— Да уж, — кивнул я.
— Они не смогут сохранять подробности в тайне больше сорока восьми часов. Так и скажите мистеру Смиту.
— Хорошо.
— И за эти же сорок восемь часов надо полностью вывести из игры Крагштейна и Гитнера.
— Вывести из игры? — переспросил я. — Как это?
Они переглянулись, а затем курносый наклонился ко мне.
— Убить.
— Однако.
— Вы все поняли?
— Чего уж тут не понять. Но требуется одно уточнение.
— Какое? — спросил высокий.
— Что будет, если через сорок восемь часов они останутся на поле?
Поднялись они синхронно. Наверное, отрабатывали столь четкое взаимодействие. Курносый одарил меня ледяным взглядом.
— Что будет? Будут приняты все необходимые меры. Так ему и передайте. Все необходимые меры.
Я наблюдал, как они уходят, допивая виски. Подошла официантка, и я заплатил как за себя, так и за молодых людей. Когда я вернулся в зал ожидания, Падильо стоял у стены, в десяти футах от короля и Скейлза.
— Что им надо?
— Они хотят, чтобы в течение сорока восьми часов Крагштейн и Гитнер отправились на тот свет. Особенно Гитнер.
Падильо посмотрел на меня, затем устремил свой взор на виднеющиеся в широких окнах горы.
— Думаю, все это не займет столько времени, — похоже, обращался он не ко мне.
Глава 16
Мы ехали всю ночь, так что Калифорнию король увидел лишь на заре, когда мы прибыли в Сан-Диего. Зато ему удалось полюбоваться Большим Каньоном по пути из Денвера в Лос-Анджелес, ибо пилот облетел его и прочитал пассажирам небольшую лекцию об этом удивительном геологическом образовании. Король жадно ловил каждое слово. Что касается самого каньона, король пришел от него в полный восторг и, как, впрочем, и все остальные, охарактеризовал его как великолепный.
В аэропорту Лос-Анджелеса мы взяли напрокат «форд-галакси», и Падильо сел за руль, заявив, что город он знает лучше меня. Стемнело еще до того, как мы добрались до Вентура, а потому он неправильно прочитал надпись на указателе, и нас занесло на автостраду, ведущую в Санта-Монику, так что нам пришлось ехать через Малибу и Топанга-Бич. Дорога изобиловала поворотами, спусками и подъемами, но доставила королю несказанное удовольствие, потому что ему нравилось смотреть на океан.
Проехав Санта-Барбару, мы съели по сэндвичу, а заодно сменили спустившее левое переднее колесо. На эти дела у нас ушло часа полтора. Потом мы с Падильо поменялись местами и двинулись дальше, останавливаясь каждый час, чтобы выпить чашечку кофе. Ехал я осторожно, не превышая положенных шестидесяти миль в час. Король и Скейлз после Санта-Барбары заснули.
Наверное, у каждого человека есть родной город, и я должен считать таковым Сан-Франциско, хотя не могу сказать, что мы питаем друг к другу теплые чувства. Я родился в старой Французской больнице на Десятой улице и вырос в районе Ричмонд, где селились люди с достатком, среди которых, кстати, было много русских. Жили мы на Двадцать шестой улице, в двух кварталах к северу от парка Золотые ворота. Как-то раз мы с Фредль провели в Сан-Франциско неделю, и я показал ей дом и округу, где я жил до того, как поступил в школу Джорджа Вашингтона и ушел в армию.
— По-моему, у вас нет ничего общего, — отметила она.
Я решил, что за минувшие годы и город, и я изменились, причем не в лучшую сторону. Сан-Франциско напомнил мне проститутку средних лет, полагающуюся теперь только на мастерство, ибо от красоты остались одни воспоминания. Но я подозреваю, что причина моего неприятия Сан-Франциско в том, что в моем родном городе я был всего лишь туристом. Гадкое, знаете ли, чувство.
Король и Скейлз уже проснулись, когда справа мы увидели Бей-бридж, а затем знаменитый мост «Золотые ворота». Наш путь, однако, лежал в другую сторону.
