— А что стоит за всем этим? Тебя и Лотти привезли сюда тайно. А тот большой ящик, свинцовый, который я видел на вилле Саббиони, видел, как его затаскивали в вертолет, ты летела вместе с ним. Ты должна знать, что это за ящик.
— Нет. Честно, нет. Они сказали, что мы скоро все узнаем. Но они взяли с нас клятву — с Лотти и меня, — что мы будем хранить все в тайне. И обещали, что обе получим большие деньги.
— Одна из вас может быть. Та, которую выберут. А вторую, независимо от того, в чем она клялась и чего ждала, они собираются убить и утопить в озере. Вот почему я должен вытащить вас отсюда как можно скорее!
— О нет! — Кэтрин вдруг вся задрожала.
— Вам нужно бежать отсюда. Здесь никто не найдет никакой выгоды — ни ты, ни я, ни Стебелсон, никто. Затевается что-то такое, что нам не по зубам. Что означает усиленная охрана замка? — Они обещали, что и это нам объяснят.
— И вы так спокойно к этому относитесь?
— А почему бы и нет? Они добры к нам. Может быть, это зачем-то нужно.
Я внимательно посмотрел на Кэтрин. Она обещала мне говорить правду. Кажется, она сдержала свое обещание. Но можно ли верить девушке, которая так самонадеянна? Какие мысли бродят в ее прелестной светловолосой головке?
— Ну а Лотти, что она обо всем этом думает?
— Она говорит, что ей страшно.
— А ты? Ты боишься?
— Я нет.
— Странно. Ты бросила Стебелсона еще в Венеции. Но ты позволяешь мне следовать за тобой по пятам. Почему, если ты думаешь, что выйдешь замуж за этого Алоиса?
Она ответила не сразу и молча улыбалась.
— Потому что я люблю тебя — правда люблю. И хочу, чтобы ты был рядом.
— Но если ты выйдешь замуж за этого типа? Тогда как?
— У меня будет много денег. Я буду путешествовать. И мы сможем видеться друг с другом. Ты и я. Мы будем хорошо проводить время вместе.
— И ты думаешь, я соглашусь на такое?
— А почему бы и нет? Для меня лично не существует черного или белого. До самого последнего момента я не могу сказать ни «да», ни «нет». Как я могу сказать тебе, что буду делать завтра, если завтра еще не наступило? А у тебя разве не так?
Она сидела рядом со мной — прелестная красотка — и выкладывала мне свои философские воззрения, думая, что я одобрю их.
— Ради бога, ты что, никогда не думаешь ни о ком, кроме себя? Если ты выйдешь за Алоиса, Лотти утопят в озере! Теперь ты знаешь об этом. Ведь ты не сможешь удержать это в секрете как плату за замужество. Или сможешь?
Кэтрин сначала замялась, а затем покачала головой:
— Нет. Но я же ничего об этом не знала. И ты так сердито говоришь со мной.
— Да, но теперь-то ты знаешь. И я собираюсь вытащить вас отсюда. За всем этим стоит что-то очень большое и опасное.
Пойми ты наконец! Дело настолько серьезное, что даже Малакод, не считая, тратит собственные деньги на расследование, а службы безопасности, по крайней мере двух стран, — даже государственные деньги. Если все пойдет так, как они задумали, то на дне озера окажетесь вы обе — и ты, и Лотти. — Я встал.
Я был очень сердит, сердит потому, что боялся за нее и за Лотти, а еще меня разозлили слова Кэтрин, которая полагала, что я восторженно отнесусь к тому, что «мы будем хорошо проводить время вместе», если она выйдет замуж за этого Алоиса.
— Милый, мне нравится, когда ты сердишься.
Я приподнял ее, крепко держа за плечи:
— Начиная с того момента, как я увидел тебя На пристани, я думал, что точно знаю, что мне нужно. И теперь я собираюсь кое-что вбить в твою голову. Ты понимаешь?
Я слегка потряс ее за плечи. Кэтрин медленно кивнула, а я обнял ее и прижал к себе, и в этот самый момент донесся рев вертолета.
Казалось, словно в небесном царстве обрушились разом все балки, оконные стекла звенели так, будто вот-вот разлетятся на мелкие кусочки.
