– А ты видел, как Хэглер тренируется?
– Как-то раз зашел посмотреть. В зале было жарко, как у черта в пекле. Я выдержал минут двадцать, не больше.
– И сколько ж времени Хэглер там провел?
– Три недели.
Принесли их кофе – ведьмино варево, которое Хиггинс попытался усмирить с помощью двух порций сливок и сахара. Валентайн пил черный.
– Ну и как, Нолу нашел? – спросил Хиггинс.
– Пока нет. А у тебя как дела двигаются?
– Да никак. Мы сейчас по уши заняты – из-за этого боя Холифилда в город понаехало игроков по-крупному.
– Слушай, а не мог Фонтэйн, например, съездить в аэропорт и вернуться с толпой туристов?
Хиггинс поставил чашку.
– Интересная идея. Неужели он мог воспользоваться такой наглой уловкой?
– Однажды он такое в Атлантик-Сити уже провернул, – сказал Валентайн. – Поэтому мы за ним не уследили.
– Ты думаешь, Нола при нем?
– Вполне вероятно. Естественно, в гриме, может, в парике – наверняка постаралась изменить внешность.
– И где ж он тогда поселился?
– Трудно сказать. Должен бы выбрать что-то большое, где полно народа, но недалеко от «Акрополя». И пока мы тут с тобой разговариваем, проверяет новые меры безопасности.
– А кем он сейчас может представляться?
– Да кем-то незатейливым, вроде торговца электрическими лампочками из Миннесоты со среднестатистическими 2, 4 детишками и преданной супругой. Выкрасил волосы, надел ботинки на толстой подошве, может, бородку отрастил, одет как чучело.
– Ох, как ты его хорошо знаешь!
– Но недостаточно хорошо, чтобы схватить.
– И когда, по-твоему, он снова атакует Ника?
– Скоро. Только дождется, когда в казино будет полно народа – наверное, на следующий день после боя Холифилда. Тогда туда набьется уйма возбужденных людей.
– Есть идеи, как ему это удастся?
– Нет. Но наверняка ему будет помогать кто-то из работников казино.
Хиггинс скривился, словно кто-то двинул ему в солнечное сплетение. Проверять всех служащих казино? Это просто немыслимо. И если кто-то из них вовлечен в заговор, убытки составят миллионы долларов.
– Ты решил меня до могилы довести, да, Тони?
– У нас еще есть время, – сказал Валентайн.
– На что? Подновить резюме, потому что после этого мне точно придется искать новую работу? Слушай, Тони, каждая такая история – пятно на моей репутации. А эта уж точно меня уничтожит.
– Я могу его остановить.
– С чего это ты так уверен?
– Я больше не полицейский. И не обязан соблюдать букву закона, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Официантка так грубо шлепнула на стол счет, что Валентайн даже отпрянул. Подождал, пока она разгневанно удалится, и продолжил: – Дай мне всю информацию, которой ты располагаешь, включая записи телефонных разговоров Нолы.
– Нет, – твердо ответил Хиггинс.
– Почему?
– Предположим, ты все-таки выследишь Фонтану и убьешь его. Тогда я стану соучастником.
Валентайн понял, куда он клонит:
– Значит, я его не убью.
– Обещаешь? Валентайн кивнул.
– Повтори!
– Обещаю.
Хиггинс допил кофе – до конца, хоть и с брезгливой гримасой. Положил на стол несколько долларов, вытер рот бумажной салфеткой.
– Я заканчиваю в шесть. Зайду потом а «Акрополь» и занесу тебе все, что у меня есть. Принесу и магнитофон, чтобы ты мог прослушать записи.
– Спасибо, Билл, ты меня многим обяжешь.
– Эй, смотри!
Валентайн проследил за взглядом Хиггинса: на другой стороне улицы появились четверо темнокожих гладиаторов в боксерских трусах и майках, с их мускулистых тел тек пот. Шутливый обмен ударами превратился в настоящее сражение, и тут из здания появилась еще одна фигура – выше, шире в плечах, лицо прикрыто капюшоном. Мужчина вмешался в драку, раздавая шлепки открытой ладонью и подталкивая задир к машинам, пока они не запросили пощады.
– Это тот, о ком я думаю? – спросил Валентайн.
– Да, Народный Герой, – сказал Хиггинс. – Я поставил на его победу две сотни. А ты?
