Прямо Нюрнберг тридцать восьмого. Но сделать ничего не могу. Прямые патроны Союза Ждан и Малахов. Создавалось-то все с хорошей идеей — помочь молодым в подготовке к службе в армии. Ну, а вылилось все вот в это. В союз пошли пацаны из неимущих слоев населения, тем у кого не было денег на шикарные дискотеки и клубы. Соответственно они себя и повели. Погромы кислотных дискотек, отлавливание проституток с последующим купанием в дегте и перьях. Уличную шпану они почти ликвидировали, но какими методами!
— Да, перегибы серьезные.
— Просто в Союз ринулись и те, кто раньше примыкал к фашистам и националистам. Союз их всех устроил.
— Значит, ты к его созданию не причастен?
— Нет. Я только подал идею.
— Ладно, и это уже хорошо. Теперь скажи, не кажется ли тебе, что у нас слишком много передач, восхваляющих офицерство, армию?
Фокин с изумлением посмотрел на Диктатора.
— Но два года назад вы наоборот говорили, что надо поднять престиж армии! Мы это сделали. Конкурс в военные училища больше, чем в ГИТИС, когда такое было?
— Нет, все это хорошо, но... — Сизову не хватало слов, и он по привычке поднялся и начал расхаживать по кабинету, — понимаешь, это уже как переслащенное варенье, до приторности. Не боишься обратного эффекта?
Андрей пожал плечами:
— Пока нет. Главное, что мы сумели оторвать большую часть молодежи от поклонения западной культуре, да и просто вырвать из плена наркотиков.
— Ладно, пока оставим это. Меня больше волнует другое. Ты что-то сильно перегнул с национальным вопросом. Соломин говорил, что ты хотел закрыть в Татарии и Башкирии все газеты на национальных языках, медресе и чуть ли не запретить местное вещание?
Фокин упрямо насупился.
— Все эти медресе просто кузница кадров для боевиков-исламистов. А предлагал я это сделать во время той зачистки в Чечне, на всякий случай.
— Пойми, Андрей, присматривать за экстремистами — дело ФСБ, а тебе нельзя разжигать ненависть в сердцах. Так что не свирепствуй. Нам не нужны новые Чечни в центре России. С национальным вопросом будь поосторожнее, это я тебе не приказываю, просто очень прошу.
— Хорошо, посмотрим внимательнее, что у них хорошего и что — не очень.
* * *
В тот же зимний вечер в одном из московских районов на углу у двенадцатиэтажной высотки стояли двое парней. Было холодно, и оба невольно начали исполнять некое подобие странного танца. Одеты они были одинаково, в короткие кожаные куртки на меху, джинсы и высокие армейские полусапожки-берцы. Головы подростков прикрывали черные вязаные шапки типа «горшок» плотной двойной вязки. Большой круглый значок-кокарда на груди с цветами национального флага дополнял своеобразный наряд. Любой из жителей столицы по этому облачению мгновенно приписал бы юнцов к дружинникам Союза молодежи.
— Где же этот твой Витек? — спросил один из подростков, тот что повыше.
— Откуда я знаю, должен был прийти полчаса назад.
— А позвонить ему нельзя?
— Нет у него телефона.
— Черт, Серый съест нас со всем дерьмом!
— О, идет!
— И не один.
Из-за угла действительно вывернулись двое, оба невысокого роста, в той же молодежной униформе.
— Ты что так долго?! Охренел, что ли?
— Леха, ей-богу не виноват, папан прицепил, совсем не хотел отпускать. Загнал в спальню и запер. Хорошо вот Мирон зашел, вытащил меня. Кстати, знакомьтесь, Вовка Миронов, или просто Мирон. Он в Москве всего две недели, переехали из Молдавии.
Столичные пацаны с любопытством рассматривали новичка. Невысокий, щупленький, с несколько растерянной улыбкой на губах. Но надо было спешить, и Леха скомандовал:
— Пошли, сейчас ротный нам такой втык пристроит, мало не покажется.
Путь их был недолог, через два квартала они поднялись на крыльцо, пристроенное к торцу пятиэтажки с вывеской «Опорный пункт порядка». В большой комнате было жарко и висел занавес табачного дыма. Человек тридцать молодых парней в возрасте от пятнадцати до двадцати хохотали над анекдотом, рассказанным самым старшим из них, высоким красивым парнем с красным шевроном на рукаве. Увидев опоздавших, он насмешливо воскликнул:
— Боже мой, кого я вижу! А я думал, вы уже драпанули к финской границе.