Я опустил Кэтрин, прошел через комнату и выключил маленькую настольную лампу. Подошел к окну и немного отодвинул занавеску.
Внизу, во дворе, фонари, стоящие вокруг бассейна, были зажжены и их свет направлен вверх. Огромная неуклюжая «стрекоза», повисев немного над бассейном, треща и кружась, мягко опустилась на площадку. В тот момент, когда вертолет коснулся земли, фонари погасли. Двигатели заглохли. К вертолету подбежали люди, вернее, их темные, неясные тени.
Стоя за моей спиной, Кэтрин сказала:
— На этом вертолете я сюда прилетела. И Лотти тоже. Находясь внутри, нельзя разглядеть, что творится снаружи, потому что все окна закрыты. Мы не знали, куда нас привезли, но догадались, что это где-то в Австрии или Германии. И еще нам сказали, что сегодня ночью состоится специальная конференция и чтобы мы не обращали внимания на шум вертолета.
— Специальная конференция?
Я тут же подумал о большом зале с покрытым бархатом саркофагом и приглушенным голубоватым освещением. Моя память была набита множеством обрывочных воспоминаний, точно воронье гнездо разным хламом, и я все же вспомнил ту книгу, которую читал, ведь человеческий мозг ни на миг не прекращает работы, тихонько и подсознательно постукивая шестеренками.
Алоис. Так это был Алоис? Да, я совершенно уверен в этом.
Я повернулся и взглянул на Кэтрин, решив, что все происходящее, пожалуй, слишком уж немыслимо, чтобы это можно было описать словами.
Глава 18
Прах искупления
Мы отправились на конференцию. Вдвоем с Кэтрин прошли по вентиляционному проходу к большой решетке, выходившей в главный зал. Кэтрин посмотрела сквозь решетку, а затем повернулась ко мне. Она хотела что-то сказать, но я прикрыл ей рот ладонью. Под куполом акустика была на редкость хорошей.
Согнувшись возле решетки, мы без труда услышали все.
Большая дверь в зале была заперта, и два охранника стояли на посту — по обе ее стороны, с автоматами наперевес. Черные рубашки тщательно выглажены, а ботинки сверкали, словом, жуткое зрелище, запечатленное в памяти от виденных старых документальных фильмов.
За то время, что меня здесь не было, в зале произошли изменения: между дверью и мраморной платформой в два ряда поставили позолоченные стулья. На самой платформе не было никаких признаков саркофага. Мрачноватый голубой свет, лившийся из-за тяжелых шелковых лент на куполе, придавал залу холодную, фантастическую атмосферу.
На платформе стояли профессор Вадарчи и Алоис Вадарчи. Профессор в обычном костюме, а Алоис одетый в ту же униформу, что и охранники. Правда, вместо автомата у него был кинжал с украшенной ручкой, засунутый за пояс. В руке он держал хлыст, тот самый, что я видел в комнате мадам Вадарчи.
На стульях сидели человек десять; среди них была и мадам Вадарчи, облаченная в черное шелковое платье. Она помахивала перед лицом своим веером. Остальные присутствующие в основном средних лет, лишь двоим было явно за шестьдесят.
Самым же молодым среди них оказался не кто иной, как Мэнстон. Одетый в добротный костюм из мягкого твида, он сидел с краю, поигрывая черным шелковым шнурком; в его глаз был вставлен монокль. Он слушал речь Алоиса и слегка кивал сам себе. Очевидно, он был здесь под именем сэра Альфреда Коддона. Я был уверен, что настоящего Коддона пока что держали в холодной камере с железными решетками. Мэнстон забрался в самый центр паутины. Но он не знал ее месторасположение на карте. Чете Вадарчи с помощью вертолета удалось сохранить это место в секрете. Рядом с Мэнстоном сидел тот самый старик с протезом, которого я видел в шале «Папагей». Он поставил трость между ног и, наклонившись вперед, слушал Алоиса, не сводя с него глаз. У Малакода была та же цель, что и у Сатклиффа, — иметь своего личного представителя в центре.