Валентайн пожал плечами. Противником Холифилда был татуированный хам, бывший уголовник, который олицетворял собой все то дурное, что происходит со спортом в Америке. Валентайн хотел бы, чтобы он проиграл, но этого желания было недостаточно, чтобы он преодолел в себе стойкое отвращение к спортивным тотализаторам.
– Но ты должен сделать ставку, – настаивал Хиггинс. Валентайн снова пожал плечами.
– Я серьезно!
– Ладно, назови мне хоть одну серьезную причину, почему должен это сделать.
– Потому что это бой добра против зла, вот почему.
– И ставить на Холифилда – значит творить добро?
– В общем-то да.
Валентайн никогда не смотрел на проблему под таким углом. Тотализатор и денежные ставки вообще проявляли в человеке все самое дурное, но ему никогда не приходило в голову, что, поставив несколько долларов, ты вносишь свой вклад в дело гуманизма. Он встал.
– Я должен это обдумать, – сказал он.
20
После расставания с Хиггинсом прошло двадцать минут, и все это время Валентайн торчал в пробке на Стрипе. Нахлынувшие в город тысячи туристов превратили проезжую часть в прогулочную аллею, и потому гудки гудели, моторы перегревались, а таксисты стояли на капотах и выкрикивали в никуда грозные проклятия.
Вот так всегда, думал Валентайн, если нужен регулировщик, его точно не доищешься. Он обещал позвонить Роксане, но, как последний идиот, оставил листочек с ее номером на ночном столике. К тому же он не знал ее фамилии и не мог отыскать ее по справочной. Валентайн глянул на часы: уже около пяти. Включив сигнал поворота, он хитрым маневром подогнал одолженный Ником «Кадиллак» ко входу в отель «Пустыня». Сунув двадцатку мальчику-парковщику, он перекинул пиджак через плечо и пешком двинулся к дрожавшему вдали словно мираж «Акрополю».
Да уж, во Флориде климат куда пристойнее. Там даже можно совершать вечерние прогулки, не рискуя при этом изжариться заживо. Он перешел улицу – неспешно, но дыхание все равно перехватило – и пристроился в тени автобусной остановки. Тень оказалась отнюдь не благодатной.
Он прошел еще один квартал. Ботинки на нем были легкие, и уже через несколько минут ступни начало печь немилосердно. Мимо текли толпы людей – по-видимому, они переносили жару куда легче, чем он. Валентайн в отчаянии огляделся – в любом другом городе вдоль улицы уже стояли бы тележки продавцов ледяной воды и зонтиков, но только не в Лас-Вегасе: здесь свободное предпринимательство ограничивалось стенами казино.
И тут он услышал голоса – женские голоса: какая-то песня лилась над его головой, но слов он разобрать не мог. Казалось, кроме него, этой песни никто больше не слышит. Что за черт, что здесь происходит? Он перешел улицу – голоса стали громче. Глянул из-под руки: где-то там, впереди, омываемый струями фонтана, разместился гарем бывших жен Ника. Это именно они пели ему, Валентайну, серенаду.
Все понятно: из-за жары у него начались галлюцинации. В день накануне смерти Лоис он тоже слышал женское пение. Господь выбирает весьма странные способы общения с людьми, и Валентайн понял, что у Господа есть что ему сказать. Он сначала ускорил шаг, а потом и побежал.
Когда Валентайн наконец добрался до «Акрополя», пот лил с него градом, сердце готово было выпрыгнуть из груди. К столу регистрации выстроилась длинная очередь из вновь прибывших – все они были одеты в просторные майки и пестрые «бермуды». Валентайн направился прямо к лифтам и вскочил в первый попавшийся.
Лампочка на телефонном аппарате тревожно мигала. Сбрасывая на ходу рубашку, он прижал к уху трубку и набрал код голосовой почты.
Сообщение было только одно – от Мейбл.
«Ох, Тони, ты был прав, – раздался расстроенный голос соседки. – Объявление вышло сегодня утром, но мне уже позвонили с почты. С ними связалась полиция – хотят знать, кто владелец почтового ящика. А потом – бац! – и на пороге уже стоит полицейский из Палм-Харбора! Ой, Тони, это ужасно! Он меня арестовал!»
