— Под ноги надо смотреть! — Ребенок заплакал. Нервозность родителей передавалась детям.
В киоске «Союзпечати» продавали свежий номер «Советского экрана» с портретом Жанзакова. В залах по-прежнему было полно людей, все кресла заняты. У буфетов, касс чернели очереди.
Рядом с отделением связи освободился телефон. Денисов вошел в кабину, набрал номер. В квартире Сильвестрова сразу ответили. Костычев ждал звонка сен-сея. Ниязов стоял рядом; услышав голос Денисова, он взял трубку:
— Слушаю вас.
— Из Вильнюса не звонили? — спросил Денисов.
— Нет.
— Леонтьев прибыл? — Из отдела в помощь Ниязову был направлен второй инспектор.
— Здесь он.
— Как Костычев принял предложение остаться до утра?
— Спокойно. Нормальный парень… — Младший хотел о чем-то спросить.
— Что-нибудь неясно?
— Нас здесь двое теперь. Я и Леонтьев…
— Я и сам хочу приехать. Но прежде выскочу утром в Шереметьево, к первому самолету. Потом к поезду Вильнюс — Москва. Будем следить, как развернутся события… — Ему пришлось подробно сначала Ниязову, а затем и Леонтьеву пересказать содержание направленного в Вильнюс телекса.
— Все понятно?
— Да.
Мимо телеграфа, междугородных телефонов-автоматов Денисов прошел дальше в конец зала — обрывки слов, разговоров здесь, казалось, плавали в густом, уплотненном воздухе.
У одной из кабин он остановился: кто-то говорил на немецком:
— Вас махст ду дох? — спрашивал немец. — Им бет? Лист? Вас лист ду дох? Цайтунг? Одер бух? — его абонент лежал в кровати с газетой или книгой. Денисов вдруг заметил, что он понимает каждое слово.
В первую секунду это показалось необъяснимым.
Лишь отойдя, уже на улице, Денисов понял, что фразы, которые он перевел, были самыми простыми, из школьной программы.
Он не спешил возвращаться, прошел вдоль здания. Одно из окон на первом этаже было слегка освещено. В депутатской комнате работал телевизор, из-за не до конца незадернутой шторы был виден экран. Шел сериал очередного детектива.
Денисов остановился.
К ночи основательно подмерзло. Уже через несколько минут он почувствовал это спиной и подошвами. Какой-то человек подошел, встал рядом. Денисов заметил у него в руке «вечный календарь» — зубчатое колесико с таблицей, рассчитанной до конца тысячелетия. Мужчина вскоре ушел. Денисов продолжал смотреть.
Следователь или оперуполномоченный на экране — красивый, осанистый подполковник — осматривал чью-то одежду. Несколько человек — мужчины и женщины — ему помогали.
«В принципе, — понял Денисов, — подполковник решает те же вопросы, что и я, это вполне могла быть та одежда, которую Жанзаков оставил в поезде: голубая рубашка, пуловер…»
Подполковник на экране был ростом с Денисова, но плотнев, представительнее. Действовал он с размахом, в его руках сосредоточивались все нити расследуемого преступления; был он сметлив, раскован.
«Один почерк, — сказал он кому-то, — и там, и здесь действовала одна и та же рука…»
Денисов вдруг подумал, что автором, может быть, является Аркадий Савельев, муж Милы.
«Дался им этот преступный почерк!.. И Ниязов, и даже Кравцов, пришедший в розыск чуть более года назад, не говоря уже о Денисове и Бахметьеве, — каждый скорее бы откусил себе язык, чем заговорил бы о преступном „почерке“ и „руке“… Так, куда ни шло, могла еще выразиться Лина. А в общем, смотреть можно».
Подполковник выглядел элегантным и мудрым, роль его играл известный актер. На время Денисов забыл о собственном деле. В этом и заключалась чудесная сила детектива.
Обсуждение мероприятий подполковник продолжил в летнем саду за шашлыком. Денисов все не уходил. Личность владельца одежды герой установил, прохаживаясь по живописному розарию, рассуждая о проблемах иммунологии. Отпечатки пальцев убитого были идентифицированы где-то далеко на Западе, и тамошний детектив сообщил об этом по телефону на ломаном русском. Подполковник, правда, не догадался включить диктофон, как это делал дежурный на Павелецком, и его помощнику пришлось быстро, на слух писать в блокноте. Но это было неглавным.
