Дверца грузового отсека захлопнулась, лопасти винта начали вращаться, и вертолет, подняв клубы пыли, поднялся в воздух, завис ненадолго, а затем полетел прочь.
Все это продолжалось секунд сорок, а еще через двадцать секунд вертолет исчез, скрывшись за домом. Он вернулся на курс, согласно которому должен был миновать Тревизо, а затем лететь прямо на Мюнхен, если не считать (а я готов был побиться об заклад) небольшого изменения курса в одном месте и короткой остановки.
Я осторожно закурил, прикрываясь ветками, попутно раздумывая над тем, не был ли командир экипажа вертолета членом партии «Искупление». А может быть, членом этой партии был и владелец авиакомпании?
Я просидел на дереве часа два, солнце наконец село, и откуда-то из-за Адриатики медленно выплыла луна, похожая на апельсин кроваво-красного цвета, а тем временем полчища москитов постепенно набрали высоту и принялись бомбардировать мою шею и руки. В мире не существовало другой женщины, кроме Кэтрин, ради которой я согласился бы просидеть на дереве так долго, к тому же я даже не был уверен в том, что она была в доме и собиралась прийти на встречу со мной.
Без десяти десять я спустился на землю, споткнувшись при этом, так затекли колени, а затем осторожно принялся пробираться к белой двери.
Она была не заперта, с внутренней стороны торчал ключ.
Я проскользнул внутрь, закрыв за собой дверь. Оказалось, сад имел размеры теннисного корта. Все вокруг было украшено маленькими клумбами, заросшими сорняками. Очевидно, никто из компании Вадарчи не занимался садом. Посередине двора земля была расчищена и прикрыта каменными плитами, на которых стоял небольшой пьедестал с солнечными часами. На другой стороне сада виднелась еще одна белая дверь, с решеткой в верхней части, за которой располагался широкий проезд, ведущий на задний двор. Справа от меня, спрятавшись в тени стены, стоял маленький летний домик с разбитыми стеклами. Я забрался внутрь (дверь его была слегка приоткрыта) и встал так, чтобы видеть перед собой двор с солнечными часами и короткую дорожку, бежавшую ко второй белой двери.
Потом вынул «Le Chasseur» и положил его на подоконник рядом с собой, прогнал мысль о сигарете и уселся, ожидая Кэтрин.
Прошло пятнадцать минут, прежде чем я услышал шум, доносящийся со стороны дома. Дальняя дверь вдруг резко отворилась, и в сад вошли трое мужчин. На мгновение их скрыла глубокая тень. Затем они пошли по узкой дорожке и оказались на открытом пространстве, залитом лунным светом.
Среди них был Зигфрид. Он шагал первым, зажав под мышкой какой-то предмет, завернутый в ткань. За ним шел мужчина в рубашке с короткими рукавами, а замыкал шествие тот самый пожилой тип в панаме, которого я видел на веранде у Сан-Марко.
На Зигфриде была черная рубашка и черные брюки. Он подошел к постаменту с солнечными часами и бросил сверток на землю. И тут я разглядел человека, который шел за ним, и с этого момента я стал свидетелем медленно разворачивающегося ночного кошмара. Человеку этому было около сорока, он был крепкого телосложения, невысокий и лысый, одетый в грубые полосатые брюки, а его руки были связаны. Он послушно прошел мимо панамы и остановился у солнечных часов. Зигфрид повернулся и что-то сказал. Мне показалось, что он говорил по-немецки. Лысый покачал головой, а затем покорным жестом вытянул связанные руки.
Зигфрид встал у него за спиной. Панама встал спереди и неуклюже принялся развязывать веревку на руках лысого.
Покончив с этим делом, он встал на краю каменных плит, а Зигфрид наклонился над свертком, лежащим на земле, развернул тряпку и выпрямился. Что-то, блеснув, рассекло воздух.
Лысый схватил этот предмет, и тотчас его тело выпрямилось, словно внутри него расправилась туго сжатая пружина.
А потом Зигфрид и лысый, отойдя друг от друга на несколько ярдов, слегка пригнувшись, принялись медленно, словно в танце, расхаживать кругами, вытянув вперед правые руки, в каждой держа по сабле. Все это походило на поединок двух злобных насекомых, размахивающих крабовидными конечностями. Они готовы бить и убивать.