Валентайн сел на постель. Вот так кончаются все блистательные прожекты Джерри: Мейбл пошла у него на поводу, и теперь у нее неприятности. Его сын – ходячее недоразумение.
«Они позволили мне сделать один телефонный звонок. Слава Богу, у меня есть телефонная карточка! А к кому мне обратиться? Я же еще ни разу не нарушала закон. Как ты думаешь, Ф. Ли Бэйли заинтересуется моим делом?»
Голос Мейбл утонул в старой песне Кэрол Кинг, которую пьяным голосом орала какая-то баба: Мейбл наверняка звонила ему с платного автомата в камере предварительного заключения.
«Это Салли поет, – пояснила Мейбл. – Она бродяжка. В общем, час назад мне предъявили обвинение. Судья назначил залог в тысячу долларов, так я рассмеялась ему в лицо и сказала, что скорее в аду все замерзнет, чем я отдам ему свою кровную тысячу. Ты бы видел его физиономию!»
Валентайн рухнул навзничь на кровать.
«Ну, наверное, я здорово его разозлила. Он стукнул своим молотком, совсем как судья Вапнер из сериала, и прочел мне нотацию по поводу того, как следует вести себя в его суде. Я старалась молчать, но ты же меня знаешь… В общем, врезала ему прямо промеж глаз. Сказала, чтобы угомонился, а то удар хватит. И спросила, почему он считает, что деньги налогоплательщиков надо тратить именно на меня, тогда как я каждый день езжу на Клируотер-Бич, и на 19-м шоссе постоянно стоит проститутка, на которую никто из полицейских вообще никакого внимания не обращает. И знаешь, что он мне ответил?»
– Вот оно, – сказал Валентайн, в отчаянии закрывая глаза.
«Сначала ничего – только покраснел как рак и долго хватал ртом воздух. И тогда я спросила: «Что, судья, язык проглотил?» Он еще больше осатанел, схватил стакан с водой, попытался пить, вытаращился на меня – тут я, честно говоря, перепугалась, подумала: ну, Мейбл, тебе конец… А судья уронил стакан, рот открыл, глаза у него закатились, и он упал на свой стол».
– Господи Иисусе, – простонал Валентайн.
«У него таки случился удар, и его унесли на носилках. Просто передать не могу, как это ужасно. Но все равно он не смел разговаривать со мной как с обыкновенной преступницей».
Тут он услышал, как Мейбл сморкается.
«Ну вот, теперь судья в больнице, и никто здесь, в тюрьме, не хочет со мной разговаривать. Просто не знаю, что делать. Извини, что беспокою, но кому еще я могу позвонить?»
Почему не Джерри? Это же он втравил тебя в эту историю, подумал Валентайн.
«Я понимаю, ты можешь злиться на своего сына, но это не его вина. Я просто старая глупая баба. И вечно куда-то не туда лезу, так что он не виноват, ладно? Что-то я разболталась, наверняка колоссальный счет потом придет. Если ты в ближайшие несколько дней вернешься домой, уж пожалуйста, заезжай в тюрьму Клируотера, и пусть они выпустят меня под залог».
Она снова высморкалась, и тут Валентайн понял, что Мейбл плачет. Он и сам прослезился – так ему было ее жалко. Он вытер слезы рукавом и подумал: ну вот, старческий маразм уже не за горами.
В трубке загудело. Валентайн бросил ее и закрыл лицо руками.
Некоторое время спустя он встал, разделся, влез под ледяной душ – однако предварительно не только набросил цепочку, но и подпер дверь стулом. Потом достал из бара банку диетической колы, сел за обеденный стол, поставил перед собой телефон и принялся разыскивать своего драгоценного Джеральда.
В его памяти хранились пять телефонных номеров сына: квартиры в Бруклине, бара, бывшей жены, бывшей подружки, с которой Джерри прожил два года, а также сотовый. В баре к телефону подошел Писунчик – работавший там бармен. Голос у него заплетался от виски.
– Привет, мистер Валентайн, как вы себя чувствуете?
– Уж получше, чем ты, – огрызнулся Валентайн. – Где мой сын?
– Отправился на обход, – сказал Писунчик. – Что-нибудь ему передать?
Валентайн поморщился: владельцы баров не совершают «обходы».
– Хочешь сказать, что он пошел собирать с должников деньги? – спросил Валентайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44