Падильо открыл дверь.
— В этом, но не только.
— В чем же еще?
— Может, за мной должок перед старшим братом близнецов.
— Он мертв, а ты не сентиментален.
— Совершенно верно. Откуда во мне сентиментальность?
Падильо показал мне письмо, доставленное наутро специальным курьером из Белого дома.
Падильо благодарили за оказанные им услуги и выражали надежду, что он еще послужит стране и Богу.
Падильо долго смотрел бланк на просвет, любуясь водяными знаками.
— Ты знаешь человека, который расписался под текстом? — спросил он.
— Нет.
— Я думаю, под его чутким руководством ведется уборка туалетов второго этажа.
— Бланк Белого дома. Как ты и просил.
— Это я вижу.
— И что ты намереваешься с ним делать?
Падильо сложил письмо и засунул в конверт.
— Сейф у тебя еще есть?
Я кивнул. Падильо протянул мне конверт.
— Пусть полежит там. Ты не возражаешь?
— Отнюдь. Документ-то очень важный.
— А что ты хранишь в сейфе?
— Свои ценности.
— Какие же?
— Ну, марку с головой индейца номиналом в одно пенни, выпущенную в одна тысяча восемьсот девяносто восьмом году.
— Однако.
— Рукопись моего эссе, принесшего мне немало литературных премий. Называется оно: «Что значит для меня Америка» и написано в девятилетнем возрасте.
— Бесценный труд.
— Там хранятся также демобилизационное свидетельство, двадцать акций «Энергетической компании Айдахо» и тысяча долларов в мелких купюрах. И Фредль на всякий случай оставила мне рецепт ее фирменного соуса.
— Я вижу, этому письму там самое место, — кивнул Падильо.
— Разумеется, если нынешнего хозяина Белого дома не переизберут, значимость письма существенно упадет.
— Я знаю, как с этим бороться.
— Как?
— На следующих выборах я проголосую за него.
По пути в полицейское управление мы заглянули в мой банк и положили письмо в сейф. Потом, уже в участке, час давали показания лейтенанту Скулкрафту. Сержант Вернон отсутствовал, но я не поинтересовался, уехал он по делам или этот день был у него выходным.
Падильо и я надиктовали наши показания на магнитофон, а потом сидели в комнатушке на третьем этаже здания полицейского управления на Индиана-авеню, дожидаясь, пока их распечатают. Когда имеешь дело с полицией, время всегда замедляется. И начинает просто ползти, как улитка, если полиции удается посадить человека под замок. Так случилось и с нами. Кабинет, в который нас определили, никоим образом не содействовал бегу времени. Три стола, три телефона, две стареньких пишущих машинки, несколько стульев и, разумеется, лейтенант Скулкрафт. Более остановить взгляд было не на чем.
Он сидел за одним из столов, мы с Падильо — на стульях. Молчание затянулось на несколько минут, вероятно, потому, что никто из нас не знал, с чего же начать разговор, призванный скоротать время.
— Все, как я и думал, — прервал тишину Скулкрафт, водрузив ноги на краешек стола.
— Что? — полюбопытствовал Падильо.
— Ваше вчерашнее поведение. Хладнокровие и спокойствие. Излишнее хладнокровие и чрезмерное спокойствие, словно для вас в порядке вещей возвращаться домой с работы и находить в гостиной труп. Или в ванной.
— У нас обоих низкое кровяное давление, — пояснил Падильо.
— Те, кто позвонил мне в шесть утра, сказали мне о вас совсем другое.
— И что вам сказали? — на этот раз спросил я.
— О вас совсем ничего, Маккоркл, а вот о вашем компаньоне очень даже много. Вы знаете, что у вас особый компаньон, которому закон не писан? — на лице Скулкрафта отразилась тоска. — Если мне не изменяет память, я получил совет, а точнее, приказ, «быть с вами предельно вежливым» и «как можно быстрее покончить со всеми формальностями». Мне частенько приходится иметь дело с владельцами питейных заведений, но впервые одним из них заинтересовались высокие инстанции.
— У Падильо много друзей, — попытался я определить причину столь раннего звонка.
— Вот-вот, — Скулкрафт закрыл глаза и помассировал веки пальцами. — А потом я не смог заснуть. Я не так спокоен и хладнокровен, как вы. Я легко возбудимый.
Про себя я отметил, что по возбудимости он мог бы соперничать со стенными обоями.
