Если бы они жили в ветхозаветные времена - тогда другое дело. Тогда бы, очевидно, он непременно пригласил всех знакомых, чтобы те разделили с ним его энтузиазм и побили проклятую прелюбодейку каменьями. Однако времена нынче не те, поэтому он попытался урезонить супругу:
- Разве таким тоном, милая моя, разговаривают с родственницей?
Маша покраснела и опустила взгляд на узоры своего любимого бухарского ковра.
- Это самый печальный день в нашей семье, - со скорбной торжественностью продолжал свекор. - И именно ты, Маша, виновата в том, что мы теперь в такой печали. Мы любили тебя как дочь, а предательство дочери это как нож в сердце.
Маше казалось, что ничего глупее в своей жизни она не слышала. Впрочем, это было ещё не все.
- И ведь кого нашла! - прошептал свекор и затряс молитвенно сложенными ладонями. - Милиционера! Какого-то гоя-шмоя!
Самое обидное, если уж на то пошло, было то, что этот самый милиционер, "гой-шмой", выбросил её как использованную вещь. Но об этом было известно только ей.
- Я этого не потерплю, папа! - храбро сказал Эдик, хлопая по руке свою мамочку.
Чего умудренный жизнью Светлов-старший не любил делать, так это горячиться. Он был намерен овладеть ситуацией и устроить так, чтобы никому из близких, включая и Машу, которую он "полюбил как дочь", не сделать больно - не оскорбить и не обругать.
- Потерпишь, - сказал он сквозь зубы, адресуясь к единственному отпрыску. - Сделаешь так, как посоветует тебе папочка. Ты уже проявил себя - у тебя жена встает на карачки перед кем ни попадя.
Да что, в конце концов, Маша теряла? Семейные воскресные обеды, на которых кусок в горло не лезет, потому что все заняты промыванием её мозгов. Все, что можно было впитать полезное, она уже впитала: научилась у свекрови готовить заливное, а объедки с тарелок счищать не в помойное ведро, а в унитаз. Довольно с неё ночных разборок с Эдиком, который по-прежнему все норовил подобраться к ней со своим термометром.
- С меня довольно, - холодно сказала Маша. - Остальное, я думаю, вы решите без меня.
Ее резкий тон пробудил в свекре чувство, близкое к восхищению.
- Если бы ты была моей женой, - мечтательно проговорил он, - я бы сумел с тобой договориться...
- По крайней мере, в этом случае, я уверена, мы не стали бы вмешивать в наши дела родителей, - заметила Маша.
Свекор ей явно симпатизировал.
- Я сделал для Эдика все, что было в моих силах, но он оказался недостоин моих усилий. Я пытался научить его жизни, но он, видно, пошел не в меня. Он слабак.
- Однако вы послали человека, чтобы следить за мной! - воскликнула Маша.
- А ты считаешь, что было бы лучше, если бы мне рассказали об этом чужие люди?
Маша почувствовала, что выдержка изменяет ей и на глаза наворачиваются слезы. Между тем свекор уже с готовностью протягивал ей свой белоснежный, надушенный носовой платок.
- Я хочу, девочка, - сказал он, - чтобы вы оба не горячились. Чтобы все пока осталось по-прежнему. Ваш добрый папочка готов все простить и даже более того...
Что он подразумевал под словами "более того", он не уточнил, а Маше было не до расспросов.
- Не нужно горячиться, не нужно затевать развод, дети мои, - продолжал он. - Кому от этого будет хорошо? Никому не будет хорошо.
Эдик нервно покашлял.
- Никому не будет хорошо, - повторил свекор. - Что ты на это скажешь, Маша? - спросил он. - Признайся, что у тебя на сердце!
Единственное, что было у Маши на сердце в тот момент - это мерзопакостное ощущение, что она, бедная, осталась в целом мире одна-одинешенька. Плюс ещё ужасная усталость.
Она взглянула на Эдика, на лице которого была написана полная покорность судьбе. Он хорошо понимал, что скрывалось за мягкими и обтекаемыми формулировками родителя, который, очевидно, уже успел посоветоваться со своим Яхве и получить соответствующие указания. И он не испытывал ни малейшего желания оказаться в роли ветхозаветного младенца, над которым, как над ягненком, богоизбранный папаша был готов занести жертвенный ножик.