Леха и его попутчики смутились. Ротный командир и будущий философ Сергей Александров по кличке Серый учился на третьем курсе МГУ. Своим интеллектом и циничным складом ума он приводил в восторг подопечных, парней крепких, но не блещущих начитанностью и остроумием. При этом Серый имел черный пояс по каратэ и пальцами спокойно гнул монеты, фокус, на который не был способен ни один из его волонтеров. Кличку свою придумал сам, выводя ее не из имени, а из характера любимого зверя. Серый в свое время пришел в Союз молодежи просто из любопытства, но потом втянулся. Власть и обожание сотни парней пьянили его, как вино или наркотик. Чтобы подчеркнуть свое превосходство, он никогда не ругался матом, а своих подчиненных изводил отточенным, литературно выверенным ехидством.
— Да это все Витька, его ждали, — с досадой сказал Алексей.
— Пахан взбеленился, не пущу, говорит, и все. Еле выбрался из дома... — оправдываясь, вздохнул Виктор.
Серый тут же прервал его:
— То, что твой папандреу несознательный элемент, мы все знаем. Но пятая глава устава гласит: «Солдат Союза молодежи, дав слово, всегда держит его». Так что ты должен был хоть из шкуры вывернуться, но прийти вовремя. Еще одно опоздание, и я вышвырну тебя из роты к чертовой матери. Кстати, кого это вы с собой привели?
— Это Мирон, мой сосед, — заторопился с объяснениями Витька. — Он из беженцев.
Серый окинул взглядом новичка. Невысокий, худенький, с небесно-голубыми глазами и белесыми бровями.
— Откуда?
— Из Молдовы.
— Ну и как там?
Мирон пожал плечами:
— Да нормально.
Ему показалось, что всех разочаровал его ответ, от него явно ждали чего-то другого. Серый поморщился и взглянул на часы:
— Ладно, чего зря время терять. Пора идти.
Он обернулся к Витьку:
— Ну, не забыл, где норка этих козлов?
— Нет, ты что!
— Тогда веди, С-сусанин! Кулик, командуй.
— Первый взвод, выходи строиться! — рявкнул рослый взводный.
Под дружный гогот тридцати луженых глоток вся дружина вывалила на улицу. Шли колонной по трое, не в ногу, засунув руки в карманы. Это был так называемый вольный стиль московских дружин правопорядка. В Питере предпочитали ходить, засунув в карман правую руку, левой при этом делая четкую строевую отмашку. Красноярские «абреки» носили непременные шарфы цвета российского флага, а во Владивостоке из-под любой одежды и в любую погоду должна была торчать тельняшка.
Народ при виде стройной толпы «союзников» шарахался к краям тротуаров, связываться с ними не хотелось никому. Через десять минут Витька подвел товарищей к обычному пятиэтажному дому постройки хрущевских времен.
— Здесь, — он кивнул на подвальную лестницу с торца дома.
— Еще выход есть?
— Да, с другой стороны.
Серый оглянулся назад:
— Кулик, заткни одним отделением ту дыру.
Десять человек тотчас отделились от толпы и скрылись в темноте. Остальные подошли к двустворчатым, обитым жестью дверям. Серый приложил ухо к двери, прислушался и удовлетворенно кивнул головой:
— Здесь они!
Мирон понял, что роли в бригаде распределены давно. В правой руке своего соседа он увидел полуметровый металлический прут с характерной ребристой структурой арматуры, проглядывающей даже через несколько слоев изоленты. В левой руке он держал фонарик. Точно так же были вооружены и все остальные «союзники». Серый посторонился, и два самых мощных дружинника с разбегу врезались в двери. Засов изнутри устоял, но не выдержали петли. С грохотом дверь завалилась, где-то вдалеке мелькнул слабый свет, затем раздался истошный женский визг. Свет впереди погас, но дружинникам он уже был не нужен. Тройками врываясь в дверь, они разбегались по отсекам хитроумной конструкции подвала. Впереди Мирона пляшущие огни фонарей высвечивали бетонные закоулки, раздавались крики, возбужденно-агрессивные и болезненно-панические. Об первого завсегдатая подвала он просто споткнулся, почувствовал под ногами что-то мягкое, податливое. Пробегавший мимо дружинник посветил на пол, и Мирон увидел лежащего на боку человека, по пояс голого, худого, с черной бородой и длинными волосами. Лицо его было запрокинуто и залито кровью, рука неестественно закинута назад.