— Так вот, раз уж я не смог заснуть, то приехал сюда в половине восьмого, чтобы убедиться, что встретят вас с предписанной вежливостью. И знаете, кто пришел в управление пять минут спустя?
— Ванда Готар, — предположил Падильо.
Ответ Скулкрафту не понравился, и он не посчитал нужным скрывать от нас свои чувства. А может, ему надоела «предельная вежливость». Или обрыдла работа, связанная с тем, что в шесть утра его будили телефонным звонком, чтобы посоветовать улыбаться людям, которым он с удовольствием отвесил бы по хорошей затрещине. Черное лицо перекосила гримаса. Затем мышцы расслабились, и Скулкрафт одарил нас бесстрастным взглядом, уместным как на похоронах, так и на крестинах. И пренебрежение осталось лишь в голосе.
— Похоже, этим утром вас ничем не удивить. Но, раз уж вы такие мастера на догадки, вам, возможно, известно, зачем приходила мисс Готар.
— Она хотела передать мне несколько слов, — не замедлил с ответом Падильо.
Скулкрафт покивал, не отрывая глаз от лица Падильо.
— Знаете, чем-то она напоминает вас. Внешне вы совершенно не похожи, а вот возникает ощущение, что у вас много общего. Ее брата только что убили, и мне хочется задать ей пару вопросов, пока она потрясена трагедией, но... По тому, как она держалась, можно было подумать, что она сама хотела отправить брата на тот свет. Какие уж тут вопросы. Да прежде чем я успел открыть рот, она уже говорила о том, что хотела передать вам.
— Ванда такая, — кивнул Падильо. — Хорошо держится в экстремальных ситуациях.
— Относительно ее я никаких инструкций не получал, а потому все-таки задал все вопросы. — Скулкрафт помолчал, словно перебирая в памяти заданные вопросы и полученные ответы. — Вы знаете, сколько лет я задаю вопросы? По долгу службы?
— Сколько? — спросил я.
— Семнадцать. Кого я только не допрашивал. Садистов, насильников, изуверов, мошенников, тех, кто режет другим глотки, потому что не может найти другого развлечения. Преступников всех мастей. И не только преступников. Но с такой, как она, я столкнулся впервые.
— Ванда ни на кого не похожа, это точно, — согласился Падильо.
Скулкрафт кивнул, а на душе у него стало еще тоскливее.
— Смерть брата не потрясла ее. Нисколечко не потрясла.
— Просто она умеет скрывать свои чувства, — возразил Падильо.
— Ни слезинки, ни дрожи в голосе, ничего. Она решительно отказалась опознавать тело. Будь на ее месте кто-то другой, я бы подумал, что человек не хочет подвергать себя сильному потрясению. Но с ней... — Скулкрафт не договорил, вероятно, не нашел сразу слова, характеризующие состояние Ванды. — Плевать она хотела на то, что произошло.
— Совершенно верно, — подтвердил Падильо.
В темных глазах Скулкрафта мелькнула искорка интереса, а кончик носа пару раз дернулся, словно он унюхал что-то приятное.
— Вы хотите сказать, что она ненавидела своего брата-близнеца?
— Наоборот, они были близки, — возразил Падильо. — Очень близки.
— Тогда с чего же такая реакция?
— Потому что он мертв.
— Не понял.
— Когда кто-то умирает, слезами и криками не поможешь, не так ли? Ванда — реалист до мозга костей. Для нее кто умер, тот умер.
Скулкрафт несколько раз качнул головой из стороны в сторону.
— Это же неестественно, — он поднял глаза к потолку, словно обдумывая свои же слова. — Или лучше воспользоваться другим словом. Несвойственно. Человеку такое несвойственно.
— Для нее это в порядке вещей, — отметил Падильо.
— Когда я спросил ее, где она была прошлым вечером... и ночью... знаете, что она мне сказала?
Мы промолчали, чем доставили Скулкрафту немалое удовольствие.
— Она сказала: «Гуляла». И все. Только одно слово. «Гуляла».
— Полагаю, вы крепко нажали на нее. — Падильо скорее не спрашивал, но утверждал.
Скулкрафт кивнул.
— Мучился с ней чуть ли не час. Но ничего, кроме «гуляла», не добился. Ни объяснений, ни уклончивых ответов, ни извинений, — вновь он покачал головой, на этот раз словно в изумлении. — А вы догадываетесь, что я услышал, спросив, а знает ли она, кому могло приспичить убить ее брата?