Что касается остальных, у них был вид самых обычных зажиточных людей, которые много лет назад научились работать по-настоящему и точно знают, как нужно решать сложные и деликатные вопросы устройства собственной жизни. Чтобы понять это, стоило только поглядеть на их добротную одежду, шелковые рубашки, блеск ботинок ручной работы, на то, как они сидят. Даже как они дышат. Они знают людей и умеют выбирать их, они знают, как заключать сделки и вести дела, им известно все о компромиссах и прибыли, о хороших, честных коммерческих убийствах и о том, как выкидывать все это из головы, когда они возвращаются в лоно семьи. У меня и в мыслях не возникло предположения, что они собрались здесь лишь затем, чтобы получить удовольствие от участия в собрании тайного общества и, будучи членами некоей гильдии, посмотреть на выполнение сложных ритуалов. Нет, они собрались здесь по делу. Они относились к тому типу людей, которые так часто использовали меня.
Я протянул руку и обнял Кэтрин. Пусть она будет поближе ко мне. Ее нужно вытащить отсюда и удержать навсегда, ну или, по крайней мере, на какое-то время.
Алоис говорил по-английски, но каждый раз, произнеся несколько фраз, повторял то же по-немецки, а затем — по-французски.
— Прежде вы все, а также десятки тех людей, которых нет сегодня с нами, были разъединены. Все вы — верные и влиятельные члены нашей партии. Не только немцы, но и представители других стран. Когда наступит решающий момент, ваша поддержка будет неоценимой. Вы — те, кто в прошлом, наблюдая за происходящими переменами, знали, как нужно изменять себя и свои интересы в соответствии с этими переменами. — Он прервал свою речь, повторил это на других языках, а затем продолжил:
— На определенной стадии развития партии не следует говорить напрямую, так, чтобы умные люди могли читать между строк. Но сегодня должно быть наконец сделано прямое и открытое заявление.
У него был сильный голос и хорошее произношение, и, стоя там, он — молодой человек с блестящими светлыми волосами и голубоватыми отблесками на черной рубашке, похожими на капли жидкого металла, — выглядел весьма впечатляюще.
— "Suhne Partei" пока — я говорю это откровенно — ничто.
Это слишком слабая организация, не способная принести пользу.
На свете полно таких же точно организаций. Но у нашей партии особые задачи. Настал тот день, когда она обретет истинное рождение, истинную силу, которая поднимет людей в Европе, а затем и во всем мире. Никакая даже самая великая партия не сможет устоять на одной только логике. В ее основе должна лежать великая мечта, и людей должна ожидать прекрасная награда, и справиться с трудностями поможет дух и вера в мечту.
Он был умелый оратор, и слушатели впитывали каждое его слово.
— Вы все — представители разных стран, люди, которые имеют влияние в экономике, торговле, в индустрии, в правовых органах. Давайте будем честны, вы — те, кто управляет политиками, людьми, чья деятельность лишь на бумаге имеет отношение к государству, потому что вы и есть государство.
Когда вы покинете это место, вы унесете с собой тайное знание факта неизбежного развития. И вы, и я — мы все поклялись идти до конца к новой Европе. Мы редко собираемся на съезд, но с этого момента пути назад нет. У меня лишь одна мечта: чтобы моя страна заново воссоединилась, чтобы это было окончательное, свободное воссоединение. Скоро эта рука поднесет спичку к пороховой бочке, и с того момента вся моя жизнь будет посвящена только одному. — Он замолчал, подняв одну руку вверх.
— О чем это он? — прошептала Кэтрин у меня за спиной.
Я приложил губы к ее уху, поцеловал и так же шепотом ответил:
— Может, он хочет взорвать Берлинскую стену.
— А-а...
Я улыбнулся сам себе. Хорошенькое объяснение.
Алоис опустил руку, и заговорил Мэнстон:
— Никто из присутствующих, а я в этом уверен, не станет оспаривать то, что вы сказали. Но все мы видим и понимаем трудности дела. Поэтому считаю, что для более четкой организации нам нужны факты, которые мы примем без всяких сомнений. Хотя не исключаю, что и в этом случае будут предприняты попытки поставить их под сомнение.
Алоис резко ответил:
— Эти факты неоспоримы. Когда они будут представлены съезду, никто в Германии не усомнится в них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36