Случилось то, что не могло не случиться. Забыв про термометр и воскресные промывания мозгов, Маша по-" чувствовала жалость к мужу и даже элемент собственной вины. Не так-то просто было все в этой жизни.
- Что скажешь, Маша? - терпеливо повторял свекор.
- Может быть, действительно, надо все оставить как есть, - тихо сказала она.
- Заверяю тебя, что все ещё отношусь к тебе как к родной дочери... Ты постараешься вести себя благоразумно?
Маше это было совсем не трудно пообещать. С Борисом все и так кончено. А с Эдиком у неё все-таки был ребенок. Хотя и мертворожденный. Она сдержанно кивнула.
- Ты знаешь, - продолжал Светлов-старший, - я даже тобой восхищаюсь. Ты такая кроткая. Ты напоминаешь мне Руфь, собирающую колосья.
- Ну уж это вы хватили, - заметила Маша, вытирая слезы.
- Да-да, - кивнул он. - А ещё я хочу, чтобы ты была мудрой. Мудрой, как Сарра.
- Ну этого я никак не могу обещать, - честно призналась Маша. - К тому же Эдик - не Авраам. И даже не Исаак с Иаковом..
- Это ещё неизвестно, - обиделся Эдик. Вспомянув праотцев и праматерей, можно было считать, что ситуация проработана со всей основательностью. И был день, и была ночь. А жизни не было.
XXV
Итак, подруги сидели за кофе и болтали о том о сем. Воспоминания освежили в Маше острое ощущение одиночества. Рита с тревогой заметила, что она опять разнервничалась. Ее дрожащие пальцы накручивали волосы, а ноги словно были готовы вот-вот пуститься в отчаянный пляс.
Конечно, Рита понимала, что для Маши настали нелегкие времена и что лучше бы не оставлять её одну. Однако она нетерпеливо теребила сумочку и всячески давала понять, что ей пора идти.
В конце концов, и у Маши полным-полно дел. Нужно распаковаться, убраться, привести в порядок бумаги, разложить вещи. Словом, работать, работать и работать. Кажется, это единственное, что осталось в жизни.
Однако эгоизм не так-то легко побороть. Маше так хотелось, чтобы подруга побыла рядом ещё немного. Помогла избавиться от мучительных мыслей. Впереди её не ждало ничего, кроме суетливой борьбы неизвестно за что. Телевидение и незаживающие семейные раны. Она не боялась борьбы. Она не боялась ничего. Но её тайной мечтой было, чтобы, нахлебавшись за день, прийти домой и успокоить сердце в объятиях брюнета, в жилах которого течет кровь волка.
- Как насчет сегодняшнего ужина с господином Зориным? Может, отложим?. - поинтересовалась Рита, недвусмысленно давая понять, что ей, увы, нужно идти.
- Нет, не нужно. Лучше уж мне согласиться на это шоу. Должно же у меня хоть что-то быть в жизни! - печально воскликнула Маша, кусая губу.
- Не хнычь! - строго сказала Рита. - Когда ты хнычешь, ты снова похожа на Эдикову жену! Тебе это не идет.
Маша не выдержала и рассмеялась. Что и говорить, Рита умеет расшевелить. Однако сохранять бодрый вид - довольно утомительно.
- Ладно уж, иди, - поспешно проговорила Маша, чтобы снова не впасть в уныние. - Если я до сих пор не на кладбище, то только благодаря тебе. Ты настоящая подруга.
- И на том спасибо. Думаю, ты в курсе, что Иван и я - всегда к твоим услугам.
- Иди, иди.
- Я-то, конечно, пойду. У меня дел по горло. А тебе советую на забывать, что тебе ещё должен позвонить твой полковник! Только имей в виду, что вообще-то вокруг полно других мужчин и все они - голодные волки. У тебя великолепное тело, потрясающие ноги. Даже абсолютно фригидный господин Зорин начинает пульсировать при твоем появлении. Стало быть, без работы ты не останешься. Вообще, способные журналисты и журналистки - его слабость.
- Ну это нам известно, - сказала Маша. - Он так трогательно опекает бойцов своего невидимого фронта... Кстати, ты, кажется, говорила, что с ним придет ещё какая-то шишка?
- Всего-навсего наш спонсор. Один из директоров нефтяного концерна.
- Я надену самую короткую юбку и самую прозрачную блузку.