«Среди пациентов Камала почти нет серьезных больных… — Денисов больше не мог не думать о собственных проблемах. — С чем обращаются к Камалу, к Эркабаю? Переутомление, недомогание. Их неумение лечить очевидно. А популярность растет…»
Он прошел дальше за угол. Незаметно для себя снова оказался в зале для транзитных. Кабина телефона здесь была занята. Денисов остановился у колонны.
«Но если все больше людей тем не менее втягиваются в орбиту, значит, кто-то заинтересован. Ничего таинственного. Греет руки… Чистая криминалистика. Спор о существовании биополя только используется, Камал с таким же успехом мог быть удачливым поэтом, журналистом-международником. Лишь бы это было модным, привлекало интерес. Вот главное».
Средних лет пара подошла к автомату. На женщине было искусно сшитое черное, с низко опущенными плечами пальто, черная шляпа. Женщина бросила взгляд на Денисова, отвернулась.
«Люди, создавшие славу Камалу… Многие из них, в первую очередь, делают рекламу самим себе. Их имена у всех на слуху, рядом с именами суперменов. Другие, пониже рангом, сдают своих идолов в аренду. За это перед ними открываются двери, прежде закрытые. Приглашают, печатают… Что любопытно — они сами как бы на грани людей необычных и при случае могут перейти эту черту. У диктора ЦТ „сильная биоэнергетика“, у журналиста аура вокруг головы…»
Он огляделся. От колонны ему был виден обширный, заполненный людьми угол зала. Молодая пара напротив, у кабины, везла завернутого в целлофан огромного игрушечного льва, задние ноги хищника свешивались с кресла. Рядом, закинув голову, спал спортивного вида парень с бритыми, как у панка, висками.
«Как она спросила меня, профессор Семенова… — Воспоминание относилось к последним часам непрерывного двухсполовинойсуточного поиска. — „Ведь если Камал и Эркабай и в самом деле мистификаторы и им удалось ввести в заблуждение — во что я совершенно не верю — наших видных литераторов, ученых, возникает вопрос: зачем? Ведь денег за лечение они не берут, а что могла им дать я?“
Из мира духовных ценностей, философских систем и загадочных явлений человеческой психики он наконец возвращался в мир знакомых понятий.
«С академиков, популярных писателей, поэтов Камал денег не берет. Ему достаточно быть принятым, по возможности появляться на людях рядом с профессором Семеновой — почетным доктором наук многих зарубежных университетов, вместе с академиком Столповских. На первых порах — с целительницей Журавлевой… Деньги приносят ученики, по разным причинам прибегающие к его помощи, запутавшиеся в делах. Не надо забывать про деньги Сабира Жанзакова, снятые им со счета…»
Он подошел к кабине, за ним тут же образовалась очередь — молодая женщина в свитере и вторая — в кофте, поперек которой бежало не менее дюжины латинских букв.
«Любопытно, что среди поверивших Камалу — все в основном интеллигенция, кандидаты, доктора наук, аспиранты, студенты… Как она сказала, профессор Семенова? „Мои родители тоже были учеными… Мать, как и я, профессор. Кстати, тоже выросла в этом доме…“
Еще он подумал:
«В чем я могу упрекнуть Семенову, Терезу Жанзакову, Милу… Какие претензии могут быть к соседке драматурга по даче, к Головкиной? Или к другим, кто ошибся. Они не смогли распознать Камала. Но разве жизнь, которую они прожили, или воспитание, которое получили, научило их этому? Что они знают о тех, кого ни под каким видом нельзя впускать в квартиры, приводить к пожилым людям, где в домах хранят дорогие картины, коллекции? К кому нельзя садиться в машину, тем более на первое сиденье? С кем ни при каких обстоятельствах нельзя входить в темные подъезды, в пустые лифты? Какие претензии к ним? В их присутствии Камал был подчеркнуто скромен. „Пил чай, пел под гитару…“
Денисов почувствовал, что успокаивается. Кабина автомата освободилась, он позвонил Лине.
