небольшой знобкий дождь. Было свежо. Я сидел впереди рядом с Генрихом. Мои спутники на заднем сиденье ни о чем не спрашивали. Может, они считали, что возвращаются назад вместе с миллионером. Мне нечего было им сообщить.
—Ну вот. Дожди кончились… — Хэдли завела ни к чему не обязывающий разговор.
Она сидела между Алексом и грудастой Тамаркой, которая продолжала меня игнорировать. Во дворе, когда я был пацаном, у нас было несколько девчонок, которые с вечера уходили с тобой на чердак, на тряпье, которое у нас там лежало, а утром не здоровались и даже не замечали…
—Израиль — маленькое блюдце, — отозвался Генрих. Странная личность. Любовник Хэдли. Я видел, с каким восхищением он на нее смотрит. — Хватает одного большого дождя…
Я достал из кармана аудиокассету, вручил ему:
—Поставьте!
—С удовольствием!
Генрих включил магнитофон. Акустика была замечательной. Музыка тоже.
«Бесподобно для тех, кто разбирается!..»
Воздух в машине гулко резонировал.
Мы гнали вниз по мокрому шоссе. Все молчали.
«Отличная мелодия…»
Я отмотал изрядный кусок пленки. Все то же!
—Оборотку, блин!
Та же музыка.
«Ламм, Окунь… Меломаны, мать вашу!..»
Запись секретной беседы О'Брайена с киллером существовала. Запись организовал Ламм. Компрометировавшая О'Брайена аудиокассета служила адвокату мощным оружием на случай, если О'Брайен отдаст приказ его уничтожить. О'Брайену сообщили об аудиокассете. И еще несколько авторитетов о ней тоже знали. В том числе Джамшит.
Так было задумано.
Арлекино знал о двух виллах адвоката в Израиле — на Байт ва-Ган и в Рамоте. На первой было всегда многолюдно, Рамот был засекречен. Тут жила Инна Снежневская.
С самого начала Арлекино избрал тупиковый вариант. Он считал, что, если взять Снежневскую за горло, она отдаст аудиокассету с виллы… Он привлек к себе на помощь Хэдли и ее команду.
Арлекино работал не только на О'Брайена.
Пастор сообщил мне в камере, что Джамшит посылает своего человека в Иерусалим за аудиокассетой. Речь шла не обо мне, как я вначале подумал, — об Арлекино!..
После случившегося на Цомет Пат Снежневская немедленно поставила в известность Ламма… Арлекино приговорили к смерти. Он попытался скрыться, изменил внешность, одежду, пересел из «ауди» в «судзуки»… У него был мой адрес на Элиягу Голомб, полученный от Джамшита на самый крайний случай… Но его уже стерегли! Труп вывезли в Ашдод и там бросили. Снежневская сложила чемоданы и сразу исчезла.
Окунь и Пастор — тоже каждый в свое время — пытались добыть аудиокассету. Оба они шли одним путем — через виллу в Рамоте!
Я залез в виллу, уже осмотренную Пастором!
Черт побери!
И Пастор, и Холомин могли погибнуть от рук безымянных боевиков. Но их убийцами, несомненно, были Ламм, Ургин, Ваха, Окунь. В конечном счете О'Брайен…
«Rock amp; Roll music to the World» 1972!
Отличный ансамбль. Прекрасная композиция. На обеих сторонах кассеты была записана симпатичная музыка для пацанов. Меня она не волновала.
Надо менять план!
Самое страшное в таких случаях — поиск лучшего решения, как в бою.
Но другого выхода не было.
— Куда сейчас? — спросил Генрих, когда мы повернули к центру.
— На Байт ва-Ган.
Склон со строящимися на вершине виллами выглядел, этой субботней ночью еще более запущенным и унылым, чем обычно. Цепочка редких огней вверху. Ниже чернел яблоневый сад. На территории колледжа для девочек из религиозных семей, покидавших его на шабад, горели всего два-три светильника.
Металлические решетки на окнах виллы были опущены. Уязвимым местом ее была парадная дверь. В отличие от второй, металлической, некрасивой, но прочной «пладэлет» со стороны скалы, эта была дубовой, с художественным стеклом в центре и по краям боковых брусов.
В машине нашлась монтировка. Несколькими ударами я открыл себе путь в боковине, в обход дубовой части… Одновременно наверху, в помещении прислуги, громко залаял пит-бультерьер. Его не выпустили, и это было моим и его счастьем. Я готовился прибить пса той же самой монтировкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45