- Дурочка, - улыбнулась Рита. - Единственное, что тебе нужно, - это хорошенько отоспаться. Почему бы тебе не вырубить телефон и не забыть обо всем на свете? Хотя бы ненадолго.
- Мне бы нужно позвонить маме, - вздохнула Маша.
Рита тут же сняла с плеча сумочку и трагическим жестом послала её на диван.
- Пожалуй, мне и правда стоит остаться. Представляю, что с тобой будет после общения с ней!
- Не беспокойся... - не слишком уверенно начала Маша.
- Звони при мне, - перебила Рита, решительно усаживаясь на диван рядом со своей сумочкой. - Я буду обмахивать тебя салфеткой, когда мамочка тебя немножко отшлепает. Без секунданта на ринге тебе не обойтись.
Маша сняла трубку и непослушным пальцем стала набирать номер. Довольно странная штука: кажется, она вполне себя контролировала, была в здравом рассудке, сознавала себя взрослой женщиной, которую, может быть даже, все ещё вожделел полковник Волк и которой предстояло вечером отужинать в обществе фригидного господина Зорина, начинавшего, однако, пульсировать при взгляде на её коленки, и самого директора концерна, который... Да, она была взрослой женщиной, но, набирая номер квартиры на Патриарших, волновалась, как шестилетняя девочка.
Трубку снял отец.
- Это я, папа. Я только вчера прилетела в Москву.
- И только теперь соизволила нам об этом сообщить! - немного помедлив, ответил он.
Маша посмотрела на Риту, но та отвела глаза.
- Как вы тут, папа?
- Да мы-то чудненько, а вот твоему звукооператору черные, кажется, задницу отстрелили? Нечего сказать - прославился юноша.
Всего одна фраза. Вполне возможно, Маше даже необязательно было понимать слова. Даже если бы отец говорил на чукотском, ей было бы достаточно одной его интонации. Когда-то она пыталась спорить, оправдываться, защищаться. Все это в прошлом. Теперь её глаза просто наполнились слезами - вот и все. Так бывало частенько, когда она слышала свое имя в устах родителей.
- Мама дома? - спросила Маша.
- А вчера у входа в метро, - продолжал отец, словно не слышал её вопроса, - я видел, как митинговали какие-то люди. Между прочим, обсуждали, почему это наших славян убивают, а наших жидов нет...
- Ну и почему? - услышала Маша нетерпеливый голос матери, которая отняла у отца трубку.
- Здравствуй, Мария, - сказала мать. - Когда ты вернулась?
- Вчера поздно вечером, - солгала Маша. - Как ты? У тебя ужасно расстроенный голос!
Услышав последнюю фразу, Рита саркастически качнула головой и закурила.
- У меня все отлично, - отмахнулась мать. - Ты знаешь, - продолжала она, - а Катя уехала...
- Как? - не поняла Маша. - Совсем уехала?
- Типун тебе на язык! - проворчала мать. - В отпуск они уехали. На какие-то там банановые острова.
- А-а... - облегченно вздохнула Маша и неуверенно предложила:
- Может быть, зайдешь в гости?
К её удивлению, мать не только согласилась - хотя обычно была весьма тяжела на подъем - но даже сказала, что сейчас и выходит.
- Ну что? - спросила Рита, когда Маша положила трубку.
- Кажется, все то же, - задумчиво ответила Маша. - Мне это с детства знакомо. Когда я слышу эти интонации в её голосе, то мгновенно вспоминаю кафе-мороженое "Космос" и ту страшную рожу, которую отец нарисовал на бумажной салфетке...
- Кажется, у тебя начинается бред, - насторожилась Рита. - Какая рожа? Какая салфетка?..
* * *
В то далекое лето сестер неожиданно решили отправить не на дачу в Пушкино, а в пионерский лагерь. Чего, надо сказать, прежде никогда не практиковалось. Отправлять девочек в это культурно-оздоровительное учреждение, вроде детского ГУЛАГа, в семье Семеновых - да и в кругу их знакомых - считалось дурным тоном, если вообще не позорным плебейством. Но в то лето это был вынужденный шаг и суровая необходимость.
Дело в том, что родительнице вдруг во что бы то ни стало потребовалось отправиться в какой-то необыкновенный санаторий, а оставлять девочек на престарелую бабусю, оставшуюся к тому времени без дедушки, и на мужа, всецело поглощенного работой, было, естественно, нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63