— Алло! — голос у жены был грустный.
— Извини, Лин! Сутра завертелось. Вернее, с вечера.
— Так нельзя, — она даже не обиделась.
— Я был у хозяйственного, Лин! Стиральные порошки только «БИО-3» и «Лотос».
— Не забивай себе голову. Тебя ждать?
— Понимаешь: лучше меня никто не знает это дело. Пока ничего не ясно.
— Мы будем укладываться.
— У меня просьба… — Придуманный телевизионный подполковник подействовал на него неожиданным образом. — Возьми «Жизнь животных». Найди, пожалуйста, «цаплю». Отряд голенастых, по-моему…
— Сейчас… Нашла! — сказала Лина через минуту. — Что тебя интересует?
— Питание.
Она поискала.
. — Цапли… Серая, большая, белая… Вот. «Излюбленная добыча — рыба, на которую они ведут охоту. Долгие часы цапля стоит не шелохнувшись, потом мгновенно наносит смертельный удар…»
Прогулка по вокзалу и «проветривание мозгов» стоили Денисову разговора с консультантом по корейской борьбе тхеквондо. Он узнал об этом от дежурного.
— Твой телефон был занят, Сабуров переключился на дежурку. Хорошо, что ты оставил вопросник.
Денисов достал блокнот.
— Давай. Готов.
Дежурный включил запись:
«— Оба они у меня занимались. И Сабир. И Сильвестров… — У тренера оказался бас. Изъяснялся он обстоятельно. С паузами. — Сильвестров сам вел платные занятия со школьниками, Жанзаков приехал в Москву на учебу, занимался на Высших режиссерских курсах».
«— Что можно сказать об их подготовке в плане тхеквондо?» — прочитал по бумажке дежурный.
«— Сабир получил много. Главное — боевую и танцевальную пластику. У Сильвестрова ничего этого нет, хотя он сам тренер. Сен-сей».
«— Камала Досымбетова вы тоже знаете?» — с первым вопросом было благополучно покончено.
«— Сабир приводил его с собой. Мне довелось видеть Камала дважды. — Сабуров помолчал. — Это были как бы два разных человека. Один приходил ко мне домой, плохо одетый, не от мира сего. Поминутно впадал в транс. Подстать была и легенда. Рос хилым, болезненным. Приговор врачей — „не жилец…“. Но попал к буддийским монахам, несколько лет убирал за ними грязь, плевки. „Путь к вершинам нелегок…“
Снова была пауза. На этот раз довольно продолжительная.
«— …Второго Камала я случайно встретил в Комитете по науке и технике. В первую минуту не узнал: в костюме, сорочке, галстуке. Абсолютно современный, перспективный. „Много масок — нет лица…“
«— Объясните, пожалуйста, по поводу чи, или ци, — снова по бумажке прочитал дежурный. — В частности: правда ли, что без овладения энергией определенного вида боец по всем физическим законам должен был бы остаться без руки, а он разбивает ладонью кирпичи, дерево…
«— Это — тема большого разговора… — Сабуров понял, что разговор записывается, ответы его постепенно становились все более осторожными, обстоятельными. — Конечно, женщина, спасая ребенка, может сдвинуть с места огромный тяжелый шкаф. Можно искусственно привести себя в это состояние. Но к боевым единоборствам уже подключен коммерческий интерес. Понимаете? Цирковые моменты. Во время одной из поездок во Францию бойцы Аямы везли с собой вагон досок для разбивания. В том, что они решили воспользоваться своим материалом, хотя во Франции дерево не такой уж дефицит, видится некий смысл…»
«— И последнее. Мог Жанзаков верить в то, что Камал действительно научит его пользоваться внутренней силой, сделает феноменальным бойцом тхеквондо или великим артистом?»
«— Думаю, да. Я вспоминаю, с какой верой он слушал его. Камал, я это понял, вырос в семье, претендовавшей на главенство в определенных сферах. Сабиру импонировало это в силу разности воспитания, социального положения родителей обоих. Он обманывался, считая Камала едва ли не живым богом… Но и Камал тоже заблуждается в Сабире. Ему надо было обратить внимание на упорство, с каким Жанзаков шел к своим чемпионским титулам в боксе и каратэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
В киоске «Союзпечати» продавали свежий номер «Советского экрана» с портретом Жанзакова. В залах по-прежнему было полно людей, все кресла заняты. У буфетов, касс чернели очереди.