— Я — нет, — ответил Падильо.
— Нет. Опять одно слово — нет. Она повторила его четырнадцать раз, я считал.
— На пятнадцатом вы сдались? — ввернул я.
— Я сдался на шестом, но задал еще восемь вопросов, а уж затем бросил это занятие, так как понял, что и на тридцать второй вопрос ответ будет тем же. Нет, и все тут. Так что за это утро я не узнал ничего интересного ни от нее, ни от вас, ни даже от тех, кто имеет право звонить мне в шесть утра. От них я, правда, получил негодный совет, но советами они потчуют меня постоянно.
— Вы получили кое-что еще, — напомнил Падильо.
— Что?
— Послание для меня.
Скулкрафт широко улыбнулся.
— Это верно. Получил. То еще послание. Готовы слушать?
— Готов.
— Она просила передать следующее: «Да или нет до четырех в шесть-два-один». Это послание, не так ли?
— Полностью с вами согласен.
— Я свою миссию выполнил?
— Выполнили.
— Вы поняли, что это значит?
— Понял.
— Но мне говорить не собираетесь?
— Нет.
— Хотите услышать, как я его трактую?
— Да.
Скулкрафт опустил ноги на стол, поднялся, перегнулся через стол к Падильо.
— Послание это говорит о том, что наша сегодняшняя встреча далеко не последняя.
Глава 7
Выйдя из здания полицейского управления, мы неторопливо зашагали к Четвертой улице, оглядываясь в поисках такси. Я уже собирался поделиться с Падильо своей трактовкой послания Ванды и спросить, не хочет ли он, чтобы я подвез его к ее отелю, когда зеленый «крайслер» остановился у тротуара в нескольких ярдах впереди и из кабины вылез мужчина.
Падильо коснулся моего рукава.
— Если я крикну: «Пошел» — беги.
— Твои друзья?
— Знакомые.
В мужчине, вылезшем из «крайслера», прежде всего бросалась в глаза окладистая, начавшая седеть борода, а уж потом обширная лысина. Черные очки, водруженные на длинный нос, скрывали глаза, а рот вроде бы изогнулся в улыбке. Роста он был среднего, двигался легко, похоже, не пренебрегал физическими упражнениями, хотя и разменял шестой десяток.
Когда нас разделяло лишь три-четыре фута, он остановился, чтобы поздороваться.
— Добрый день, Падильо, — улыбка на мгновение стала шире, а потом исчезла совсем.
Я обратил внимание еще на одну особенность: мужчина не шевелил руками и держал их на виду.
— Приехали заплатить штраф за нарушение правил дорожного движения? — Падильо встал к мужчине боком, руки чуть согнул в локтях, готовый как отразить удар, так и остановить проезжающее такси.
— Честно говоря, мы искали тебя.
— Зачем?
— Подумали, что нам есть о чем поговорить.
— Об Уолтере Готаре?
Мужчина пожал плечами.
— Об Уолтере... и о другом.
— Где?
Вновь сквозь ухоженный лес черных, с сединой волос блеснула белозубая улыбка.
— Ты знаешь мои вкусы.
Падильо заговорил, не спуская глаз с мужчины.
— Есть какой-нибудь грязный бар неподалеку от нашего салуна? Мистер Крагштейн предпочитает обсуждать дела именно там? Чем грязнее, тем лучше.
— На Шестой улице их сколько хочешь.
— Назови хоть один.
— "Пустомеля".
— Грязный?
— Вонючий.
— Превосходно, — прокомментировал мой выбор Крагштейн.
— Он, кстати, едет с нами, — Падильо указал на меня.
— Разумеется, разумеется, — пробормотал Крагштейн и направился к «крайслеру».
Открыл заднюю дверцу.
Прежде чем залезть в машину, Падильо нас представил.
— Мой деловой партнер, мистер Маккоркл. Франц Крагштейн.
— Добрый день, — поздоровался Крагштейн, но руки не подал. Мотнул головой в сторону водителя. — Ты знаешь Амоса, не так ли, Падильо?
— Мы встречались, — и Падильо пригнулся, чтобы сесть на заднее сиденье. Я последовал за ним, закрыл дверцу, и лишь после этого Падильо обратился к Амосу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24