— Я, бывало, приезжал сюда из Лос-Анджелеса на уик-энды, — ударился в воспоминания Падильо. — Моя подружка жила на Русском холме. Как же она бесилась, когда я называл город «Фриско».
— У местных особая гордость, — философски отметил я.
— Она была из Нового Орлеана.
Падильо хотел остановиться в мотеле, так что мы выбрали «Бей вью лодж», а поскольку располагался он в черте города, то с ценами там не стеснялись. Мы взяли два двухкомнатных номера. Падильо убедился, что король и Скейлз устроились и им принесли завтрак, а затем прошел в наш номер. Я лежал на кровати и перечислял девушке из бюро обслуживания все то, что мне хотелось бы съесть и выпить. В то утро я остановил свой выбор на вареных яйцах, ветчине, гренке из ржаного хлеба, кварте кофе, вдобавок к которым попросил две «Кровавых Мэри». Девушка на другом конце провода выразила сомнение в необходимости заказа вышеупомянутого коктейля, ибо часы показывали только четверть восьмого утра, но мне удалось убедить ее, что она не ослышалась.
Падильо вытащил пистолет из-за пояса, сунул его под подушку, лег на кровать. Сложил руки под головой и уставился в потолок. Я закурил и выпустил струю дыма в то место, куда смотрел Падильо.
— Что теперь? — спросил я.
— Сначала мы поспим.
— У нас есть для этого время?
— Придется его выкроить.
— А потом?
— Потом я найду Ванду и узнаю, куда и к которому часу мы должны доставить эту парочку.
— Ты знаешь, где она?
— Какой здесь самый популярный отель, «Фэамонт»?
Я на мгновение задумался.
— Пожалуй, с ним может конкурировать только «Святой Франциск».
— Тогда я найду ее без труда.
— Так же, как Крагштейн и Гитнер.
— Я на это рассчитываю.
На площади Единения, на которую выходил фасад отеля «Святой Франциск», проводилась Неделя рододендронов, и бронзовая фигурка Победы, вознесенная на десятифутовый гранитный постамент, плыла над морем пурпурных, розовых и белых лепестков. Я помнил, что городские власти всегда засаживали площадь Единения цветами, но во время апрельской Недели рододендронов их количество увеличивалось в несколько раз. А памятник Победе поставили здесь в честь наших военных успехов в Юго-Восточной Азии, не в нынешние, но более давние времена, когда адмирал Девью разбил испанский флот в Манильской бухте, то есть теперь об этом можно было бы и не вспоминать.
Отель «Святой Франциск» выстроили в 1907 году, аккурат после землетрясения, и в последующие годы его владельцы всячески поддерживали его неоренессансную элегантность. Назначенные ими цены это позволяли. Ванда Готар поселилась в двухкомнатном номере на седьмом этаже. Ее присутствие ощущалось разве что в наличии цветов, несомненно, посланных администрацией отеля. Как и в «Хэй-Адамс», я не углядел ни одной ее вещи. Наверное, Ванда пользовалась бешеным успехом у горничных.
— Вы, конечно, хотите выпить.
— Если вас это не затруднит, — и я отошел к окну, чтобы посмотреть на открывающийся из него вид. Окна выходили на купающуюся в рододендронах площадь. С высоты море цветов казалось еще красивее.
— Падильо упомянул, что в Нью-Йорке все прошло не так гладко, — она вернулась в гостиную с двумя бокалами. Один протянула мне. — Сказал, что вы мне все расскажете.
Я попробовал содержимое бокала. Шотландское с водой.
— На короля покушались дважды. Второй раз попытка едва не завершилась успешно. Гитнер убил женщину, в квартире которой мы находились. Близкую приятельницу Падильо.
— Он расстроился? То есть, я хочу сказать, теперь им движут личные мотивы?
— Совершенно верно.
Ванда кивнула и присела на диван с полосатой, зеленое и белое, обивкой.
— Он намерен расправиться с Гитнером.
— Именно так.
— А короля использует как приманку.
— Он использует любого, кто окажется под рукой.
— Да-да. Короля. Меня. Вас.
— Она была ему очень дорога.