И я понял, что сейчас произойдет убийство. Глядя на этот кошмар, я испытал настоящий шок... «Бэлди, кок... коротковолновый передатчик. Установлен за кладовой-морозильником».
Я вспомнил записку Лансинга. И вот я сидел, заняв место в первом зрительном ряду и глядя на спектакль под названием «борьба за выживание», который Зигфрид поставил в своей обычной садистской манере. Теперь я уже понял, что Кэтрин на вилле не было. Она улетела в вертолете. К счастью, у нее не было возможности наблюдать это шоу.
Раздался лязг сабель. На залитой лунным светом площадке возникло оживление. Противники сделали резкие выпады. Затем они отскочили в стороны, снова принялись осторожно ходить по кругу, пристально наблюдая друг за другом, и я увидел темную полоску крови на правой щеке Бэлди. Позади него на каменном краю клумбы спокойно и величаво сидел тип в панаме, куря сигарету и наблюдая за поединком.
Клянусь, в этом зрелище не было ничего притягательного.
Бэлди неплохо владел саблей, это было ясно, но он и в подметки не годился Зигфриду. Бэлди не мог не знать, что его просто собирались убить. Несколько резких выпадов, Зигфрид легко подпрыгивает, несколько быстрых движений, а затем он отступает — целый и невредимый, а на щеке Бэлди появляется новая кровавая полоса. Затем красным окрашивается его тело, и как бы потом ни поворачивался Зигфрид, у меня перед глазами стояло его лицо — улыбающееся, спокойное — и горящие глаза.
Я никогда не испытывал страсти к кровавым видам спорта.
Думаю, если бы я жил в древности, я бы платил свои драхмы, или что там у них было, забирался бы на галерку Колизея и ставил бы на самых лучших бойцов с сетью и трезубцем, однако то, что происходило сейчас, было, пожалуй, уж чересчур.
Я потянулся за пистолетом. В этот момент Зигфрид снова ринулся на Бэлди. Он теснил парня назад, в сторону моего летнего домика, и длинное лезвие сабли металось вокруг него как молния. Но вот Бэлди зашатался, выронил саблю, и я увидел, как он прижал руку к левому боку.
Зигфрид остановился, что-то сказал, махнув при этом саблей в сторону той, что лежала на земле, и стал ждать. Я не выдержал. Я пробежал два ярда, и только тогда они, наверное, поняли, что я сидел в домике и все видел. Я поднял пистолет, наставил его на Зигфрида и сказал:
— Бэлди, дверь позади меня открыта. Беги!
Бэлди повернулся, Зигфрид — тоже, и я увидел, что он сделал движение в сторону лысого. Я выстрелил. Пуля пролетела в футе от него и ударила по каменным плиткам. Зигфрид чуть отступил, и я увидел нырнувшее вниз острие сабли: это он медленно опустил правую руку.
— Дверь. Там, у самой воды, стоит моторная лодка.
Лицо Бэлди было влажным от пота. Он развернулся, прижимая обе руки к левому боку, кивнул и начал медленно продвигаться к двери, прошел мимо меня, а я держал на прицеле Зигфрида, который, расслабившись, но не шевелясь, наблюдал за мной. Не двигался и человек в панаме. Он сидел на каменном уступе, сигарета прилипла к его губе, и тоже смотрел на меня.
Они не задавали дурацких вопросов. Они просто наблюдали за мной, а я стоял, прислушиваясь к звукам открываемой двери, а затем к затихающим шагам Бэлди, который выбежал за пределы виллы. Я выждал несколько минут. Я не знал, как быстро способен передвигаться Бэлди, а затем сам начал медленно пятиться к выходу. Я не собирался приближаться к Зигфриду ни на фут ближе, чем это было необходимо, хотя у меня в руке был пистолет. Мэнстон рассказал мне о нем предостаточно, поэтому я прекрасно понимал, что позволить ему приблизиться — означало самому напроситься на неприятности.
Я добрался до двери и вынул из замка ключ. В этот момент Зигфрид заговорил. У него был твердый, довольно приятный голос, и его речь была начисто лишена акцента, а также гнева или каких-то других эмоций.