Рядом с отделением связи освободился телефон. Денисов вошел в кабину, набрал номер. В квартире Сильвестрова сразу ответили. Костычев ждал звонка сен-сея. Ниязов стоял рядом; услышав голос Денисова, он взял трубку:
— Слушаю вас.
— Из Вильнюса не звонили? — спросил Денисов.
— Нет.
— Леонтьев прибыл? — Из отдела в помощь Ниязову был направлен второй инспектор.
— Здесь он.
— Как Костычев принял предложение остаться до утра?
— Спокойно. Нормальный парень… — Младший хотел о чем-то спросить.
— Что-нибудь неясно?
— Нас здесь двое теперь. Я и Леонтьев…
— Я и сам хочу приехать. Но прежде выскочу утром в Шереметьево, к первому самолету. Потом к поезду Вильнюс — Москва. Будем следить, как развернутся события… — Ему пришлось подробно сначала Ниязову, а затем и Леонтьеву пересказать содержание направленного в Вильнюс телекса.
— Все понятно?
— Да.
Мимо телеграфа, междугородных телефонов-автоматов Денисов прошел дальше в конец зала — обрывки слов, разговоров здесь, казалось, плавали в густом, уплотненном воздухе.
У одной из кабин он остановился: кто-то говорил на немецком:
— Вас махст ду дох? — спрашивал немец. — Им бет? Лист? Вас лист ду дох? Цайтунг? Одер бух? — его абонент лежал в кровати с газетой или книгой. Денисов вдруг заметил, что он понимает каждое слово.
В первую секунду это показалось необъяснимым.
Лишь отойдя, уже на улице, Денисов понял, что фразы, которые он перевел, были самыми простыми, из школьной программы.
Он не спешил возвращаться, прошел вдоль здания. Одно из окон на первом этаже было слегка освещено. В депутатской комнате работал телевизор, из-за не до конца незадернутой шторы был виден экран. Шел сериал очередного детектива.
Денисов остановился.
К ночи основательно подмерзло. Уже через несколько минут он почувствовал это спиной и подошвами. Какой-то человек подошел, встал рядом. Денисов заметил у него в руке «вечный календарь» — зубчатое колесико с таблицей, рассчитанной до конца тысячелетия. Мужчина вскоре ушел. Денисов продолжал смотреть.
Следователь или оперуполномоченный на экране — красивый, осанистый подполковник — осматривал чью-то одежду. Несколько человек — мужчины и женщины — ему помогали.
«В принципе, — понял Денисов, — подполковник решает те же вопросы, что и я, это вполне могла быть та одежда, которую Жанзаков оставил в поезде: голубая рубашка, пуловер…»
Подполковник на экране был ростом с Денисова, но плотнев, представительнее. Действовал он с размахом, в его руках сосредоточивались все нити расследуемого преступления; был он сметлив, раскован.
«Один почерк, — сказал он кому-то, — и там, и здесь действовала одна и та же рука…»
Денисов вдруг подумал, что автором, может быть, является Аркадий Савельев, муж Милы.
«Дался им этот преступный почерк!.. И Ниязов, и даже Кравцов, пришедший в розыск чуть более года назад, не говоря уже о Денисове и Бахметьеве, — каждый скорее бы откусил себе язык, чем заговорил бы о преступном „почерке“ и „руке“… Так, куда ни шло, могла еще выразиться Лина. А в общем, смотреть можно».
Подполковник выглядел элегантным и мудрым, роль его играл известный актер. На время Денисов забыл о собственном деле. В этом и заключалась чудесная сила детектива.
Обсуждение мероприятий подполковник продолжил в летнем саду за шашлыком. Денисов все не уходил. Личность владельца одежды герой установил, прохаживаясь по живописному розарию, рассуждая о проблемах иммунологии. Отпечатки пальцев убитого были идентифицированы где-то далеко на Западе, и тамошний детектив сообщил об этом по телефону на ломаном русском. Подполковник, правда, не догадался включить диктофон, как это делал дежурный на Павелецком, и его помощнику пришлось быстро, на слух писать в блокноте. Но это было неглавным.