— Женщина из Нью-Йорка?
— Да.
Она вновь кивнула, прежде чем отпить виски.
— Я понимаю, что вы хотите сказать.
Она поставила свой бокал, достала сигарету и закурила, прежде чем я успел достать из кармана зажигалку. Я тоже решил сесть и остановил свой выбор на удобном кресле. Прежде чем заговорить, Ванда Готар несколько раз затянулась.
— Падильо сейчас приглядывает за ними, так?
— Да.
— Они не хотят никаких накладок.
— Они?
— Нефтяные компании.
— Какие именно?
Она назвала их, и я присвистнул от удивления. А затем глотнул виски. Когда речь заходит о нефтяных центрах, большинство вспоминает Даллас, Хьюстон, Талсу, иногда Лос-Анджелес. Сан-Франциско к таковым вроде бы не относится. Но на площади Механиков высятся два здания, одно двадцатидвух-, второе — двадцатидевятиэтажное, в которых размещены штаб-квартиры двух крупнейших нефтяных компаний. Одну из них основал тощий старикан, проживший чуть ли не до ста лет (его наследники входят теперь в число самых богатых людей). В 1907 году он открыл в Сиэтле первую в мире бензоколонку. Второй компании, практически не уступающей по своим размерам первой, положило начало семейство европейских банкиров, которые не раз использовали свои деньги для свержения неугодных им правительств. Компания банкиров действовала во многих странах, и я решил, что король серьезно продешевил, затребовав всего пять миллионов, если нефти в недрах Ллакуа хватало на то, чтобы удовлетворить аппетиты обоих нефтяных гигантов. Пять миллионов они, скорее всего, зарабатывали за полчаса далеко не в самый удачный день.
— Кто будет нас принимать?
— Та фирма, что находится на северной стороне Баш-стрит. Об этом-то и спорили в Далласе. Каждая хотела принять короля у себя.
— Как они отреагировали, когда вы сказали, что король может не прибыть на подписание документов?
— Улыбнулись, а затем на их лицах появилось мечтательное выражение. Просто удивительно, как похожи эти нефтяные дельцы.
— Что это были за улыбки?
— Вежливые и безразличные. А думали они уже о том, как подпишут документы с наследником Кассима. Нефть-то никуда не денется.
— Может, они вам не поверили? — спросил я.
Ванда пожала плечами.
— Может, и нет.
— Когда они ждут короля?
— Завтра в десять. На двадцать девятом этаже.
— Понятно, — я встал. — Что-нибудь еще?
— Скажите Падильо, что я приеду к вам в шесть вечера.
— На ночное дежурство?
— Что-то в этом роде.
— Он ожидает гостей.
— Я знаю. Гитнера и Крагштейна.
— Вас это не тревожит?
— Наоборот, я с нетерпением жду встречи.
— Почему? Вы думаете, они убили вашего брата?
— А вы так не думаете? Падильо так не думает?
— Он ничего такого не говорил.
— Но вы, мистер Маккоркл, что думаете вы?
— Только одно. Мне не нравится, что с ним разделались в моей гостиной.
Светло-синий «понтиак» следовал за моим такси от отеля «Святой Франциск» до «Бей вью лодж». В «понтиаке» сидели двое незнакомых мне мужчин, и они не пытались скрыть того, что следят за мной. Я, собственно, не возражал, ибо Падильо хотел, чтобы наши оппоненты узнали, где мы поселились.
Глава 17
Когда я вошел в номер мотеля, Падильо все еще лежал на кровати и разглядывал потолок.
— Ждем гостей, — возвестил я. — Они прицепились ко мне, как только я вышел из «Святого Франциска».
— Гитнер и Крагштейн? — по вопросу чувствовалось, что ответа он ждет отрицательного.
— Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.
— Что сказала Ванда?
Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.
— Это что, комплекс утренних упражнений?
— Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.
— И ничего не болит?
— Нет, — он удивленно посмотрел на меня. — А должно?
— Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.
— Она сказала что-нибудь еще?
— Ванда?
Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.
— Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.
— Это тоже версия, — Падильо вытащил из-под подушки пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24