«Хиппи», — понял Мирон. Дружинник побежал дальше, и Мирон поспешил за ним вперед, он просто боялся оставаться один на один с этим окровавленным человеком. Спотыкаясь и поминутно наталкиваясь на шероховатые бетонные стены, он шел вперед. В одном из отсеков двое дружинников старательно и с душой пинали обнаженного парня. Фонариком им подсвечивал третий. Мирон, присмотревшись, понял, что это его сосед, Витька. Выглядел он довольным, кивнув на избиваемого, пояснил:
— Голубой, пидорюга!
Мирон пошел дальше. Кое-где под ногами хлюпала вода, пахло откровенной канализацией. Похоже было, что рейд подходил к концу, криков больше не слышалось, где-то впереди уже звучал смех. Лиц Мирон не видел, слышал только возбужденные голоса:
— Блин, вот они куда ушли, здесь дверь в подъезд открыта!
— Двое еще в отдушину нырнули, я одному хорошо так по заднице прутом достал!
— Вонища какая-то, не то уксус, не то ацетон.
— А ты не понял, что ли? Ханку варили.
Откуда-то сбоку раздался громкий голос Серого:
— Осмотреть подвал, все закоулки.
Лучи фонарей снова пришли в движение, а Мирон все так же на ощупь начал пробираться вперед. Вскоре он увидел более сильный свет. Горела обычная лампочка, подвешенная к потолку. Судя по всему, в этом большом отсеке был центр притона. Два старых, продавленных дивана, пара ящиков и плитка на одном из них — вот и весь интерьер подвального клуба. Опрокинутый ковш с мутным варевом, грязные шприцы и развешенные на проводе тряпки с пятнами засохшей крови, пара резиновых жгутов — все это не оставляло никакого сомнения, чем занимались завсегдатаи подвала.
В самой комнате находились двое, Серый и тот самый взводный, Кулик. Сначала Мирон не понял, что они делают. Сосредоточенно и осторожно Серый разворачивал небольшой полиэтиленовый пакет.
— Блин, да это же гера! — тихо сказал он. — Вот удача!
— Сколько?
— Десять чеков.
— Как делить будем?
— Шесть ментам, четыре нам... Хотя нет, хватит им и четырех чеков. Остальное загоним. Он сейчас стоит в десять раз дороже ханки...
В это время за спиной Мирона послышались возбужденные голоса, полоснули лучи фонарей, и он вынужден был шагнуть в освещенную зону. Серый даже немного вздрогнул, настолько бесшумно и неожиданно выросла из темноты фигура новичка.
— А это ты, молдаванин... — протянул ротный.
«Видел он что или нет?» — мелькнуло в голове студента-философа. Большую часть найденных наркотиков дружинники сдавали милиции, для отчетности, но некоторую их долю ротный обычно припрятывал и сбывал студентам из своего общежития, в основном африканцам.
Серый еще размышлял над тем, что видел этот пацан, когда в отсек с шумом ввалились трое «союзников». Под руки они заволокли и бросили в угол того самого парня с бородой. Теперь было видно, что хиппи пришел в себя.
— Спрятался в уголок и думал, что мы его не найдем! — радостно доложил один.
— Встань, сука! — крикнул на хиппи Кулик.
Тот с трудом повиновался. Кулик ногой отодвинул в сторону ящик и встал перед старожилом подвала в каратистскую стойку. Резко развернувшись на триста шестьдесят градусов, он ударил хиппаря ногой в солнечное сплетение. Тот отлетел обратно в угол и застонал от боли. Дружно заржавшие дружинники одобрительно захлопали в ладоши. Кто-то даже крикнул:
— Браво!
Но Серый поморщился.
— Нет, сколько тебя можно учить?! Надо точней выбирать расстояние. Ты же его только толкаешь, а концентрация удара должна приходиться сантиметров на пять вглубь тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51