«Среди пациентов Камала почти нет серьезных больных… — Денисов больше не мог не думать о собственных проблемах. — С чем обращаются к Камалу, к Эркабаю? Переутомление, недомогание. Их неумение лечить очевидно. А популярность растет…»
Он прошел дальше за угол. Незаметно для себя снова оказался в зале для транзитных. Кабина телефона здесь была занята. Денисов остановился у колонны.
«Но если все больше людей тем не менее втягиваются в орбиту, значит, кто-то заинтересован. Ничего таинственного. Греет руки… Чистая криминалистика. Спор о существовании биополя только используется, Камал с таким же успехом мог быть удачливым поэтом, журналистом-международником. Лишь бы это было модным, привлекало интерес. Вот главное».
Средних лет пара подошла к автомату. На женщине было искусно сшитое черное, с низко опущенными плечами пальто, черная шляпа. Женщина бросила взгляд на Денисова, отвернулась.
«Люди, создавшие славу Камалу… Многие из них, в первую очередь, делают рекламу самим себе. Их имена у всех на слуху, рядом с именами суперменов. Другие, пониже рангом, сдают своих идолов в аренду. За это перед ними открываются двери, прежде закрытые. Приглашают, печатают… Что любопытно — они сами как бы на грани людей необычных и при случае могут перейти эту черту. У диктора ЦТ „сильная биоэнергетика“, у журналиста аура вокруг головы…»
Он огляделся. От колонны ему был виден обширный, заполненный людьми угол зала. Молодая пара напротив, у кабины, везла завернутого в целлофан огромного игрушечного льва, задние ноги хищника свешивались с кресла. Рядом, закинув голову, спал спортивного вида парень с бритыми, как у панка, висками.
«Как она спросила меня, профессор Семенова… — Воспоминание относилось к последним часам непрерывного двухсполовинойсуточного поиска. — „Ведь если Камал и Эркабай и в самом деле мистификаторы и им удалось ввести в заблуждение — во что я совершенно не верю — наших видных литераторов, ученых, возникает вопрос: зачем? Ведь денег за лечение они не берут, а что могла им дать я?“
Из мира духовных ценностей, философских систем и загадочных явлений человеческой психики он наконец возвращался в мир знакомых понятий.
«С академиков, популярных писателей, поэтов Камал денег не берет. Ему достаточно быть принятым, по возможности появляться на людях рядом с профессором Семеновой — почетным доктором наук многих зарубежных университетов, вместе с академиком Столповских. На первых порах — с целительницей Журавлевой… Деньги приносят ученики, по разным причинам прибегающие к его помощи, запутавшиеся в делах. Не надо забывать про деньги Сабира Жанзакова, снятые им со счета…»
Он подошел к кабине, за ним тут же образовалась очередь — молодая женщина в свитере и вторая — в кофте, поперек которой бежало не менее дюжины латинских букв.
«Любопытно, что среди поверивших Камалу — все в основном интеллигенция, кандидаты, доктора наук, аспиранты, студенты… Как она сказала, профессор Семенова? „Мои родители тоже были учеными… Мать, как и я, профессор. Кстати, тоже выросла в этом доме…“
Еще он подумал:
«В чем я могу упрекнуть Семенову, Терезу Жанзакову, Милу… Какие претензии могут быть к соседке драматурга по даче, к Головкиной? Или к другим, кто ошибся. Они не смогли распознать Камала. Но разве жизнь, которую они прожили, или воспитание, которое получили, научило их этому? Что они знают о тех, кого ни под каким видом нельзя впускать в квартиры, приводить к пожилым людям, где в домах хранят дорогие картины, коллекции? К кому нельзя садиться в машину, тем более на первое сиденье? С кем ни при каких обстоятельствах нельзя входить в темные подъезды, в пустые лифты? Какие претензии к ним? В их присутствии Камал был подчеркнуто скромен. „Пил чай, пел под гитару…“
Денисов почувствовал, что успокаивается. Кабина автомата освободилась, он позвонил Лине.
— Алло! — голос у жены был грустный.