— Я подожду того дня, когда выясню, кто ты такой, — сказал он.
— Вряд ли тебе захочется возиться со мной. Я всего лишь проходил мимо и услышал лязг клинков. Вычеркни меня из своей жизни как человека, который сует свой нос куда не следует и предпочитает честную игру.
Я быстро подошел к двери, вставил ключ с наружной стороны и запер ее. Затем помчался к берегу, надеясь, что Бэлди прошел уже достаточно. Я не останавливался до тех пор, пока не добежал до лодки. Пару раз оборачивался, но погони не было.
Я побрел по трясине к Северу су. Он ждал меня один.
Я велел ему выехать на середину канала и остановиться там.
Мы прождали минут двадцать, прислушиваясь, не появится ли ниже по Течению лодка, и наблюдая за берегом, нет ли там человека. В конце концов, мы отправились без него. Я вызволил его из беды и не собирался ввязываться в неприятности, занимаясь его поисками. По-моему, он относился к тем людям, которые могут прекрасно позаботиться о себе сами.
Мы быстро двинулись вниз по каналу Трепорти, держа курс на Венецию, я испытывал приятное спокойствие, думая о том, что все время, пока я стоял перед Зигфридом, луна была позади меня и мое лицо оставалось в тени.
Мне приснилось, что я стою напротив Зигфрида, оба мы держим в руках сабли, и он, улыбаясь, идет ко мне. Потом где-то зазвонил телефон, Зигфрид нахмурился и сказал:
— Господи, почему они не оставят нас в покое, чтобы мы могли спокойно развлечься?
Я проснулся и увидел Веритэ. Накинув халат, она направлялась в гостиную, где звонил телефон. Я сел, потирая шею, кожа, которой от укусов москитов стала такой же пупырчатой и неровной, как у носорога. Одновременно я прислушивался к разговору Веритэ в соседней комнате. Судя по моим наручным часам, было шесть утра.
Я взял графин с водой и принялся пить прямо из него. Мое горло пересохло, словно я провел бурную ночку и выкурил слишком много сигарет.
Веритэ вернулась и села рядом на кровать. Она обняла меня обеими руками и поцеловала, а через какое-то время отняла правую руку, а левая продолжала покоиться на моей шее.
— Тебя закусала мошкара, — сказала она. — У меня есть кое-что, чем можно протереть кожу.
Она хотела встать, но я удержал ее:
— Кто звонил?
— Это из Мюнхена. В котором часу ты вернулся?
— Около трех. Ты уже спала.
Мы с Северусом добрались до Венеции и остановились за Лидо, чтобы понаблюдать за «Комирой». В половине третьего из Трепорти прибыла моторная лодка, и с нее на борт яхты поднялись Зигфрид и панама. А через час «Комира» вышла в море.
Не нужно было быть ясновидцем, чтобы понять, что вилла Саббиони опустела навсегда. Через час я должен был встретиться с Северусом: мы собирались вернуться на виллу и пошарить там, правда не особенно надеясь что-то обнаружить. Они обычно хорошо заметают следы. Все лишнее уничтожается или надежно прячется. Такая же участь ждала и Бэлди, если бы я не вмешался.
— Да, я спала, — сказала Веритэ. — Чем ты занимался?
— Я подробно продиктую тебе свой отчет, но попозже. Я не могу сосредоточиться, когда моя секретарша сидит в короткой ночной рубашке. Что там с Мюнхеном?
— Вертолет сел в Мюнхене вчера вечером в начале двенадцатого.
От Мюнхена до Венеции было около ста девяноста миль, если по прямой, но я полагал, что вертолет проделал путь, состоящий из нескольких отрезков. Он легко мог пролететь сотню миль за час. А на двухчасовой полет ушло три часа. В одном месте они, несомненно, сделали остановку.
— На борту было двое: пилот, Брэндт, и еще один, Хессельтод. И этот Хессельтод вовсе не хромает.
— Я не удивлен. Ну а что насчет груза?
— Все точно соответствует декларации.
— Хорошо сработано. Я видел, как груз, вылетевший из Венеции, был доставлен в одно место, расположенное не дальше, чем в трех милях отсюда. Должно быть, там, где они сделали остановку, их ждал настоящий груз.
— Что происходит?
Я взглянул на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36