— Извини, Лин! Сутра завертелось. Вернее, с вечера.
— Так нельзя, — она даже не обиделась.
— Я был у хозяйственного, Лин! Стиральные порошки только «БИО-3» и «Лотос».
— Не забивай себе голову. Тебя ждать?
— Понимаешь: лучше меня никто не знает это дело. Пока ничего не ясно.
— Мы будем укладываться.
— У меня просьба… — Придуманный телевизионный подполковник подействовал на него неожиданным образом. — Возьми «Жизнь животных». Найди, пожалуйста, «цаплю». Отряд голенастых, по-моему…
— Сейчас… Нашла! — сказала Лина через минуту. — Что тебя интересует?
— Питание.
Она поискала.
. — Цапли… Серая, большая, белая… Вот. «Излюбленная добыча — рыба, на которую они ведут охоту. Долгие часы цапля стоит не шелохнувшись, потом мгновенно наносит смертельный удар…»
Прогулка по вокзалу и «проветривание мозгов» стоили Денисову разговора с консультантом по корейской борьбе тхеквондо. Он узнал об этом от дежурного.
— Твой телефон был занят, Сабуров переключился на дежурку. Хорошо, что ты оставил вопросник.
Денисов достал блокнот.
— Давай. Готов.
Дежурный включил запись:
«— Оба они у меня занимались. И Сабир. И Сильвестров… — У тренера оказался бас. Изъяснялся он обстоятельно. С паузами. — Сильвестров сам вел платные занятия со школьниками, Жанзаков приехал в Москву на учебу, занимался на Высших режиссерских курсах».
«— Что можно сказать об их подготовке в плане тхеквондо?» — прочитал по бумажке дежурный.
«— Сабир получил много. Главное — боевую и танцевальную пластику. У Сильвестрова ничего этого нет, хотя он сам тренер. Сен-сей».
«— Камала Досымбетова вы тоже знаете?» — с первым вопросом было благополучно покончено.
«— Сабир приводил его с собой. Мне довелось видеть Камала дважды. — Сабуров помолчал. — Это были как бы два разных человека. Один приходил ко мне домой, плохо одетый, не от мира сего. Поминутно впадал в транс. Подстать была и легенда. Рос хилым, болезненным. Приговор врачей — „не жилец…“. Но попал к буддийским монахам, несколько лет убирал за ними грязь, плевки. „Путь к вершинам нелегок…“
Снова была пауза. На этот раз довольно продолжительная.
«— …Второго Камала я случайно встретил в Комитете по науке и технике. В первую минуту не узнал: в костюме, сорочке, галстуке. Абсолютно современный, перспективный. „Много масок — нет лица…“
«— Объясните, пожалуйста, по поводу чи, или ци, — снова по бумажке прочитал дежурный. — В частности: правда ли, что без овладения энергией определенного вида боец по всем физическим законам должен был бы остаться без руки, а он разбивает ладонью кирпичи, дерево…
«— Это — тема большого разговора… — Сабуров понял, что разговор записывается, ответы его постепенно становились все более осторожными, обстоятельными. — Конечно, женщина, спасая ребенка, может сдвинуть с места огромный тяжелый шкаф. Можно искусственно привести себя в это состояние. Но к боевым единоборствам уже подключен коммерческий интерес. Понимаете? Цирковые моменты. Во время одной из поездок во Францию бойцы Аямы везли с собой вагон досок для разбивания. В том, что они решили воспользоваться своим материалом, хотя во Франции дерево не такой уж дефицит, видится некий смысл…»
«— И последнее. Мог Жанзаков верить в то, что Камал действительно научит его пользоваться внутренней силой, сделает феноменальным бойцом тхеквондо или великим артистом?»
«— Думаю, да. Я вспоминаю, с какой верой он слушал его. Камал, я это понял, вырос в семье, претендовавшей на главенство в определенных сферах. Сабиру импонировало это в силу разности воспитания, социального положения родителей обоих. Он обманывался, считая Камала едва ли не живым богом… Но и Камал тоже заблуждается в Сабире. Ему надо было обратить внимание на упорство, с каким Жанзаков шел к своим чемпионским титулам в боксе и каратэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26